Текст: ГодЛитературы.РФ

Дебютный роман Маргариты Ронжиной, словно участливый психотерапевт, деликатно ведет читателя по пяти этапам проживания горя. Главная героиня, Саша, обнаруживает себя в больнице с новорожденным мальчиком и тут же чувствует — с ним что-то не так. Оставшись в одиночестве, она пытается балансировать между своими желаниями и тяжелым осознанием, что как раньше уже не будет. Ей предстоит пройти долгий путь: не только принять новую себя, но и то, что ее ребенок никогда не будет «нормальным». А еще — научиться быть счастливой не вопреки своей жизни, а благодаря ей.

С разрешения издательства публикуем фрагмент романа.

«Одиночка» Маргарита Ронжина

• Издательство: «Альпина.Проза», 2023
• 18+

Глава «Шесть (восемь-девять недель беременности»

***

Не так Саша представляла долгожданную встречу.

Сначала она вернулась домой переодеть ребенка, затем, взмыленная, долго спускала коляску — можно было оставить внизу раму, но она побоялась. Пропустила свой автобус и долго ждала следующий. Он, естественно, приехал набитый кашляющими людьми.

Пока стояла, возникло ощущение, что ее кто-то трогает, и Саша быстро провела рукой по бедру. Прекратилось.

Поэтому , когда она добралась до кафе, у Инны и Машеньки оставался всего час.

— С наступающим! — весело крикнула девочка, дала себя обнять и вручила огромный пакет, в котором виднелись подарки: шампанское, конфеты, сыр, книга, что-то еще.

Это было глухое — а может, и глупое — чувство, но оно задело Сашу. Она ничего не приготовила.

Не принесла. Ни шоколадки, ни игрушки. Не задумалась даже. Не побеспокоилась. Нормально не поблагодарила. Ничего.

Чертов Новый год.

— Спасибо, — сказала она, но говорить совсем не хотелось. — Я еле доехала.

— Понимаю, — вздохнула Инна и встала, чтобы снять комбинезон с ребенка.

Они как-то криво, неловко обнялись — Саша не знала, куда пристроить мозолящий глаза пакет.

Ее обдало духами, запахом хорошего крема для лица, помады, свежеокрашенными волосами. Она разделась, села, посмотрела на полупустые тарелки на столе, спохватилась, что должна что-то заказать тоже. Убежала к зоне раздачи, засуетилась, не знала, что выбрать, и уже не хотела ничего. Она хотела лишь не чувствовать себя такой ущербной. Совершенно лишней на этом празднике жизни. Им-то легко веселиться, им легко жить, думала она, улавливая имбирный, елочно-мандариновый флер очереди.

Наконец Саша была на месте, кофе и булочка были на месте. И Машенька начала щебетать.

Инна легко пила чай, подливала из чайника себе и дочери. Не изменилась в лице, не остановилась на еле двигающихся Сашиных пальцах — руки той опухли от напряжения, затекли в одном положении от страстных, голодных попыток вырвать кутикулу с мясом. Саша вновь сгрызла ногти, расковыряла прыщи на шее и щеке, а потом жалко попыталась замазать их тональным кремом; она разодрала голову до крови в трех местах и не давала этим местам зажить, потому что трогала их снова и снова.

снова и снова

Тело давало сигналы. О чем-то — об упадке — говорило. Месячные еще не вернулись. Постмолочная грудь усохла, устремилась вниз, выглядела как не до конца набитая — или наполовину выпотрошенная — мягкая игрушка. Грудям не хватало возбужденной полноты. Живости, присущей расправленным плечам и твердеющим соскам. Всему Сашиному телу не хватало, определенно, жизни.

Машенька щебетала. В школе прошел новогодний утренник и всему классу подарили сладкие подарки, и как хорошо, что папа забрал все карамельки, она их просто ненавидит. По оценкам она немного не дотянула до отличницы, а Катя — девятилетняя главная соперница — была этому очень рада. Завидно ей.

Нашлась новая музыкальная группа, которая совершенно не раздражает, как эти «бум-бум-бум» — совсем тупые песни, кто их вообще слушает? На Новый год попросила у Деда Мороза — который, конечно, родители (шепотом) — телескоп. И он — конечно, они — не откажет, не откажут, подарят. Дорогой, да.

— Надо теперь и Сашу послушать, — усмехнулась Инна, останавливая Машеньку. Она потрепала малыша по щечке, почти рядом с сине-красной соской , и повернулась обратно к Саше. — Ну, как у вас дела?

— Неплохо, наверное.

А что еще можно сказать? Откуда взять силы на вранье.

— Нормально глотает? — Инна прямо смотрела на Сашу, и та чувствовала, как мешает Машенька взрослым жестким разговорам, честным вопросам и ответам. Но это ей сейчас было на руку.

— Да вроде как.

— Это хорошо! А приступы?

— На том новом лекарстве, последнем, пока нет побочек, — слегка улыбнулась Саша.

Она быстро продолжила про смесь. Про то, как начал потихоньку держать голову — большое достижение, но Инна уже знала. Про их распорядок дня. Про туалетные дела и памперсы. Про купание. Прогулки.

Она говорила-говорила, но понимала — Инну не проведешь. Саша просто «заполняла эфир». И они обе это знали.

Больничная приятельница нетерпеливо стала смотреть на телефон. Пора было прощаться. Пора отпускать. Саша выдохнула. Отодвинула свой нетронутый десерт, достала бутылочку — ребенок уже начал нетерпеливо кряхтеть. Предложила встретиться еще раз. «Да, надо, обязательно!» Обняла Машеньку, обняла ее ухоженную маму. Почувствовала, что прежнее близкое общение пошло вкривь и вкось, но сделать с этим ничего не могла.

Она держала бутылочку, а Инна уходила. Девочка уезжала.

Маша смотрела перед собой. Управляла движениями. Коляска ей повиновалась. Коляска ехала вперед.

Маша внимательно следила за узким пространством между столиками. Лавировала, слегка хвастаясь, слегка рисуясь новомодным средством передвижения. Чисто, слезно-прозрачно смотрела в смущенные, заинтересованные лица людей. Нет, не хотела привлекать внимание, хотела просто быть. Быть как все.

Хотела того же, что сейчас хотела Саша, — влиться.

Только она, Саша, думала о новогоднем настроении.

а эта сильная девочка, вероятно, — о ногах

Но.

Но вполне может быть — не думала.

Она гордо — но не показательно горделиво — держала голову. Не искала в людях вокруг осуждения или жалости, ведь и то и то слишком энергоотдающее, энергозабирающее действие. Ничего не просила. Не ждала. Она просто ехала. Поражала своей красотой и силой. Просто жила и меняла мир.

Да, постепенно меняла мир и меняла людей вокруг.

Саша была в этом убеждена.

Перед выходом из кафе Машенька затормозила. Обернулась, как купальщица с красной лентой на темно-медных волосах, с согнутой в локте правой рукой, небрежно лежащей на левом плече. Большими глазами посмотрела на Сашу, сложив губки, не улыбаясь, серьезно, нежно, с любовью. Потом взяла протянутую куртку, шапку; надела, застегнулась, взялась за пульт и подождала, пока пройдут спешащие куда-то семьи, куда-то опаздывающие мужчины и мама наконец откроет дверь.

Интересно, как долго этой девочке расти, ждать.

Не чувствовать вину или стыд, а откровенно говорить: «Мне чуть сложнее, чем вам, так вышло, и это ничего. Но возьмите и просто придержите дверь».

Когда Саша вышла на улицу, дороги замело. Ветер легко гонял снежинки. Она тяжело катила коляску с ребенком. А еще этот пакет с подарками. А еще ждать автобуса. Еще идти от остановки домой. Она чуть не взвыла, а потом вспомнила.

Когда выпадет снег, говорила как-то Инна, то Маша…

Да.

Черт возьми.

***

Папа поверил?

Тридцать первого декабря она притворилась больной и не вышла с ним на видеосвязь. Нашла в себе силы сфотографировать спящего ребенка с выпотрошенной с антресоли гирляндой, в переписке рассказала, какая у них пышная небольшая елка, как смеется ребенок, когда она переключает огоньки, как приятно они вдвоем посидят, поедят, послушают бой курантов и, обнявшись, лягут спать.

Папа поверил.

На это ушли последние — действительно последние — силы.

Дома было шампанское и конфеты — от Инны.

Дома был купленный в последний момент, залитый майонезом оливье — как же без него наступит Новый год? Достаточно, чтобы сидеть одной со включенным ноутбуком и встречать то, что встречать не хотелось.

Саша все это ненавидела. Как же она ненавидела дежурные поздравления в соцсетях, от бывших коллег, бывших подруг, дальних и не очень близких родственников. Ненавидела белозубые звездные улыбки на мастерски накрашенных лицах, их сшитые на заказ костюмы и платья, их счастливую жизнь без долгов и сложностей.

Она сходила в ванную, умылась, посмотрела на себя в зеркало. Усмехнулась. Сверкающий мир экрана контрастировал с реальной жизнью. С ее нечистой кожей, растянутой на локтях и коленях пижамой, отваливающейся плиткой и проржавевшей раковиной. С ее одиночеством.

Саша зашла в спальню, проверила спящего ребенка. После того случая она вскакивала — как бы ни уставала и как бы долго ни обходилась без сна — раз в пару часов и судорожно кидалась к его кроватке.

Вернулась в комнату и выключила ноутбук. Закрыла лицо руками, провалилась в черное, страшное, в то, что преследовало ее и во сне и наяву, каждый раз, когда она моргала.

Она не выдерживала.

Ничего не помогало. Ни изнурять тело недосыпом и полуголодом, ни отвлекать нервную систему домашней работой и заботой о ребенке. Мысли прорывались, лезли, разрушали больное сознание, разлагались. Она не могла дать им выход.

Нет. Нет. Нет.

Стоп.

Она выпила налитый бокал — раз.

Налила новый и выпила — два.

Захотела заплакать — три.

Но не смогла — четыре.

Достаточно.

Она стойко продержалась еще день. А утром второго января написала: «Инна, мне нужно с кем-то поговорить, можешь приехать?»

Инна приехала поздним вечером. Что-то доделала дома с мужем, завезла Машеньку к подруге, взяла еды, вина и две большие бутылки мартини.

— У нас есть ночь. Хватит? — деловито сказала она прямо с порога.

Саша не ответила. Обняла рыжую красавицу — уже, конечно, подругу. Заплакала, надрывно, как в детстве. Что-то внутри себя отпустила. Смогла.

смогла

И все как есть — как было — рассказала