Текст: Андрей Мягков
Рок-звезда нейробиологии Роберт Сапольски в своей новой книге вновь объясняет, как устроен человек и какие выводы хорошо бы сделать из этого знания. В данном случае — рассказывает, как работает наше сознание в тот короткий миг, когда (нам кажется, что) мы решаем что-то вытворить, ляпнуть или подумать.
Если коротко: наш мозг принимает решение еще до того, как мы его осознали, и обусловлено все это обычно биологическими, социальными и всякими другими факторами. Свободы воли, шепчет Сапольски, таким образом, не существует — но понимание этого парадоксальным образом может помочь нам сделать мир лучше и справедливее.
Не самое легкое чтение, конечно, — но сполна окупающее потраченные на него усилия. Начать мы, впрочем, предлагаем с весьма дружелюбного фрагмента о том, как на протяжении человеческой истории менялось отношение к людям, страдавшим эпилепсией.
Всё решено: Жизнь без свободы воли / Роберт Сапольски ; Пер. с англ. Галины Бородиной — М. : Альпина нон-фикшн, 2025. — 534 с.
13. Мы так уже делали
В предыдущих главах был прочерчен маршрут, по которому должен двигаться каждый из нас в случае такого вот, например, развития событий:
1.Ваша жизнь прекрасна. Вас окружают люди, которых вы любите и которые любят вас; ваши дни наполнены полезной деятельностью, удовольствием и радостью.
2.Кто-то совершает нечто невообразимо ужасное, жестокое и бесчеловечное в отношении очень дорогого для вас человека. Вы потрясены, жизнь ваша лишилась смысла. Все падает из рук, и вы никогда не сможете радоваться или чувствовать себя в безопасности. Вы больше не осмелитесь никого полюбить — ведь его снова могут отнять у вас таким вот чудовищным образом.
3.Какой-то ученый усаживает вас перед экраном и показывает презентацию в PowerPoint, посвященную биологии поведения, в том числе биологии насилия; он снова и снова в раздражающей манере распространяется о том, что «мы лишь сумма биологических факторов, которые не контролируем, и их взаимодействия с внешними обстоятельствами, которыми также невозможно управлять».
4.Вас убедили. Вы надеетесь, конечно, что человек, совершивший этот кошмарный акт насилия, больше не сможет никому причинить вреда, но сами тут же перестаете его ненавидеть, считая это чувство атавистической жаждой крови, неуместной в наше время.
Ну да, конечно.
В предыдущей главе мы рассмотрели распространенное заблуждение относительно последствий отсутствия свободы воли в детерминированном мире — если все предопределено, как что-то может измениться и чего ради? Однако изменения, в том числе масштабные, происходят все время, что, похоже, возвращает нас к исходной точке, к вере в основополагающую роль свободы воли в нашем мире. В прошлой главе было показано: когда перемены происходят, это не мы меняемся — это мир меняет нас, причем так, что наши предпочтения при поиске источников дальнейших изменений меняются тоже. Смотрите, вот вы, например, уже читаете следующую главу1. А если принять во внимание биологию изменения поведения и ее механистическую природу, общую для всего животного царства, идеи детерминизма кажутся еще убедительнее. Возьмитесь за руки со своим товарищем, аплизией, и вместе шагайте в светлое будущее.
А потом чудовище творит страшные вещи с дорогим вам человеком, и все прочитанное в этой книге кажется софистикой, которая моментально испаряется под действием боли и ненависти.
Задача этой главы и следующей — раскрыть тему второй части книги: пусть нам сложно себе такое представить, но мы можем измениться и в этом отношении тоже. Мы так уже делали раньше, когда осознавали истинные причины явлений и по ходу дела освобождались от ненависти, стремления обвинять и жажды мести. На самом деле мы так делали не раз. И мир не только не рухнул, но и стал лучше.
Эта глава посвящена двум таким примерам: первый очерчивает арку изменений, растянувшуюся на несколько столетий, а второй описывает перемены, которые случились буквально у нас на глазах.
ПАДУЧАЯ
Вы попали в телесериал, по которому все сходили с ума пару лет назад, — как бишь он там назывался, «Игра престолов»? Нет, не то. «Игра каракатиц»? «Игра в каракатицу»? А, «Игра в кальмара». Вы играете в «красный свет, зеленый свет». На зеленый вам нужно бежать вперед, но как только загорится красный, замрите; ошибетесь, и вас тут же пристрелят. Хорошо, что процессом руководит ваша нервная система, а не поджелудочная железа. Зеленый свет — и одна область вашего мозга максимально активна, а другая — энергично, подчеркнуто молчит; красный свет — и они меняются ролями, и делают это молниеносно и точно. Ваша нервная система работает на контрастах.
Для усиления контрастов нейроны обзавелись одной хитростью. Когда нейрон молчит, когда ему нечего сказать, его электрическая активность находится в одной из крайних точек: относительно внешней среды нейрон заряжен отрицательно. Когда же по нему проскакивает волна возбуждения, которую называют потенциалом действия, внутренний заряд нейрона меняется на положительный. При такой поляризации невозможно спутать состояние «Нечего сказать» с состоянием «Слушайте сюда».
И вот она, та самая хитрость. Возбуждение, потенциал действия, схлынуло. Нейрону больше нечего сказать. Что происходит в этот момент: может, положительный заряд постепенно возвращается к исходному отрицательному уровню? Такое медленное угасание было бы нормально, если бы речь шла о клетках мочевого пузыря, у которых нет особых забот. Но в распоряжении нейрона есть очень активный механизм, который позволяет ему резко снизить заряд до отрицательного так же быстро, как тысячной долей секунды ранее он перескочил от отрицательного заряда к положительному. Более того, чтобы повысить резкость сигнала «все кончилось», заряд, прежде чем вернуться к исходному отрицательному уровню, на какое-то время падает еще ниже. Таким образом, вместо того чтобы вернуться к нормальному для состояния покоя отрицательному заряду, нейрон кратковременно гиперполяризуется — это называют рефрактерным периодом. И да — в это время в нейроне трудно возбудить положительно заряженный потенциал действия. Вот уж действительно «все кончилось».
Предположим, с этой системой не все в порядке. Какой-нибудь белок вышел из строя, и рефрактерный период не наступает. Что тогда? Аномальные вспышки интенсивных потенциалов действия идут сериями одна за другой. Или, допустим, перестали нормально функционировать какие-нибудь тормозные нейроны. Это тоже может привести к возникновению аномальных кластеров возбуждения. Мы сейчас описали две основные причины эпилептических припадков — избыток возбуждения или недостаток торможения. В десятках учебников и в тысячах статей рассматриваются причины такого синхронизированного перевозбуждения — дефектные гены, сотрясение мозга, родовые травмы, высокая температура, некоторые токсины. Но если упрощать, то эта болезнь, от которой страдает 40 млн человек по всему миру и погибает более 100 000 ежегодно, сводится к слишком сильному возбуждению и/или недостаточному торможению в нервной системе.
Как нетрудно догадаться, все это стало известно не так давно. Но эпилепсия — древнее заболевание. Приступы, о которых имеет представление широкая публика, — это так называемые большие судорожные припадки: больной бьется в неконтролируемых конвульсиях и корчах, изо рта его идет пена, глаза закатываются. Самые разные группы мышц стимулируются одновременно. Человек падает на землю — и как раз поэтому во множестве старых источников эпилепсию называют падучей болезнью.
Клинически точное описание таких припадков дали уже ассирийцы почти 4000 лет тому назад. Некоторые догадки древних оказались на удивление пророческими. Древнегреческий врач Гиппократ, например, заметил, что повторяющиеся припадки часто начинаются через некоторое время после травмы мозга — что там происходит на молекулярном уровне, нам до сих пор не до конца понятно. Научных ошибок, конечно, тоже было сделано немало. Бытовало представление, будто припадки провоцируют фазы Луны, которые каким-то образом влияют на жидкости мозга (прошло 1600 лет, прежде чем удалось статистически опровергнуть связь между эпилепсией и лунными фазами). Плиний Старший думал, что эпилепсией можно заболеть, съев козла-эпилептика (но обошел вниманием вопрос «А этот козел-то как заполучил эпилепсию?»; в воображении всплывает бесконечная череда плотоядных козлов-эпилептиков). Врач Гален, живший во II в. н. э., придерживался гуморальной теории: общепринятого тогда представления, что в теле человека текут четыре жидкости — черная желчь, желтая желчь, флегма и кровь. Центральной точкой приложения своих идей он избрал желудочки мозга2. Согласно Галену, флегма может сгущаться, закупоривая желудочки, и припадок — это попытка мозга вытрясти пробки. Заметьте, что под таким углом зрения свернувшаяся флегма — это болезнь, а припадок — защитная реакция, которая, так уж случилось, создает больше проблем, чем решает.
Эти первые намеки на научное объяснение побудили врачей замахнуться и на попытки лечения — в Греции в IV в. до н. э. эпилепсию лечили варевом из гениталий тюленей и бегемотов, крови черепахи и экскрементов крокодила. Дополнительно предлагалось пить кровь гладиатора или кого-нибудь, кому отрубили голову, втирать в ступни менструальные выделения или употреблять в пищу сожженные человеческие кости. (Кстати, чтобы поместить в широкий контекст наши нынешние дебаты по поводу единой системы медицинского страхования, замечу, что Афиней Навкратийский, еще один мудрец II в., сообщал об одном враче, который утверждал, что может вылечить эпилепсию — подробностей не приводится, — но согласен помочь страждущему только в том случае, если пациент после излечения согласится стать его рабом3.)
Эти примитивные попытки понять болезнь приводили к чудовищным последствиям. Ошибочно считая эпилепсию инфекционным заболеванием, больных изолировали и стигматизировали — им запрещалось принимать пищу вместе с другими и посещать святые места. Еще хуже было то, что господствовало заблуждение, будто эпилепсия передается по наследству (но наследственными мутациями обусловлен лишь крошечный процент случаев). Людям с эпилепсией запрещали вступать в брак. В некоторых странах Европы мужчин с эпилепсией кастрировали вплоть до XIX в. Если в Шотландии XVI в. страдающая эпилепсией женщина беременела, ее хоронили заживо. В XX в. такое же медицинское невежество привело к принудительной стерилизации тысяч больных эпилепсией. Дело «Бак против Белла» (1927), в ходе которого Верховный суд США подтвердил право штата Виргиния принудительно стерилизовать «слабоумных и эпилептиков», стало для страны судебным прецедентом, и закон о принудительной стерилизации действовал вплоть до 1947 г. В XX в. эта практика считалась законной в большинстве штатов; особенное распространение она получила на Юге, где ее саркастически называли «миссисипская аппендэктомия». В Европе дела обстояли ровно так же, и пика эта практика достигла, как нетрудно догадаться, в нацистской Германии. В 1936 г. нацистская Германия присвоила почетную докторскую степень Гарри Лафлину, американскому евгенисту, автору виргинского закона, а на Нюрнбергском процессе нацистские врачи прямо ссылались в свою защиту на дело «Бак против Белла».
Все эти ужасы явились следствием научных ошибок. Однако, когда речь шла об эпилепсии, наука, ошибочная или нет, людей не особенно волновала. Поскольку на протяжении тысячелетий всем, от крестьян до высоколобых мудрецов, причина эпилепсии была очевидна: демоническая одержимость.
Жители Месопотамии называли эпилепсию «рукой греха», считая ее «священной» болезнью, и, что удивительно, различали разные типы припадков. Если человек страдал, по всей видимости, от малых припадков с аурой, говорили, что в него вселился святой дух, который, как считалось, наделял его даром пророчества. Но вот то, что было, скорее всего, большими припадками, считали происками дьявола. Большинство греческих и римских врачей думали так же, причем самые передовые объединяли демонические толкования с материалистическими, медицинскими представлениями — демоны якобы выводили душу и тело из равновесия, что и вызывало падучую болезнь. Последователи Галена считали, что это демоны заставляют флегму сгущаться.
Христианство пошло по тому же пути благодаря прецеденту из Нового Завета. В Евангелии от Марка 9:14–29 один человек приводит к Иисусу сына, объясняя, что с тем что-то не так: он с детства одержим духом, который сделал его немым. Этот дух повергает его на землю, и он испускает пену, скрежещет зубами и цепенеет. «Можешь ли ты излечить его?» — спрашивает человек. «Конечно», — отвечает Иисус4. Мужчина привел сына, и дух тут же сотряс его, и упал тот на землю, и валялся, испуская пену. Иисус решил, что в страдальца вселился нечистый дух, и приказал духу оставить мальчика и впредь не входить в него. Припадок прекратился. С тех пор связь между эпилепсией и демонической одержимостью закрепилась в христианстве на века.
Демон способен вселиться в человека разными способами. Например, когда невинного прохожего проклинает какая-нибудь ведьма или колдун. Я наблюдал такие случаи в отдаленных районах Восточной Африки, где работал; обычно за ними следовали попытки найти и наказать виновного. Но еще эпилепсию понимали как знак, что человек сам принял в себя сатану; это представление преобладало в христианском мире.
Естественно, христианин эпохи позднего Средневековья не обладал силой Иисуса и не мог изгонять демонов из эпилептиков. Этому методу на смену пришло решение другого рода, популяризации которого отдельно помогла пара немецких ученых.
В 1487 г. два доминиканских монаха, Генрих Крамер и Якоб Шпренгер, опубликовали труд Malleus malefi carum (что с латыни переводится как «Молот ведьм»). Отчасти это была религиозно-политическая полемика, яростное разоблачение сердобольных граждан того времени, которые утверждали, будто ведьм на самом деле не существует. Покончив с ироничными рассуждениями, книга переходит в другое качество — она становится руководством к действию, инструкцией для религиозных и светских властей, объясняющей, как распознать ведьму, заставить ее признаться и осуществить над ней правосудие. Один из надежных признаков, позволяющих узнать ведьму? Естественно, припадки.
В период охоты на ведьм преследованиям, пыткам и убийствам подверглись сотни тысяч человек, в подавляющем большинстве женщин. «Молот ведьм» появился как раз вовремя, чтобы воспользоваться преимуществами недавно изобретенного печатного станка; в следующие 100 лет он выдержал 30 изданий и разошелся по всей Европе5. И хотя книга была посвящена вовсе не эпилепсии, в ней ясно давалось понять: причина болезни в том, что человек сам, своей волей выбрал зло; такая демоническая одержимость опасна для общества, и с ней нужно бороться. И массы людей с нарушенными калиевыми каналами в нейронах сгорели на кострах.
С наступлением эпохи Просвещения охота на ведьм стала носить скорее метафорический характер. Но диагноз «эпилепсия» по-прежнему был отягощен представлением, будто страдающие от нее люди в чем-то виноваты. Это была болезнь порочных и безнравственных — вроде волосатых ладоней и слепоты, что подстерегали грешников, занимавшихся мастурбацией: избыточная синхронизированная активность нейронов из-за того, что кто-то слишком часто доставляет себе удовольствие. У женщин причиной эпилепсии мог стать неподобающий интерес к сексу (и в XIX в. ее иногда лечили обрезанием наружных половых органов); секс вне святых уз брака также считался фактором риска. В 1800 г. британский врач Томас Беддоус выступил с одной из самых неубедительных версий обвинения жертвы, какую мне только доводилось слышать. Он заявил, что припадки случаются с теми, кто чрезмерно сентиментален и читает слишком много романов, вместо того чтобы вести активную жизнь на свежем воздухе, занимаясь садоводством. Другими словами, за несколько столетий мы прошли путь от эпилепсии, вызванной тем, что вы где-то вцепились в Вельзевула, до эпилепсии, вызванной запойным чтением любовных романов.
Или нет. Наряду с постоянным перекладыванием ответственности на жертв существовало и устойчивое отношение к больным эпилепсией как к угрозе, но скорее по медико- юридическим, чем по религиозным соображениям. Мы живем в удивительное время, когда страдающим от эпилепсии людям доступно множество лекарств, способных предотвратить большую часть припадков у большинства больных. Но до начала ХХ в. человек с эпилепсией мог в течение жизни испытать сотни приступов; Темкин пишет об одном исследовании начала XIX в., где сообщается, что длительно госпитализированные люди с эпилепсией на протяжении многих лет переносили в среднем по два припадка в неделю.
Такое не проходит бесследно: со временем мозг начинает страдать. Моя лаборатория десятилетиями искала ответа на вопрос, как эпилептические припадки повреждают и убивают нейроны (и пыталась — в основном безуспешно — разрабатывать стратегии генной терапии для их защиты); суть в том, что повторяющиеся вспышки возбуждения истощают нейроны, лишая их энергетических ресурсов, необходимых клетке, чтобы избавляться от повреждающих агентов вроде кислородосодержащих радикалов. Десятилетия разрушающих мозг припадков, как правило, приводят к значительному снижению когнитивных функций — потому-то в XIX в. и были так распространены лечебницы и специализированные учреждения, где содержались «эпилептики и слабоумные». Кроме того, припадки часто повреждают лобные отделы коры головного мозга, то есть зоны, отвечающие за контроль импульсов и регуляцию эмоций, что объясняет существование отдельных учреждений для «эпилептических безумных».
- 1 И помните, что «измениться», прочитав эту книгу, можно не только отвергнув идею свободы воли, но и решив, что все это чушь собачья, и теперь вы верите в нее еще сильнее, чем прежде, или что это самая скучная тема, какую только можно себе вообразить.
- 2 Это полости глубоко в мозге, заполненные спинномозговой жидкостью
- 3 Где я взял все эти факты? Я продрался через явно исчерпывающий труд, раскрывающий тему эпилепсии, — 500-страничный том за авторством врача и историка Овсея Темкина из Университета Джонса Хопкинса (The Falling Sickness. A History of Epilepsy from the Greeks to the Beginning of Modern Neurology, первое изд. 1945 г.). Это одна из тех заумных книг, что изобилуют цитатами на всевозможных древних языках («как язвительно заметил Менекрат Сиракузский…»), приведенными без перевода, потому что, в конце концов, ну кому нужен перевод с греческого, латыни или арамейского? Одна из тех книг, читая которую и изнывая под гнетом мельчайших деталей, изложенных на сотнях страниц, чувствуешь себя не просто обывателем- филистимлянином, но и таким недостойным филистимлянином, которого Темкин никогда не стал бы цитировать ни на одном из языков.
- 4 На самом деле Иисус вроде как рассердился, что ему вообще такие вопросы задают, будто сомневаются в его силе. Можешь ли вылечить моего сына? «О, род неверный! Доколе буду с вами? Доколе буду терпеть вас? Приведите его ко Мне» (Евангелие от Марка 9:19).
- 5 История этой книги демонстрирует ошибочность мифа, будто технический прогресс неизменно служит делу прогресса. По словам историка Джеффри Рассела из Калифорнийского университета в Санта-Барбаре, «быстрое распространение истерии охоты на ведьм при помощи печатного станка стало первым доказательством того, что Гутенберг не избавил человечество от первородного греха».
