Текст: Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк»
Во многом он в русской литературе — первый. Первый весельчак. Первый, кто научился писать живой прозой, хотя умел и стихами. Первый, чьи пьесы идут и в наше время. Смелый до умопомрачения. Всегда готовый вмешиваться в политическую жизнь, советовать властителям, даже если было ясно, что они откровенно не принимали его идей. Он верил в просвещенную монархию как в утопию.
Рыцарь! Его далеких предков, ливонских рыцарей фон Визиных (они даже носили баронский титул) приняли на русскую службу во времена Ивана Грозного. И Денисом (редкое имя для России в то время) назвали в честь предка, ротмистра, награжденного за военную доблесть во время Смуты и, видимо, еще сохранившего некоторую связь с немецкой культурой. А Иван и Денис Фонвизины, отец и сын, были людьми совершенно русскими. Несмотря на приставку «фон», их даже «русскими немцами» называть не стоит.
Он — из тех, для кого важны корни. В особенности — отец, который стал прототипом всех положительных героев драматурга. Фонвизин, будучи уже немолодым человеком, написал биографическое эссе «Повествование мнимого глухого и немого», где написал о родителе своём: «Отец мой, добродетельнейший из смертных, коего потерю я оплакивать не престану, претерпев в течение службы своей многие обиды, досады и несправедливости, от сродственников же, друзей и покровителей также быв обманут, предан и наконец оставлен, вёл большую часть последних своих дней в уединении; и как из благотворительной его души исторгнуть не могли любви его к человеческому роду, то обратилось его внимание на нас (как он называл), рождённых своих друзей». Он больше всех на свете любил его, «друга честных людей».
Фонвизин замечательно вспоминал о своей первой славе — еще не связанной со сценой. «Весьма рано проявилась во мне склонность к сатире. Острые слова мои носились по Москве... Меня стали скоро бояться, потом ненавидеть... Сочинения мои были острые ругательства: много было в них сатирической соли...» Весельчаком он был изрядным, словом мог раздавить и растереть в порошок. И, будучи человеком отчаянного темперамента, нередко не сдерживался и острил себе во вред. Впрочем, с кем не бывает?
Так случилось, что Фонвизины жили по соседству с университетской гимназией. Он был одним из первых московских гимназистов. И одним из лучших. Его не раз награждали за успехи в учебе. Денис Иванович относился к этому иронически: «Одну из медалей мне присудили за то, что, в отличие от двух других экзаменуемых гимназистов, на вопрос: «Куда течёт Волга? (один ответил — в Чёрное море, другой — в Белое), я отвечал «не знаю» с таким видом простодушия, что экзаменаторы единогласно присудили мне медаль». Зато однажды в числе лучших московских гимназистов его отправили в Петербург — и там представили самому Ломоносову.
Жизнь его в молодые годы протекала в шумном обществе: «Я положил за правило, стараться вести свое время так весело, как могу; и если знаю, что сегодня в таком-то доме будет мне весело, то у себя дома не остаюсь». Но все-таки он находил часы для уединения — и писал… Первый литературный успех принесли ему переводы и ловкие стихотворные сатиры. Но он уже мечтал о настоящей комедии — и тайком сочинял репризы для театра. Фонвизин вращался в высоких сферах, вникал в хитросплетения придворных интриг, и мало кто мог предположить, что этот весельчак напишет потомкам язвительный донос о своём времени, о его пороках. Так он и создал первую из своих знаменитых комедий — «Бригадир».
Каждый сцену проверял на друзьях. На одном из чтений присутствовал Григорий Орлов — тогдашний фаворит императрицы. Так слухи о неслыханной комедии дошли до царского двора. Фонвизина пригласили в Петергоф. Он читал «Бригадира» Екатерине и ее вельможам. Громче всех смеялся граф Никита Панин, сразу разглядевший в драматурге не только артистизм, но и цепкий ум. Он стал его любимцем, секретарем, единомышленником, правой рукой. Но это не лучшим образом сказалось на отношениях с императрицей, у которой с Паниным все складывалось не гладко. Фонвизин написал «Рассуждение о непременных государственных законах», весьма смелое по тем временам, в духе французских просветителей. Панин воспитывал на нем наследника престола — Павла Петровича. А Фонвизин в этом рассуждении критиковал крепостное право.
В начале 1782 года он читал «Недоросля» друзьям. Вживался в каждую роль. Он умел говорить разными голосами, подражать речевой манере знакомых. Неудивительно, что читки имели ажиотажный успех и сопровождались взрывами хохота. 24 сентября 1782 года в Вольном Российском театре на петербургском Царицыном лугу прошумела публичная премьера
«Недоросля». Василий Ключевский писал: «Фон-Визин взял героев «Недоросля» прямо из житейского омута, и взял, в чём застал, без всяких культурных покрытий, да так и поставил их на сцену со всей неурядицей их отношений, со всем содомом их неприбранных инстинктов и интересов». Знаменитый актёр Иван Дмитревский, игравший Стародума, вспоминал: «Говорят, что при первом представлении сей Комедии на Придворном Театре покойный Князь Григорий Александрович Потёмкин-Таврический, выходя из театра, подозвал к себе Сочинителя и с обыкновенным своим просторечием сказал ему шутя: „Умри теперь, Денис, или больше ничего уже не пиши; имя твое бессмертно будет по этой одной пиесе“». Сам Фонвизин позже не раз с успехом играл комическую роль Скотинина.
Но после «Недоросля» императрица постаралась, чтобы в литературном мире имя Фонвизина звучало как можно реже. В одном из писем императрицы к Потёмкину сохранился отзвук былой досады: «Чёрт Фонвизина к вам привёл. Добро, душенька, он забавнее меня знатно. Однако я тебя люблю, а он, кроме себя, никого». Печатался он редко, его вещицы запрещались. Да и Фонвизин дерзил. В начале 1780-х он написал «Рассуждение о истребившейся в России совсем всякой форме государственного правления и оттого о зыблемом состоянии как империи, так и самих государей», которое называют «завещанием Панина». Право, никто не порицал грехи екатерининского высшего света с таким пылом.
«Худо мне жить приходит, уж и господин Фонвизин хочет учить меня царствовать!» — ответила Екатерина. Теперь ему не помогали даже похвалы в ее адрес. В 1788 году Фонвизин попытался учредить собственный журнал «Друг честных людей, или Стародум». Как он предполагал — «Периодическое сочинение, посвященное истине». Получить разрешения на издание не удалось. Не подоспело высочайшее разрешение и на издание собрания сочинений драматурга.
Свой писательский долг он воспринимал вполне в духе века Просвещения — быть «стражем общего блага». И, как ни странно, кое-что в этом духе получалось.
Но долгая безнадежная опала расстроила здоровье сатирика, знавшего себе цену. Он говаривал университетским студентам: «Дети! возьмите меня в пример: я наказан за свое вольнодумство». Фонвизин был оскорблен в лучших чувствах. Он не сомневался, что выполняет важнейшую просветительскую миссию, пытается очеловечивать общество. И то, что государство не проявило уважения к его деятельности — он считал почти преступлением.
После 45 лет Фонвизин тяжко заболел. Его приятель Герман Клостерман, хозяин книжной лавки, писал: «Он страдал расслаблением всех членов и едва владел языком. В тусклых глазах его засветился луч радости, когда я подошел к его постели; он хотел, но не мог обнять меня, силился приветствовать меня словами, но язык не слушался и произносил невнятные звуки. Наконец удалось ему подать мне левую руку, которую я прижал к груди своей. Супруга его и остальные члены семейства приняли меня с отменною дружбою. Большую часть времени просиживал я у одра больного моего друга. Правая рука у него совсем отнялась, так что он и двигать ею не мог, и пытался писать левою, но выводил по бумаге какие-то знаки, по которым с трудом можно было догадаться, что ему хотелось выразить. Душевные способности также очень ослабли; но кушал он отлично и, не взирая на запрещение врача, требовал то того, то другого из любимых своих снедей. В случае отказа, вследствие неудобоваримости, он вел себя как малый ребенок, и нужно бывало пускать в ход даже строгости, чтобы он успокоился».
Потом ему стало чуть лучше, вернулись рассуждения, вернулся критический ум. К нему добавилось свойственная многим тяжело больным людям искренняя религиозность. Он писал новую комедию — «Выбор гувернера». Даже читал ее отрывки Гавриилу Державину. И в тот же вечер умер. В 47 лет.
Через десятилетия его уже чтили как классика. Его влияние сохраняется и в наше время. Теперь это навсегда.
В 1986 году в Малом театре с успехом поставили «Недоросля». Многих школьников того поколения водили на этот спектакль. Его возобновили в наше время. Шел «Недоросль» и в театре у Никитских ворот в постановке Марка Розовского. Можно вспомнить и другие постановки. Пока пьесой интересуется театр — она жива.
- «Недоросль» в Малом театре. Постановка — В.Н. Иванов.
«Недоросля» можно ставить на любой лад, в любом стиле. Комедия Фонвизина располагает к хулиганству. А уж как бы он куражился, доведись Денису Ивановичу родиться в ХХ веке. Или в ХХI. Хотя… Лично я XVIII не променял бы ни на что. Несмотря на опалу.
Как ни изгаляйся, все равно будет актуально и смешно. Кстати, пьеса Фонвизина не выпадает из школьной программы. И это тоже справедливо. Где еще можно вычитать знаменитое: «Не хочу учиться, хочу жениться».
- «Недоросль» — оперетта-водевиль А. Журбина по пьесе Д. Фонвизина либретто и стихи Льва Яковлева.. Театр Чихачёва.
В 2015 году состоялась премьера мюзикла (авторы определили жанр иначе — оперетта-водевиль) по комедии Фонвизина, его написали композитор Александр Журбин и поэт Лев Яковлев — мастера жанра. Он шел в нескольких московских театрах, и сегодня не сходит со сцены. Нет сомнений, что будут и другие, самые необычные, инсценировки. Вплоть до хореографических — почему бы и нет? А значит, жив наш «сатиры смелый властелин», не столь счастливый в своей земной судьбе.
А услышав имя Фонвизина, нам по-прежнему хочется улыбнуться. Иногда — с горечью, но улыбнуться. Правда, он хотел, чтобы мы еще и становились лучше, просвещаясь душой и сердцем. С этим у нас пока, насколько я понимаю, получается туго.
