Елена Тайгина. «Про любовь»

Автор: Елена Тайгина, г. Миасс, Челябинская область

Баба Люба принюхалась. Воняло какой-то горелой дрянью. Она заволновалась, сползла с дивана и заковыляла на кухню. Проверила кастрюльку, в которой булькал минтай.

− Брысь, окаянная! Подожди! – шикнула на кошку, крутившуюся под ногами, и призадумалась. Тянуло, похоже, из подъезда.

***

Петька влюбился сразу и на смерть.

Идти на завод после техникума ему не хотелось. Насмотрелся он на этот завод, пока был на практике. Руки от эмульсии коростами покрывались, никакая мазь потом не спасала.

А тут тётка, которая в школе кладовщицей работала, вдруг идею подбросила. В школу физрука надо, хотя бы временно, пока настоящего, с образованием не найдут. Спорт Петька любил. В техникуме во всех лыжных гонках участвовал. Решил попробовать. И ничего, взяли. Правда, велели всякие планы-отчёты заполнять. Но мать Петькина, она у него бухгалтером тогда работала, сказала, что поможет.

Начал Петька потихоньку вникать. Программу изучил. И стало на удивление у Петьки получаться. Малыши за ним по пятам бегали. Старшие вроде как за своего считали, уважали в нём спортсмена.

А через год пришла к ним в школу Мария Владимировна… Молодой специалист по русскому и литературе. И всё при ней: и ноги, и грудь, и губы. Петька увидел и пропал. Сначала боялся подойти, искал повод. Вроде как ему про какого-нибудь ученика посоветоваться надо. Как, мол, вообще учится, какая семья, какие способности? Мария все эти его ухищрения сразу раскусила, но подыгрывала. Ей Петька тоже нравился. Стройный, высокий, хоть и с техникумом, но книжки читать любит и с детишками ласковый.

Потом Петька осмелел, стал приглашать на прогулки.

− Мария Владимировна, больно много вы за тетрадками сидите. Совсем о своём здоровье не думаете. Может, пойдём в воскресенье на лыжах кататься?

− Пойдём! – улыбалась Мария, и у Петьки от восторга замирало сердце. − Только у меня лыж нет.

− Так приходите в школу, мы вам на складе подберём, и лыжи, и ботинки, ножка-то у вас крошечная. Какой размер?

− Тридцать шестой, но лучше, наверное, побольше, чтобы с носком.

Вот у всех любовь весной пахнет, а у Петьки она пахла морозом, снежинками на мохнатой Машиной шапочке, мокрыми шерстяными варежками и холодными любимыми пальчиками, которые он грел в своих руках.

Там, на складе, он её первый раз и поцеловал среди мячей и клюшек, среди родных для него запахов кожи, дерева и лыжной мази. Петька, как всегда, опустился на колени перед сидящей на скамейке Машей, с трепетом помогая ей зашнуровать ботинки, а она вдруг благодарно погладила его по волосам. Петька поднял голову, увидел перед собой зелёные глаза, улыбающиеся губы и так, стоя на коленях, обхватил узкую девичью талию в свитере с голубыми снежинками и принялся Машу целовать. Целовал долго, нежно, старательно, осторожно касаясь языком, и горячо гладил по спине, переходя на бока и желая и не решаясь погладить грудь.

И секс у них первый случился на этом же складе. Не удержались. И на лыжах тогда не пошли. Побежали в любимое кафе, чтобы обмыть шампанским свою близость и покормить вдруг оголодавшие молодые организмы.

Потом сыграли молодёжную шумную свадьбу, сняли скромную однушку и зажили. Весело и беззаботно. Пока не родилась Юлька. С ней обжитая квартирка вдруг стала маленькой и тесной. А мечтать о своём жилье на учительские зарплаты было даже смешно. Ну, сколько тот физкультурник получает? Стыдно вслух сказать. Подумал Петька и пошёл на завод, макать руки в проклятую эмульсию. А школа что ж? В школу взяли нового учителя физкультуры. Молодого, красивого и подтянутого. И тут у Петьки замкнуло. Начал он Машу ревновать.

Раньше как? Вместе утром в школу по узкому тротуару с обгрызенным с двух сторон асфальтом, вместе на большой перемене в столовую за макаронами по-флотски, вместе на редкие школьные учительские вечера. А теперь? Юлька в садик, он на завод к своим станкам, а Машка, которая теперь стала ещё круглее и желаннее, кудри навивает, наряжается и топает на уроки по обкусанному асфальту одна-одинёшенька на каблучках. А там новый физкультурник! Молодой, красивый и подтянутый. Да и трудовик, который и раньше смотрел на неё влажно, только Петьки опасался. А теперь?

Пока трезвый, Петька ещё ничего, держался. А как чуть выпьет, начинал вспоминать школьный спортивный склад, всё, что у них там с Машкой случалось, и ревность затапливала его душу.

Начинал обычно издалека:

− Как там новый физкультурник? С детишками ладит?

− Ладит, − осторожно отвечала Маша, уже подозревая, куда муж клонит.

− Советуется с тобой про ребят? Они ведь разные. К ним подход нужен.

− Советуется. Нечасто. В учительскую заходит, − подстилала сразу соломки Маша.

− Что, и на склад никогда не заглядываешь? – гнул своё Петька.

− Ты опять?! – взрывалась Маша. − Не хожу я на склад, что мне там делать?

− А чего тогда наряжаешься каждый день? Красишься по полчаса!

− Я учитель всё-таки или кто? Я что, как баба-яга должна выглядеть?

− Хвостом машешь? Трудовик уже слюнями, наверное, изошёл? – обиженно твердил Петька.

Маша махала рукой и уходила на кухню.

Сначала эта Петькина ревность ей даже нравилась. Любит! Она затыкала его губы поцелуем, они валились на диван, стягивали одежду и мирились долгими ласками. Потом гормоны поутихли, усталость от жизни накопилась, и Петькины претензии стали раздражать.

А ещё позднее − наскучило. Подвыпивший Петька, уже со смешной и трогательной проплешиной на затылке и отвисшим брюшком привычно придирался. Располневшая Маша привычно отмахивалась.

В этот надолго запомнившийся всему их пятиэтажному дому день, 30 декабря, Петька пришёл навеселе, с детским конфетным подарком для Юльки, который зачем-то купил в том же магазине, где они с другими мастерами брали выпивку и закуску. Вообще-то Юльке уже исполнилось двадцать, и она съехала от них, возжелав независимости. Но Петька в этот момент всех любил и хотел радовать. Жили они с Машей уже давно в небольшой, но своей двухкомнатной квартире. Выплатили потихоньку ипотеку и копили теперь на квартиру дочери. «А завтра – Новый год, оливье, любимая селёдка под шубой и пельмени!» − мечтательно думал Петька, вваливаясь с мороза в квартиру.

− Маш, привет! Как дела? – счастливо крикнул от порога и, не дождавшись ответа, заглянул в комнату.

Маша в новом зелёном блестящем платье стояла перед зеркалом, укладывая феном волосы. Ресницы и брови уже задорно чернели, а губы вызывающе алели помадой. Петька вспомнил, что сегодня у жены в школе праздничный вечер, разделся, зашёл, сел на диван и уставился на неё тяжёлым взглядом. Настроение покатилось вниз, как детишки с ледяной горки во дворе и замерло где-то в белом сугробе.

Маша наконец выключила фен и посмотрела на обиженное Петькино лицо.

− Чего? Мы же договорились. Я тебя звала, ты сам отказался.

Петька дёрнул плечом.

Маша накинула шубку, махнула варежкой.

− Не скучай. Я – не долго.

И упорхнула, оставив после себя соблазнительный запах духов.

Петька вдохнул аромат, вспомнил, как Маша всегда брызгает себя этими духами за ушами и между грудей, когда у них планируется близость, достал на кухне из холодильника бутылку водки, приготовленную на завтра, налил себе в стакан, выпил, и вроде сначала полегчало, но потом накатила волной ревность, даже слёзы выступили.

«Нет сил моих больше никаких. Ходила бы вон как Танька Витькина в халате. Так нет ведь! И наряжается каждый день, и наряжается! И губки подводит, и глазки накрашивает! Для кого, спрашивается? Для физкультурника накачанного? Для трудовика? А кто во всём виноват? Эти тряпки её! Обтянет себе грудь, попу и красуется! Уничтожить их к чёрту! И всё будет хорошо!»

Под собственное бормотание Петька схватил ножницы, начал выдёргивать из шкафа Машины платья, с наслаждением резать их и скидывать в кучу на середину комнаты. Когда шкаф опустел, он немного успокоился, сел и включил телевизор. Но дело казалось не оконченным. Куча посреди комнаты беспокоила и волновала. Петька встал, накрошил газет, тщательно перемешал их с тряпками, полил недопитой водкой, подложил сухие таблетки для розжига, оставшиеся с лета, принёс спички и долго старательно поджигал, любуясь потом разноцветными весёлыми язычками пламени…

***

Баба Люба вышла в подъезд и заглянула через перила вниз. Из-под двери квартиры на третьем этаже вытекали струйки дыма.

− Горим! – внезапно пропавшим голосом просипела баба Люба.

На счастье, снизу деловито поднимался школьник Димка с пятого этажа. Он посмотрел на дым, на испуганную старуху, спокойно вытащил из кармана телефон и, набрав 112, сунул аппарат в руки бабы Любы:

− Говорите, а то мне не поверят.

− Милок, горим! Приезжайте скорее, сгорим ведь! – бестолково запричитала в телефон баба Люба. – Горим, горим!

Димка забрал телефон и продиктовал дежурному адрес.

Бабка бросилась к себе собирать документы и вещи. Когда она выглянула в окно, оценить обстановку, внизу стояли две пожарные машины, щедро через распахнутый балкон, заливая несчастную квартиру, а Петьку на носилках заталкивали в машину скорой помощи.

Все праздники подъезд обсуждал пожар. Женщины проклинали Петьку, мужики осуждали Машу. Соседям сверху закоптили балкон. Соседей снизу залили водой. Самих погорельцев было не видно. Квартира стояла закрытая. Наверное, ушли к дочери – решили все.

Петька появился в первый рабочий день и, не торгуясь, смущённо, рассчитался с пострадавшими. Пришлось взять из того, что копили на квартиру Юльке.

***

Утром баба Люба, как обычно, тащилась вниз по лестнице ровно в десять тридцать кормить уличных кошек. Это был ежедневный ритуал. На третьем остановилась. Дверь в горелую квартиру была приоткрыта. Оттуда жизнерадостно доносилось: «Ой, цветёт калина в поле у ручья…»

− Парня молодого полюбила я, − выводил звонкий женский голос.

− Парня полюбила на свою беду, − подхватывал весёлый мужской бас.

Баба Люба заглянула в квартиру. Петька с Марией в четыре руки штукатурили в комнате стену и пели. Старуха постояла удивлённо, зло плюнула на пол и вышла.