Текст: Денис Безносов
1. Sarah Perry. Enlightenment
Jonathan Cape, 2024
События новой книги Сары Перри разворачиваются в вымышленном городке Олдли в 1997 году. Год поистине знаковый для Великобритании — с передачей Гонконга окончательно прекращает свое существование Британская колониальная империя, в Вестминстерском аббатстве хоронят Леди Диану, а лейбористы во главе с Тони Блэром впервые за восемнадцать лет приходят к власти. В том же году, 1 апреля, в невероятной близи от Земли проносится Большая комета Хейла-Боппа, которую в восхищении разглядывает неженатый астроном Томас Харт. А еще это явление наблюдает пробудившийся злобный призрак Марии Вадувы, румынской охотницы за кометами.
Томас, «гражданин лунной империи», живет в одиночестве и увлекается астрономией. Он ведет колонку о физике и звездах в местной газетенке, проводя воскресенья в небольшой баптистской церкви на вечерах кальвинистской секты. Однажды он влюбляется в восемнадцатилетнюю дочь пастора, и между ними завязывается непростой роман, полный метаний (в конце концов, их связь явно противоречит церковным постулатам). Атмосфера, свойственная для беллетристики XIX века, усугубляется появлением совсем уж готического персонажа — призрака.
Викторианский роман в декорациях конца 1990-х выглядит весьма причудливо. Тем более вскоре он оборачивается полноценным детективом с криптологическими загадками, вышитыми жемчугом нарядами и оказавшимися не на своем месте надгробиями. Влюбленная пара будет расследовать тайну под надзором румынского привидения и блистающей в небесах кометы. Но это, конечно, не более чем пастишная атрибутика. На самом деле речь о застрявшей в прошлом стране, давно утратившей прежнее значение, но не способной с этим смириться.
Беллетристика конца XIX столетия выступает у Перри (неплохо владеющей разного рода готическими приемами) метафорой непрекращающегося прошлого. Британские интерьеры, предметы, традиции, привычки, призраки и кометы будто бы поглощают нынешнюю реальность. Герои, вроде как живущие в настоящем, до того принадлежат давно минувшим эпохам, что должны, пожалуй, казаться сейчас анахронизмами. Но не кажутся. И чтобы продемонстрировать этот парадокс, английская писательница громоздит заведомо кособокое, но чрезвычайно наглядное повествование.
2. Антониу Лобу Антунеш. Слоновья память (пер. Екатерины Хованович)
Издательство Ивана Лимбаха, 2024
Первый роман классика современной португальской литературы Антониу Лобу Антунеша рассказывает историю лиссабонского психиатра, постепенно осознающего, что писательство его привлекает больше, чем врачебная практика. Проживая очередной день своей отчасти благополучной (на поверку полуразрушенной) жизни, он размышляет о ненавистной работе, разрыве со второй женой, о травмоопасном прошлом, связанном со службой на ангольской войне, и разочаровывается в том, чем была прежде и ныне стала родная Португалия. Это густой, многословный, отчаянный, полный желчной злобы монолог, запечатленный от третьего лица, но периодически перепрыгивающий на первое, тем самым как бы переключаясь с одной камеры, следующей за героем, на другую, находящуюся внутри его головы, и наоборот.
Однако сменой ракурсов оптика повествования не исчерпывается. Сознание протагониста прихотливо монтирует настоящее, где он вынужденно трудится в лиссабонской клинике, с прошлым, в котором помещено его детство, юность и Ангола. Реальность предстает не только смутной, местами сновидчески-галлюциногенной, но и полна многочисленных метафор, модернистских нагромождений и разветвляющихся образов. Вслед за временными траекториями все это движется на первый взгляд хаотично, сразу во все стороны, дезориентируя и завораживая. Иной раз и вовсе кажется, что клубки метафор и ассоциаций вот-вот лопнут от напряжения, обернувшись бесплотной абстракцией, но этого не происходит. Концентрированная смесь языка всегда выпутывается из собственной материи.
Отчасти сгущенность, экзистенциальное отчаяние и ветвистость речи протагониста (который в некоторой степени, конечно, перекликается с автором, потому как книга полна автобиографических деталей) напоминает стилистику Селина, хотя у него монолог течет стремительно, а у Антунеша скорость бурного речевого потока будто бы сменяется — от обрушающейся внезапно массы до медленного течения, постепенно затопляющего все вокруг. Другая приходящая на ум аналогия — герой-рассказчик «Тоннеля» Уильяма Гэсса, многословно и нервно копающийся у себя в голове в поисках не то выхода, не то герметичного убежища. (Впрочем, протагонист Анутнеша значительно милее.) Третья аналогия — разумеется, «Улисс» Джойса.
«Слоновья память» — роман языка, непроговоренной вслух травмирующей речи, блестяще сочиненной автором и так же блестяще воссозданной по-русски Екатериной Хованович. Это роман, где самое интересное — материя речи персонажа, блуждающего по ночному Лиссабону в поисках настоящего себя и пытающегося разобраться в памяти, которая сохраняет все, что ни попадется под руку. Это метафизическое блуждание самого автора по лабиринтам мыслей и речи, которая, как известно, будучи изреченной, оборачивается ложью. И, в конце концов, это хроника универсального и малопримечательного дня, внутри которого проходит целая отдельно взятая, но похожая на другие жизнь — такого дня, какой когда-то прожил и продолжает проживать Леопольд Блум.
3. Chigozie Obioma. The Road to the Country
Hutchinson Heinemann, 2024
«Эта война вовсе не взросла из темных желаний каких-то злых людей, напавших на своих соседей из северного народа игбо, убивая и разрушая все у себя на пути. Наоборот, кажется, будто война распространилась по нутру общества, многие тысячи лет вызревая в крови всего человечества». Так размышляет протагонист нового романа нигерийского писателя Чигози Обиомы. В отчаянии он думает о природе гражданской войны, возникшей ниоткуда и поглотившей без остатка то, что когда-то было привычным, обыденным миром.
В 1960 году бывшая британская колония стала независимым западноафриканским государством Нигерия. Через шесть лет офицеры из народа игбо совершили военный переворот и попытались создать в провинции отдельное государство. В результате вспыхнули кровавые межэтнические столкновения между мусульманами и игбо, что привело к еще одному военному перевороту и еще большей кровавой резне. Игбо бежали на восток, пытались там создать государство Биафра, что привело к Гражданской войне и террору. О трех годах существования Биафры и рассказывается — через личные истории героев — в The Road to the Country.
Главный герой Обиомы, студент Кунле, винящий себя в инвалидности младшего брата Тунде, с головой уходит в учебу и не замечает, что вокруг началась война. Вернувшись домой, он узнает, что Тунде ушел в место, которое отныне называется Биафрой, он отправляется на его поиски и оказывается в плену у солдат только что самопровозглашенного государства. Узнав, что его мать из народа игбо, местный главнокомандующий зовет Кунле сражаться на их стороне.
Роман Обиомы — одновременно об абсурдно-непонятной резне ради призрачной цели и о постепенном нисхождении героя в постколониальную преисподнюю. Очевидные аналоги — In a Free State Найпола (второй, высушенной редакции, где герои, пытаясь выжить, пробираются сквозь слетевшее с катушек насилие) и Life & Times of Michael K Кутзее (где протагонист бредет по изувеченной войнами стране, чтобы похоронить останки своей матери). The Road to the Country — похожая попытка рассказать о еще одной войне, на которую мир толком не обратил внимание, и показать, во что превращается поглощенное насилием человечество.
4. Мариу ди Андради. Макунаима, герой, у которого нет характера (пер. Владимира Култыгина)
Ад Маргинем Пресс, 2024
Бразильский модернизм, подобно другим латиноамериканским и не только модернизмам, начинался с рефлексии о своей идентичности. Так получилось, что национальная идентичность у бразильцев сложносочиненная, как корневая система древнего дерева, — это и многочисленные народы (прежде всего, группы тупи), и португальские колонизаторы, и привезенные сюда африканские рабы. Смешение культур, разумеется, отразилось на всем — от религиозных традиций и фольклора до кухни и живописи. Каждая следующая культура неизбежно вбирала в себя предыдущую — проще говоря, поедала, обретая новые свойства.
В 1928 году однофамильцы Освалд ди Андради и Мариу ди Андради, Раул Бопп и Тарсила ду Амарал организовали творческий союз и назвали себя антропофагами. В основе манифеста, написанного Освалдом ли Андради, лежала основополагающая мысль о пожирании одной культуры другой и прорастании культур таким образом друг в друга. Роман «Макунаима, герой, у которого нет характера», начало которого впервые было опубликовано как раз в модернистском «Журнале антропофагии», при помощи совмещения различных пластов повествования с фольклорными элементами показывает процессы формирования бразильской идентичности.
Макунаима — не то чтобы герой без характера, не «человек без свойств», даже не вполне человек. Он — бесконечно странствующий и перерождающийся архетип героя, разыскивающий магический амулет. К тому же он одновременно дистиллят «бразильскости», ведь он и белый, и индеец, и африканец.
Макунаима проживает некий универсальный сюжет, проходя путь не чтобы достигнуть какой-то специфической цели, но чтобы пройти путь. По дороге ему — по всем сказочным правилам — встречаются причудливые, иногда и вовсе пугающие персонажи бразильского фольклора. Это и мапингуари («одноглазое мохнатое чудовище с рыжей шерстью, у которого рот находится на месте пупа»), и иара («мифологическое существо, родственное русской русалке»), и, например, куррупира («рыжеволосый карлик», который «живет в лесу и пугает охотников, заставляет их сбиться с пути, а порой и поедает»).
Но роман Андради — это именно модернистский роман, где фольклорные персонажи взаимодействуют со слоящейся, метафизической реальностью и обитают внутри языка XX века. Плотный, намеренно лишенный избыточных украшений и избегающий стилизации текст полон диалектизмов и иносказаний, словесных игр и мифологических нагромождений. И вместе с тем «Макунаима» источает легкость и иронию (в конце концов, это не «упражнение в стиле», а увлекательный роман). Пожалуй, переводом Владимира Култыгина остается только восхищаться.
5. Ronan Hession. Ghost Mountain
Bluemoose, 2024
Ронан Хешин — фигура для литературы необычная. С одной стороны, он играет ирландский фолк-блюз и выступает под сценическим псевдонимом Mumblin' Deaf Ro (его альбом с филологическим названием Dictionary Crimes даже номинировался на Choice Music Prize как лучший ирландский альбом года). Другая часть его жизни — чиновничья, музыкант трудится в Департаменте финансов и поэтому живет между Портмарноком и Дублином. А в свободное от службы и музыки время Хешин пишет книги. Его дебютный роман Leonard and Hungry Paul (2019) обсуждался на самом большом книжном клубе Ирландии и был переведен на несколько языков.
В романе-притче Ghost Mountain действительно идет речь о блуждающей и внезапно возникающей откуда ни возьмись горе. Впервые посреди безымянной местности ее обнаруживает одинокая женщина по имени Элейн, и в ее жизни гора сыграет трагическую роль, а сама она никому не захочет об этом рассказывать. Гора привлекает к себе внимание и других местных жителей, затем приезжих и, разумеется, туристов. Люди прибывают сюда отовсюду, чтобы взглянуть на чудо, феномен, загадку, и связать с ней свои разные, зачастую надтреснутые жизни.
Вот семейная пара Рут и Очо, в браке скорее по необходимости и удобству, нежели из страсти. Оба воспринимают гору по-своему — Рут ею буквально очарована и не может от нее оторваться, Очо — отстранен, скептичен, подозрителен и в конце концов удаляется в родительский дом, где ему комфортно и безопасно. Вот безымянный клерк, прежде ощущавший себя ненужным и бессмысленным, но вместе с появлением горы обретший смысл в мире, который раньше его в упор не замечал. Вот землевладелец, на чьем участке гора возникла, и теперь никто не хочет у него эту землю приобретать. А вот чудаковатый пьяница Доминик, у которого есть раздражающая привычка записывать мысли на бумажках, приклеивать их к кирпичам и швырять кирпичи в случайные окна. Так он однажды кидает очередной кирпич в окно Элейн, и герои встречаются.
Словом, причудливая Ghost Mountain — своего рода сказка о взаимосвязанности людей и событий, какими бы абсурдными и иррациональными ни были последние, нечто, напоминающее «Магнолию» Пола Томаса Андерсена. Гора выступает в роли необъяснимого события, вроде дождя из лягушек, которому, пожалуй, можно отыскать рациональное объяснение, но это едва ли что-то изменит. Кроме того, в связи с романом Хешина неизбежно вспоминается «Гора Аналог» Рене Домаля, где герои приходят к выводу, что непременно должна существовать такая волшебная гора, чья вершина «касается мира вечности», и отправляются на ее поиски — таким же образом к горе прибывают герои Хешина, чтобы обрести понимание, или смысл, или чего-нибудь еще.
