Текст: Николай Дегтерев, пос. Шексна Вологодской области
В темноте
Раз в месяц – это было в день сдачи журнала – мама Олега Крайнова приходила домой поздно, после десяти. Сегодня был как раз такой день.
Олег по привычке нависал над компьютером, пытаясь развить свою цивилизацию, периодически отражая атаки врагов. Это было интереснее уроков и футбола. Полному погружению в игру мешал разве что экран ноутбука, сквозь который нельзя было пролезть, да звуки телевизора, доносившиеся из зала. Нет, еще было какое-то шипение или ворчание. Откуда оно бралось – неизвестно. Звуки эти раздражали – они напоминали о том, что Олег пока еще не совсем строитель цивилизации. Пока еще он просто школьник, которому нужно – как выложено на стене школы красным кирпичом – «учиться, учиться, учиться». Но учиться не хотелось, хотелось наконец достроить конюшню, про которую Олег постоянно забывал. От этого всадников в его войске было меньше, и пехота несла большие потери. Вот и сейчас он попенял себе за забывчивость и пошел пехотой отражать очередную атаку. «Лезут, гады, с севера, откуда они там взялись, там же не было никого?» – думал Олег. Но в целом сегодня все складывалось неплохо. Только звуки раздражали. От телевизора дверь еще кое-как защищала, тем более что папа и сам любил сделать потише, а вот этот второй звук – откуда он? Что это такое? Олег, наконец, не выдержал, поставил на паузу и вышел из комнаты.
Оказалось – картошка. Папа жарил картошку на ночь, его стиль.
– Там не пригорело? – спросил Олег у отца, зайдя в зал.
– Иди помешай, – флегматично ответил отец, не отводя взгляд от экрана телевизора. Громко выпустив воздух носом, Олег пошел на кухню, взял деревянную ложку и начал мешать. Картошка уже становилась разноцветной: кое-где еще белая, а местами уже ярко-коричневая. И масло поблескивало на ней. И «шкворчание» – Олег откуда-то вспомнил это слово – здесь, на кухне, было не так ужасно, скорее даже приятно. Помешав немного, Олег отправился обратно в свою комнату. Однако не успел он дойти до компьютера, как свет во всей квартире погас.
– Ё-моё, – услышал он из зала. Отец Олега скрипнул диваном, но вставать, кажется, не стал.
«Сохраниться забыл», – вздохнул Олег и сел на кровать, уставившись в экран, будто от его взгляда тот должен был включиться. Посидев так минуту, Олег достал телефон, поняв, что придется ему перепроходить. Это его расстроило, но не очень сильно. Был ведь еще телефон.
– Да что ж такое, – прошептал Олег, – и вай-фай не раздает!
Олег лег на кровать, ощутив бессмысленность жизни. Тариф у него был без интернета, ну, или, вернее, интернет может и был, но не подключенный – мама и папа учили «беречь каждую копейку». «Сдалась вам эта копейка», – с укоризной подумал Олег, но ни на отца, ни на мать не обижался. В конце концов он даже в школе сумел так поставить, что это его фишка – отсутствие интернета на телефоне. Остальные ребята – особенно девочки – на переменах зависали в телефонах, но от Олега, который к экрану никогда не прилипал, отстали.
Олег сел на диване и оглянулся вокруг: ему нужно было срочно чем-то заняться. Но чем – без компьютера и интернета? Впервые, наверное, возник такой вопрос.
Олег огляделся по сторонам. Майский вечер был еще не таким темным, и в сумерках, наступивших в квартире, можно было различать предметы. И это было, пожалуй, единственное занятие, которое Олег мог придумать теперь.
А предметы были странными. Олег и не подозревал, что в его комнате может умещаться так много вещей. Вот, например, слева в углу стоял стеллаж с книгами. «Вроде бы это называется стеллаж, – подумал Олег, – или этажерка», – и усмехнулся: в сознании вдруг всплыли слова, которые он, очевидно, знал, но никогда не думал о них. Стеллаж, этажерка – что это вообще такое, зачем это? Еще раз усмехнувшись, он встал с кровати и подошел к стеллажу. Там стояли его книги. Нет, не только его – еще какие-то старые книги. Может быть папины или мамины. «А почему они тут?» – подумал Олег и вспомнил, что книжный шкаф в комнате родителей переполнен: мама работала в журнале, она любила читать и писать. Даже ее книга, вернее, «брошюра» – еще одно выплывшее из ниоткуда слово – была там, в их шкафу.
«Какие-то старые книги, намного старше меня», – подумал Олег и провел пальцами по корешкам. Некоторые корешки были приятными, выпуклыми. И все – неодинаковыми. «Книги даже внешне разные, прямо как люди», – подумал Олег и еще раз провел пальцами по корешкам. Ему даже захотелось открыть какую-нибудь книгу. Но он вспомнил, что света нет, и открывать не стал.
«А вот это что?» – спросил сам себя Олег и достал с верхней полки очень маленькие книжечки. Он удивился: книжечки почти помещались на ладонь, у одной из них был погрызен корешок и страницы. «Мандельштам, – прочитал Олег на корешке, – кто-то грыз Мандельштама». А потом вспомнил, что мама говорила ему, что это он, когда был совсем маленьким и у него резались зубы, грыз эти маленькие книги. «Это я тебя прогрыз, Мандельштам», – усмехнулся Олег и поставил маленькие книжечки на место. Удивительно, оказалось, что с книгами тоже можно общаться, даже не читая их.
Еще на полке лежала красивая, ювелирной работы черепаха. Она была белая – «из словной кости, наверное», – подумал Олег, – а на панцире красовались зеленые камни. «Подделка, наверное, – поразмыслил Олег, – но все равно красиво». Эта черепаха тоже была как-то связана с детством. Наверное, она нравилась ему, когда он был маленьким, и скорее всего, ее ему не давали. «А зачем она мне? – спросил себя Олег. – Зачем все эти вещи?»
Тут он вдруг понял, что уже очень долго стоит около стеллажа. Он даже устал от того, сколько всего сейчас увидел и передумал. «Странно, очень странно», – удивился Олег и вдруг почувствовал, что устал. Он отошел от шкафа.
Но в комнате было еще столько вещей, что если подходить к ним всем по очереди, то очевидно, что они и вовсе заберут всю силу Олега. Олег поморщился – общение с вещами не доставляло радости, оно утомляло. Он вышел из комнаты и пошел на кухню.
– Вроде ничего получается, – флегматично сказал отец, помешивая картошку. Олег сел на табуретку и стал рассматривать отца. Странно, но именно отсутствие света породило в Олеге желание все рассматривать.
Отец показался Олегу толстым и старым. Футболка облегала большой живот и, видимо, стала мала – часть живота выглядывала из-под нее. «Но руки у него сильные, – подумал Олег, – особенно предплечья». Отец как будто застыл в этой позе помешивания, будто специально позволяя себя рассматривать. Волосы у него на висках топорщились непонятно отчего. Потом Олег вспомнил, что это особенность у папы такая – волосы топорщатся на висках. Только если их прилизать или намочить, они станут прямыми, но когда высохнут – снова топорщатся. Олегу стало смешно от этого.
– Чего смеешься? – спросил отец, и Олег не понял, недовольно он спросил или как всегда.
– У тебя волосы топорщатся, – ответил Олег.
– Топорщатся, – подтвердил отец, и снова непонятно было, усмехнулся он вместе с Олегом или ответил безучастно.
В двери заскреблись.
– О, мама пришла, – сказал отец и пошел в прихожую. Олег тоже соскочил с табуретки.
– А чего вы в темноте сидите? Посвети мне, – сказала мама. Олегу показалось, что весело спросила, хотя она ведь устала сегодня. Папа посветил ей фонариком на телефоне, пока мама снимала туфли и куртку.
– Электричество вырубили, – пояснил отец. «Как он так умудряется, – подумал Олег, – ни одного чувства в голосе?» Олег стал вспоминать, был ли отец когда-нибудь другим. Кажется, был, что-то было такое. Он, кажется, когда-то был веселым. Вернее, какие-то моменты были веселые. Но все расплывалось в сознании Олега, как сейчас, при наступлении темноты, медленно расплывались очертания предметов.
– О, там же свечки есть, на антресолях. Давай при свечах посидим, – сказала мама то ли как заговорщик, то ли весело, Олег не понял. – Олежа, сходи, достань свечку.
Мамин голос тоже был почему-то незнакомым. Странно, что он вообще был. Олег как будто забыл, что у мамы есть свой голос – он все время слышал только ее слова, только ту информацию, которую она пыталась передать – и реагировал на нее. А оказывается, кроме информации, было еще что-то. Олег сейчас пытался понять, что именно.
Он пошел в зал, встал на диван, открыл антресоль и без труда нашел старую свечку.
– Вот она, – сказал он, ставя ее в кухне на стол, и ощутил свой собственный голос, как будто услышал себя со стороны. «Что за ерунда происходит? – подумал Олег. – Света нет, и все меняется». Он даже подумал, не заболел ли он, но, прислушавшись к собственному телу, не ощутил ни одного признака хоть чего-нибудь странного. Олег был здоров. Это что-то изменилось вне его.
Папа зажег свечку на столе и поставил ее на блюдо вместе с подсвечником.
– Слушай, ужасно есть хочу, – сказала мама.
– Вот, картошечка готова, – ответил папа. «Да как у него получается? – недоумевал Олег. – Таким голосом можно прогноз погоды передавать». Потом он вдруг подумал, что ведь папа с мамой когда-то были молодыми, влюбились друг в друга, гуляли где-нибудь, о чем-то разговаривали. «Интересно, – усмехнулся Олег, – папа и в это время так же безэмоционально говорил?»
– Чего ты усмехаешься? – спросила мама.
– Да он весь вечер сегодня усмехается, – ответил папа, накладывая всем картошку.
– Не, я так, просто так, – ответил Олег, смутившись.
Мама вымыла руки, и все сели за стол.
– Ха-ха, – усмехнулась теперь мама. – У кого-то из голландских художников картина есть такая, «Едоки картофеля», там тоже несколько человек в темноте при свечке сидят и едят картошку.
– Знал свое дело художник, – ответил папа. Голос его наконец-то немного изменился – в нем появилось что-то похожее на улыбку, не на лице, а именно в голосе. «Значит, умеет по-другому говорить», – подумал Олег.
Олег начал есть вкусную картошку. «Даже вкус обострился, – удивился Олег. – Как все-таки в темноте все меняется». Он посмотрел на родителей: они молча склонялись над столом и тоже ели. Было во всем этом что-то странное, и Олег никак не мог понять что.
– Чего не ешь? – спросил папа.
– Я ем, ем, – ответил Олег и снова стал есть. – Ты на маньяка похож, – сказал он неожиданно сам для себя.
– Ха-ха, – рассмеялся папа. Смех его показался Олегу неприятным, каким-то искусственным. Обычный голос ему больше шел.
– А ты на кого тогда? – спросил папа.
– Не знаю, я же себя не вижу, – ответил Олег и продолжил наблюдать за родителями.
Они вдруг показались ему молодыми, несмотря на шелушащуюся кожу, несмотря на отчетливые морщины около губ, которые были почему-то у них обоих. Им было, оказывается, не так много лет. Да дело даже не в этом, – подумал Олег, – дело в том, что у них вообще есть возраст. Очень странно было теперь смотреть на них, Олег никогда не думал о том, что его родители тоже живут, как-то изменяются, пусть и медленно, что за всей этой кожей, этими морщинами есть какая-то жизнь, ему совершенно не известная. Родители всегда были просто родителями, они не были людьми. Они ходили на работу, приходили с нее, воспитывали Олега, что-то делали по дому. Но оказывается, это было не все. Было еще что-то, и очень много этого «чего-то», что от Олега ускользало. И только вот теперь, когда они сидели около свечи и ели картошку, это «что-то» вдруг проступило во всей своей непредсказуемости. Родители, оказывается, были людьми, настоящими, живыми, со своей жизнью, которая Олегу была совершенно недоступна. Мало того, Олег вдруг понял, что он сам в этой их другой жизни занимает, возможно, не самое большое место. Значит, они не всецело его, Олега, они только частично его, а есть еще они же – но кроме него, отдельно от него. «Как же так, – думал Олег, – они не совсем со мной, то есть со мной, но… Есть еще помимо меня… что-то другое».
Но даже не это было самое страшное. Самое страшное было то, что раз они отдельно от него, то он, Олег, никак не сможет эту их другую жизнь остановить, никак на нее повлиять. Они могут заболеть, попасть в аварию, что-то может произойти очень нехорошее. И он, Олег, будет бессилен что-либо сделать. «Я не смогу, – подумал Олег. – Почему так? Почему я не могу? Почему они не мои?»
– Ты чего? – спросил папа.
Олег очнулся.
– Я? Я ничего, – ответил он.
– Олежа, случилось что-то? – спросила мама. Они оба пристально смотрели на него.
– Нет, – ответил он и отвел глаза. Он думал, что они опять будут есть и перестанут смотреть, но они не переставали. Олегу стало не по себе.
– Просто, Олежа, темно. В темноте всегда мысли какие-нибудь плохие приходят, –сказала мама. Олегу показалось, что она едва не заплакала. Значит, она тоже боялась и ничего не могла поделать. «Она боится за меня, – подумал Олег, – потому что тоже знает, что я как бы не совсем ее, тоже как бы отдельно от нее». А еще он подумал, что родители, наверное, давно знали об этой отдельности, но ему не говорили. «Обманывали, что ли? – подумал он. – Или… зачем?» От этого ему стало грустно.
Папа встал и налил всем чаю, а потом протянул Олегу конфету. Олег взял ее, развернул фантик и положил в рот. «Он хочет меня подбодрить, – грустно подумал Олег. – Хотя ведь он знает, что…»
И в это время включили свет.
И родители вдруг предстали перед Олегом во всей их зримости. Но они были не такими, как всегда. Они как будто были маленькими и слабыми. Почти как он сам сейчас.
– Ну, чего ты, малыш? – спросила мама и, подойдя к Олегу, обняла его. А он вжался в нее, но, сжав зубы, не заплакал. Потому что, конечно, он был уже не малыш. Зря это ты, мама, я уже не…
– Чего дрожишь? – спросила мама. – Все хорошо.
А Олег знал, что все нехорошо, и от этого знания уже некуда было деться. Но он крепче обнял маму, потому что ему показалось, что у него все-таки есть шанс сделать кое-что и самому. Что-нибудь он да сумеет сохранить, сберечь из этой их общей – пока еще общей - жизни. И еще он подумал, что не просто сумеет, а что это теперь его задача, что он должен. Что должен, он слабо представлял, но что он должен это сделать – знал теперь безусловно. А иначе – зачем тогда жить?
