Текст: Денис Безносов
1. Sarah Bernstein. Study for Obedience
Granta, 2023
Безымянная рассказчица приезжает в безымянную «далекую северную страну», чтобы заняться хозяйством старшего брата, который когда-то уехал сюда, бросив ее на произвол судьбы. Разумеется, местные жители относятся к ней враждебно — они смотрят на нее исподлобья, огрызаются при разговоре, озираются на улицах, шушукаются за спиной. Матери прикрывают детям лица, когда она оказывается поблизости. В кофейне, не зная местного языка, рассказчица указывает пальцем на чью-то кофейную чашку, и хозяйка принимается плакать, а окружающие — креститься. В магазине она ощущает на себе подозрительный взгляд кассирши, воспринимающей ее как потенциальную угрозу.
Она здесь другая, из другого мира, со странными повадками и образом жизни, и главное — непохожая на них. С ее приходом в городке происходят вполне показательные события: собака с фантомной беременностью, смерть поросят, обезумевший скот. Все так или иначе указывает на ее неуместность в этом обществе.
Однако есть в этой ситуации и другая подоплека — рассказчица сообщает, что они с братом «принадлежат к темному и ненавистному народу, который гнали через границы и помещали в ямы». Очевидно, что страна, в которой происходит действие, — как раз то место, где эти «ямы» когда-то располагались.
Рассказчица Сары Бернштейн лишняя здесь сразу по нескольким причинам. Во-первых, она представляет непонятную и чуждую культуру, а антисемитизм, разумеется, никуда не делся, хоть и был предусмотрительно сметен под ковер. Во-вторых, — и этот конфликт не менее болезненный — она прибыла сюда из большого города/страны, и местное инкапсулированное общество отторгает ее как инородное тело.
Таким образом, Study for Obedience — это размышление не столько о скрытой, но до сих пор не изжитой этнической нетерпимости, сколько о нетерпимости ко всему пришлому в целом. Жители безымянной страны не рады никому, что сразу напоминает и Harvest Джима Крейса, и, например, Straw Dogs Сэма Пекинпа.
В сущности, Бернштейн конструирует своеобразный апофеоз чуждости, вытесненности. Сама рассказчица как будто не обладает отличительными чертами, ее почти нет, как умирающего Мэллона. Вместо нее звучит голос самой младшей в семье, вынужденной все время думать о других в ущерб себе, голос человека, лишенного права на отдельную личность и вместе с тем вытесненного за пределы внимания. Проще говоря, рассказчица Бернштейн оказалась изгнанной за пределы всеобщего внимания задолго до приезда в «далекую северную страну» — как и многие другие, незаметные, ненужные и все время всем почему-то мешающие.
2. Martin MacInnes. In Ascension
Atlantic Books, 2023
Термин «экофикшн» возник в 70-е годы двадцатого века, хотя о связи человека с природой писали немало и до того. Но приблизительно в это время наметилась тенденция, которая впоследствии развернулась, например, в книги Эвана Дары и Ричарда Пауэрса. В последнее время текстов, которые можно отнести к экофикшну, выходит много (Birnam Wood Элеанор Каттон, Harrow Джой Уильямс, The New Wilderness Дайаны Кук, The Overstory того же Пауэрса и проч.). In Ascension шотландца Мартина Макиннеса, написанная, по признанию автора, «от руки на восточном берегу Шотландии», пожалуй, еще один образец экофикшна.
Доктор Ли Хейзенбох — морской микробиолог. Она живет в Роттердаме, куда сбежала от прошлого, агрессивного отца и сопутствующего насилия. Ли принимает участие в исследовательской экспедиции на Карибах, где недавно была обнаружена подводная впадина глубиной в три Марианских. Она отправляется на дно вместе с коллегами, чтобы отыскать там что-то новое и необычное.
Между тем, подобно тому, как Ли погружается вглубь планеты, другие ученые пытаются достичь облака Оорта, гипотетической области Солнечной системы, откуда предположительно возникают долгопериодичные кометы.
Медлительная, вязкая проза Макиннеса рассказывает о том, как ученые пытаются проделать путь от глубочайшей глубины к прежде недостижимым высотам в открытом космосе — чтобы прикоснуться к истине и обрести доселе неизвестные данные о нашем мире. Подобно фильму Терренса Малика или медитативному парению космических кораблей из кубриковской Space Odyssey, роман Макиннеса описывает последовательное проникновение человеческой мысли вглубь новых материй и пространств, переплетаемых со временем (которое кое-где становится частью пространства).
Сама Ли существует сразу в двух ситуациях — внутри исследования всего существующего во Вселенной и внутри собственной жизни, где прошлое и будущее до того размыты, что напоминают и карибские глубины, и космическую необозримую высь. Она исследует внешнее и внутреннее одновременно, и все в ее жизни становится олицетворением друг друга — как человек, населяющий Землю, неизбежно является ее частью. Об этом, пускай и довольно банальном, Макиннес рассуждает при помощи долгого, как будто статичного, сгущенного текста, похожего местами скорее на поэзию, чем на прозу.
3. Лорри Мур. «Запертая лестница»
Подписные издания, 2023 (пер. Т. Боровиковой)
В оригинале роман Лорри Мур, классика современной американской литературы и выдающейся мастерицы коротких рассказов, называется A Gate At the Stairs, то есть буквально что-то вроде «Ворот на лестницу». Однако выбранный переводчицей вариант подходит книге куда больше, потому что все здесь на самом деле строится на определенной «запертости»: будь то приходящая в себя после 11 сентября Америка, одновременно проживающая травму, мстящая за нее и старающаяся потихоньку спрятать последствия с глаз долой, или обеспеченная «белая» семейная пара, под понятным уютом скрывающая и прошлое, и свою специфическую толерантность, или сама главная героиня, сочувствующая другим и невольно отгородившаяся от собственной семьи. Все как будто что-то спрятали не то в шкафу, не то в метафорическом подвале, куда и ведет «запертая лестница».
Сюжет, как это часто бывает у Мур, выглядит вполне обыкновенно. Двадцатилетняя Тесси, чей отец-фермер когда-то прославился на всю округу и даже дальше особыми сортами картофеля, поступила в престижный университет и устраивается для подработки няней в семью, полную, как выяснится впоследствии, лицемерия и скелетов в шкафу. Погружаясь в красивый, но на поверку искалеченный мир этого дома, Тесси уделяет все меньше внимания родителям и брату, который, неприкаянный и вконец запутавшийся, внезапно идет добровольцем на иракскую войну (не по идейным соображениям, а просто так, потому что плохо учился, ни к чему толком не проявил интереса и в конце концов оказался не очень-то нужен обществу).
Персонажи романа не то чтобы что-то сознательно скрывают от других и врут самим себе, они скорее отодвигают «ненужное», кажущееся неважным либо чересчур болезненным. Они совершают роковые ошибки ненароком, как бы нечаянно не замечая, что делают что-то не так. Они стремятся к тому, что общество считает нормальным, жертвуя тем, что им действительно необходимо. И поскольку это все-таки в первую очередь роман взросления, понимание ситуации будет назревать в сознании Тесси — когда сквозь пелену представления о прекрасном станет проступать уродливая реальность as it is.
В сущности, страшная катастрофа, на фоне которой развиваются события «Запертой лестницы», оказывается чем-то вроде инфекции, невидимо проникающей в каждую клетку повседневной жизни. Самих по себе рушащихся башен в романе нет, но есть несколько запутавшихся людей, почему-то больше неспособных воспринимать очевидное. И едва ли — даже после другой, сугубо личной страшной трагедии — можно с уверенностью сказать, что протагонистка (как полагается персонажу-утрачивающему-иллюзии), осознав происходящее, сумеет стать другой, настоящей, научится не игнорировать, а честно проживать самое важное.
4. Zadie Smith. The Fraud
Hamish Hamilton, 2023
Жил в XIX веке в Великобритании писатель Уильям Гаррисон Эйнсворт, знаменитый своими многочисленными толстыми историческими романами. Некоторое время при жизни Эйнсворт был весьма популярен и влиятелен в литературных кругах, критика даже называла его «английским Виктором Гюго», а одно из его сочинений отодвинуло когда-то на задворки диккенсовского «Оливера Твиста».
Экономкой в доме Эйнсворта работала некая Элайза Туше, которая умерла в 1869-м. В романе Зэди Смит, события которого происходят как раз в конце 60-х, Элайза жива-здорова и выступает в роли протагонистки. Она состоит в тайных отношениях с писателем, интересуется литературой и политикой и наблюдает за истеблишментом со стороны, будучи не вполне его частью.
Присутствует у Смит еще один исторический сюжет (с которым связано название романа) — Дело Тичборна, скандальный судебный процесс, разворачивавшийся в викторианской Англии в 1860-70-х. В 1853 году некто Роджер Тичборн, наследник баронетства, отправился в Южную Америку и впоследствии куда-то бесследно исчез — говорят, в последний раз его видели в апреле 54-го в Рио-де-Жанейро в ожидании судна на Ямайку (куда чуть позднее он вроде бы отбыл). Поиски привели в Австралию, но никаких существенных результатов не принесли, пока в 1862-м не скончался отец Роджера и титул не перешел к пропавшему сыну. Тогда же внезапно в австралийском городке Уогга-Уогга обнаружился обанкротившийся мясник Томас Кастро, чрезвычайно похожий на пропавшего Тичборна (разве что потолще и несколько смуглее). Впоследствии его имя будет меняться, отчего в деле он фигурировал как Претендент.
У Смит история Тичборна приобретает дополнительные подробности — главную роль в процессе теперь играет вымышленный Эндрю Богл, слуга семейства Тичборнов, в прошлом — раб с их ямайских плантаций. Эндрю родом из хорошей африканской семьи, но его жизнь была раз и навсегда разрушена рабовладельцами, из-за чего в итоге он оказался на Ямайке. В деле Тичборна и во всей конструкции романа он олицетворяет противоположную сторону британского общества, ту, о которой говорят нехотя и неуклюже. Тому примером сам Эйнсворт — у Смит он берется писать роман о Ямайке, хотя никогда не бывал на острове и черпает свои знания из пропагандистского буклета 1820-х.
Новый роман Смит в некоторой степени напоминает Middlemarch, потому что он сразу обо всем — о корнях современного британского общества, о проблеме рабства и подмены одних (как правило, фундаментальных) понятий другими, об искажении прошлого в угоду современному обществу, о роли женщины в архаично-патриархальном социуме и, разумеется, о литературе как таковой. И Элайза, и Эйнсворт, и время от времени прочие персонажи прямо и косвенно рефлексируют о том, как перекликается литературный сюжет с их жизнями. Сама же Смит пишет иронично и современно, без стилизаций и жеманно-длинных предложений в духе Остин – Бронте, глядя на прошлое из нынешнего века — и как бы намекая, что не так уж и много изменилось с тех пор.
5. Paul Lynch. Prophet Song
Oneworld, 2023
«Всю свою жизнь ты пребывал во сне, мы все по-прежнему в нем пребываем, но теперь начинается великое пробуждение».
Ирландская республика будущего постепенно скатывается в тоталитаризм, поскольку к власти пришла правая и, как обычно, чересчур консервативная партия. Теперь общество оказалось в ситуации повсеместного, почти оруэлловского контроля, а борьба за остатки здравого смысла оборачивается гражданской войной. Кто-то действительно постепенно пробуждается ото сна, кто-то предпочитает и дальше пребывать в укромном заблуждении. Кто-то изо всех сил старается объяснить большинству, что на самом деле происходит, но большинство неумолимо сопротивляется. Словом, речь о классической антиутопии, увы, давно неотличимой от реальности.
Ирландия в романе Пола Линча выступает в виде метонимии прочих стран, оказавшихся в похожей ситуации, когда власть идет на любые жертвы ради сохранения статуса-кво, а население вынуждено либо участвовать в навязанном сценарии, либо куда-то бежать.
В эпицентре всеобщего безумия и безысходности оказывается дублинское семейство Стэков, отец которого куда-то пропал, а оставшаяся в одиночестве Эйлиш вынуждена защищать своих четырех детей от окружающей реальности. Ради них она делает что угодно — в одной из сцен, например, бежит к раненому сыну в больницу, рискуя быть расстрелянной снайперами, открывшими огонь по гражданским.
Они будут вынуждены покинуть такую Ирландию, но отец Эйлиш останется — начинающаяся деменция попросту не позволит ему увидеть, что на самом деле происходит. До последнего он будет цепляться за свои воспоминания о прошлом, полные аберраций и нестыковок («Папе необходимо, чтобы воспоминания были всегда где-то поблизости, чтобы всегда можно было дотянуться до прошлого»). Он будет спорить с дочерью, убеждать ее, что права и свободы, в которые она верит, на самом деле не более чем фикция, вымысел, которым кормят ее вредоносные источники.
Prophet Song написана без внутренних пауз, монолитными фрагментами, густо и удушливо, отчего несколько напоминает «Дороги Фландрии» Клода Симона. Другой очевидный предшественник и своеобразный учитель Пола Линча — Кормак Маккарти (многие критики указывали на это влияние в связи с Grace — третьей книгой ирландца). В этом романе, как в книгах Маккарти, мир тоже предстает опустевшим, промозглым, запрограммированным на насилие, не предлагающим обозримой надежды и провоцирующим разве что на бессрочный побег.
