Автор: Любовь Головчанская, Село Чигири, Благовещенский р-н, Амурская обл.
С трёхлетнего возраста моей семьёй стала семья моих деда и бабушки – Головчанских Петра Кузьмича и Прасковьи Васильевны – людей, много переживших на своём веку, натрудившихся сверх всякой меры, вырастивших не только детей своих, но и двух внуков, одна из которых – я. Трудно писать, и не потому, что о близких людях (которых уже несколько лет нет), а потому, что рассказать о пережитом ими не хватило бы и книги, здесь же надо уместить в несколько листов.
Когда говорят об истории, я думаю: вот она – история – передо мной, в лицах моих стариков. Оба почти ровесники века – 1901 и 1904 годов рождения. «Сосватались в той год, як с району приезжали траурный митинг про Ленина проводыть», - вспоминает бабушка. Дед участвовал в Гражданской войне, затем коллективизация, страшнейший голод Поволжья, Отечественная война, в которой дед участвует уже 40-летним в армии Рокоссовского, состоявшей из штрафников. Но когда немцы подошли к Сталинграду, то, видимо, и штрафников не хватало её пополнять, пополнить пришлось такими, как мой дед, жившими в тех местах (граница Саратовской и Волгоградской областей, именуемых Немповолжьем).
Дважды был ранен. Вернулся домой без пальца большого на правой руке да на одной ноге, вернее, на трёх, если считать костыли.
Немногословным был дед, а о войне и вовсе не любил рассказывать, вернее, рассказывал, но так негероично, по тому моему детскому восприятию, да и то лишь тогда, когда лезла к нему с вопросами о войне. Не пришёл мой дед с фронта «в крестах», слава Богу, голова была на плечах. Не было наград у него, награждался в той армии только офицерский состав, как он говорил, я вот утверждать не могу. Не твердил нигде особо о войне и по пьяному делу «не разворачивал танки» и не кричал: «За Родину! За Сталина!»
…1948 год. Очередная волна репрессий. Дан план на село: троих надо выслать. Весь принцип был, как я понимаю, – называй скорей другого, пока тебя не успели назвать. Дед со своим спокойствием не успел да и не смог бы кого-то назвать, его назвали. А повод? Где-то накануне этих событий перешёл из колхоза в лесное хозяйство без справки, что колхоз отпустил, вот и повод – неотработка трудодней.
Бывала я на родине дедовской, плакали односельчане, встречаясь, один справедливо заметил: «Что ж плачете теперь, сами руки на собрании поднимали». Но не держали зла на земляков, понимали, видимо, какое было время, хоть ой, как обидно было и трудно. Выслали деда на Дальний Восток.
Работал сначала на просеке дороги на прииск Октябрьский, затем возчиком. Это время помню уже и я, потому что постоянной спутницей дедовой была: восседала то на водовозной бочке, то на телеге, зимой на санях. Что такое возчик? А то, что грузить и разгружать надо было стокилограммовые мешки с сахаром, солью или другими продуктами, возить и в соседний Кухтерин Луг, возить воду на все объекты, а зимой это значило, что ежедневно надо было прорубать прорубь на Зее, где толщина льда достигала 1,5–2 метра. Застрянет, бывало, телега с грузом в осеннюю или весеннюю хлябь, своим плечом и вытолкнет её – невелик был дед, но крепенек. Почти не помню его в праздничной одежде, так и виден всегда в работе. Последние годы дорабатывал сторожем на базе продснаба, а работать ему пришлось почти до конца жизни: колхозные годы в стаж не шли.
Другого характера бабушка: и калякуча (разговорчива), и лайлива (найдёт, за что поругать), горячая, красавицей была в молодости на всё село (отмечали земляки), в одном с дедом сходство – равной в работе и ей всегда было трудно найти. Не стало её на 90-м году. Но не видели её праздно сидящей на лавочке: то траву в огороде щиплет, то орудует тяпкой, то поливает, то буквально тянет по земле ведро с кормом поросятам или корове… Выводила порой эта её неугомонность, взорвусь, накричу (к стыду своему признаться): «Зачем тебе это надо?!», а она отвечает: «Прывыкла собака за возиком бигать…»
Женская доля всегда была тягостной вдвойне. Дед говорил: «На войне у нас паёк был, а ей, когда «всё для фронта, всё для победы», надо было чем-то не только себя, а в первую очередь детей накормить». Сколько сусликов переловлено в поволжских степях – это было спасение от голода в те годы! А тут от деда вестей нет, а тут в 1943 году похоронка на 18-летнего первенца. Кругом одна, а с нею малые дети. И в поле работа от зари до зари. Переболела тифом, цингой. Впрочем, это общее в судьбе их поколения.
И вот Дальний Восток. Ураловка. Кто выжил в ужасной дороге, начали копать и строить землянки. Потом перешли в дома. Обзавелись и здесь хозяйством, раскорчёвывали земли – руки, привыкшие к труду, спасли. Выросли, разлетелись дети, но пришлось ещё и внуков растить – умерла дочь. Кто хоронил детей, знает, что это такое, а тут ещё и внуки остались.
Не докучала бабушка моралями, хотя и это делала иногда, но больше воспитывали с дедом своим образом жизни, как и во многих семьях раньше: вместе в огороде, вместе на покосе, вместе по хозяйству. Серьёзно относились к учёбе моей, наверное, потому, что самим не удалось овладеть грамотой. Слышишь сейчас от современных родителей: «Ну чем я ему помогу по этой программе?» Моя бабушка, так и не закончившая ни одного класса, едва знающая все буквы алфавита, всегда приходила мне в трудных случаях на помощь: взяв «задачник», тут же сама шла к грамотным соседям, чтоб растолковали. Видя интерес к твоей учёбе, как-то и нельзя было не учиться. А с дедом помню вечерние чтения. Он-то грамотный» – класс закончил, читал «по слогам, писал письма без всяких знаков препинания, всё с маленькой буквы. Любил, когда я ему читала ежевечерне, стыдил за безобразный почерк: «По всему СэСээРи письмо будет идти, а ты так погано написала!» – чистописание моё страдало.
А как умели обставить праздники!
Под Новый год вывешивали яркие подарочные пакеты на заборе, а потом всё хотелось увидеть, как снимает их Дед Мороз, но ни разу не удалось. И вот стук в дверь! Он! Роскошная борода из пакли, дедовские ватные штаны (а дед дома), какая-то поддёвка, да такой шумный, что я замирала от страха, с кучей гостинцев, и тянет в хоровод вокруг ёлки, а она до самого потолка! В роли Деда Мороза, конечно же, бывала бабушка, это уж в школьные годы я поняла.
С детства вошли в мою жизнь такие праздники, как Рождество, когда накануне мы носили с бабушкой кутью к знакомым; Новый год по старому стилю – с песнопениями, с разбрасыванием зерна в угол, где висит икона, которой ещё бабушкина мать благословляла их с дедом; пасхальное крашение яиц, стряпня; украшение двора берёзками, усыпание полов травами – к Троице. Каждый праздник в своеобразных картинах, песнопениях, запахах…
Хранит память дедовские подарки – одеревеневший от мороза коржик, который целый день провозит с собой, чтоб потом передать мне «от зайца», или как бабушка приносит с покоса горсточку пахучей земляники, рясный кустик голубики…
Как ждала и радовалась им!
За лиха, перенесённые в жизни, за заботу о нас, за приобщение к труду, за детские праздники – низкий поклон моим деду и бабушке.
