Коллаж: ГодЛитературы.РФ
Обложки взяты с сайтов издательств
Мы решили назвать новый проект «Бахрома», взяв на себя таким образом смелость буквально перевести важнейшее для современной англоамериканской культурной жизни словечко fringe. Именно так называются спектакли, музыкальные альбомы, книги, не ставшие мейнстримом, но создающие питательную среду для него. Чем гуще и качественнее эта бахрома – тем добротнее основная ткань.Каждый месяц, несмотря на все трудности, на русском языке выходят десятки новых художественных произведений. А если прибавить к ним те, что публикуются в толстых литературных журналах (не говоря уж о литературном самиздате), то счет пойдет на сотни. Между тем в «зону особого внимания» пиарщиков и маркетологов, отвечающих за раскрутку и продвижение, попадают лишь единицы – за что их трудно упрекать, ибо количество рук их не безгранично, в отличие от количества выпускаемых книг. Раньше эти «ножницы» вполне эффективно компенсировало «сарафанное радио», но с тех пор, как оно переехало в телеграм и подобные платформы, настройка его заметно сбилась.
Мы попросили Анну Жучкову делать обзоры новых русских книг, не попадающих обычно в поле внимания обозревателей. К величайшему их сожалению, – но и они не стрекозы с фасеточным зрением.
Хотим особо подчеркнуть: это не история про жемчужные зерна в известной куче. Это скорее другая известная история – про то, насколько мы ленивы и нелюбопытны.
Текст: Анна Жучкова
Взгляни на дом свой...
- Ольга Елагина «Контурные карты». М.: Издательская группа «Традиция», 2020. 224 с.
- Наталья Соловьева. Не берегу Тьмы. М.: АСТ, 2020. 464 с.
- Ирина Богатырева. «Согра». Новый мир, 2020 № 4-5
Книга Ольги Елагиной «Контурные карты» в начале напоминает «Бегунов» Ольги Токарчук – сменяются страны, аэропорты, города, Португалия, Италия, Куба, Нью-Йорк, Венеция, Тель-Авив и даже какая-то Муйня. Ладно, Муйне. В Муйне шел дождь и у героини пропали все деньги. В кафе около Пизы, где к дорожному указателю туристы приписали букву «D», подают самый вкусный минестроне. В нью-йоркском автобусе неприличные негры нагло гоготали и норовили наступить на ногу. Героиня спаслась Пушкиным: «Мы ехали в автобусе, наполненном чернокожими людьми, под «Евгения Онегина». Они не понимали, что именно я говорю, но несомненно чувствовали ритм онегинской строфы и смотрели на нас уже без злобы... Чернокожие рэперы напротив перестали жевать. Один даже вынул из ушей наушники и стал притоптывать в такт»*.
Каждой стране – своя природа. Каждому городу – своя история.
Лиссабон. 82-летняя старушка живет в доходном доме, который владелец хочет продать. Он выселил жильцов, но у старушки – пожизненная рента. Она платит «за квартиру 30 евро, в то время как ее рыночная стоимость приближается к четыремстам». На реновацию не соглашается. Новая квартира в другом районе ей не нужна, ибо всю жизнь она прожила здесь. И тогда владелец придумывает историю о больном сыне – мол, деньги от продажи дома пойдут на его лечение. «И если он умрет, – говорит он старушке, – это будет на вашей совести». Старушка съезжает. И умирает через несколько дней в новой квартире: «старики не живут долго на новом месте – гибнут, как срезанные цветы».
Тель-Авив. Старая женщина потеряла память, помнит лишь, что у нее есть сын. И каждый день c утра до вечера вяжет сыну шарф, который он каждое утро распускает. Чтобы мама и дальше могла чувствовать себя нужной. «Анна Петровна сидит в своем кресле и вяжет. Она совершенно неподвижна, только тикают спицы в ее руках. Тик-так, тик-так, вне времени, вне пространства, посреди песчаных дюн, в белом бетонном городе. Женщина вяжет шарф своему сыну. Жизнь продолжается, пока длится это движение, пока не закончена работа. И если бы меня попросили показать, как выглядит Вечность, я бы привела вас к этой женщине и сказала бы: “Вот”».
Листаю книгу и хочу рассказать вам все эти истории одну за другой. Их так легко пересказывать – словно они рождаются у меня. Они коротенькие, некоторые на страницу-полторы. Но ощущения резкости нет. Наоборот, все плавно, мягко, текуче. Впечатления, приключения, отдых. Мы путешествуем, мы наблюдаем жизнь. Но живем ли?
Этот вопрос лирическая героиня задает сама себе: «моя жизнь – набор эпизодов, которые не складываются в целое. Между ними нет связи, у них нет общей цели. Так, черед передвижений. Набор точек в пространстве». Вот это самое и роднит «Контурные карты» с «Бегунами».
Книга кажется сборником историй о путешествиях. Альбомом фотографий. Мозаикой мира.
Но это не так.
Я бы отнесла книгу Елагиной к жанру «роман в становлении». Этот жанр, появившийся в 10-е годы, отличается от сборника рассказов и романа в рассказах наличием внутреннего сюжета и развитием образа героя, который входит в текст одним, а выходит другим, постепенно меняясь, наполняясь и раскрываясь. «Роман в становлении» – это литературный сериал, где каждая история существует сама по себе и при этом моделирует центральный сюжет. Так устроены «Открывается внутрь» Ксении Букши, «Вьюрки» Дарьи Бобылевой, «Вещи и ущи» Аллы Горбуновой.
И «Контурные карты» Ольги Елагиной. Здесь на первых страницах мы встречаем девушку, меняющую подружек, спутников и страны, бегающую от самой себя в поисках впечатлений. Но с каждой историей мы понимаем ее все лучше. Знакомимся с ее парнем. Её мечтами, приоритетами. И в итоге узнаем ее изнутри. Лирическая героиня не пассивный наблюдатель – а деятельный участник всех историй, даже если они не о ней. Каждого своего героя она старается понять и принять. Даже тех, кто потерялся в жизни. Даже жуликов и авантюристов. Главный нравственный принцип книги — человечность. Ну и добрый юмор, конечно. Как без него?
«Лично мне не нравятся геи. Они первыми отвернулись от женщин, поэтому и мне не за что их любить. Зато я симпатизирую лесбиянкам. Иногда я даже жалею, что не являюсь лесбиянкой. Это существенно упростило бы мою жизнь. Жить с женщиной намного приятнее, чем с мужчиной. Кроме того, с ней всегда можно договориться, а с мужчиной ни до чего договориться нельзя. Нельзя даже быть уверенной, что тебя вообще слушают, пока ты договариваешься».
Сквозной мотив «Контурных карт» – тема русских.
Русских вообще и русских за границей. Кто мы? Какие мы? Мы стыдимся себя? Хотим чужой свободы и лоска? В начале книги – да. Но потом автор говорит – а знаете что? это не мы не такие. Мы нормальные. Мы русские. Это иностранцы не такие, у них «всё не как у людей».
Но в целом, конечно, это истории о людях, эгоистичных, хитрых, душевных, легкомысленных – разных. И о мере человечности в них.
Открывает книгу рассказ о глухих муже и жене на отдыхе в Турции. Она прекрасна. Он программист. Они говорят друг с другом на им одним понятном языке и, кажется, живут в особом мире. Но однажды ночью красавица изменяет чахлому мужу-программисту с... ну, вы были в Турции. Утром жена возвращается. Обычное дело. Но то, что они оба глухие и как-то по-особому незащищенные, уязвимые в социуме, делает эту историю метафорой человеческой жестокости. И одиночества. «На завтраке в ресторане и он, и она как всегда сидели за своим столом. Сидели и молчали. И их молчание было таким абсолютным, непреодолимым, бездвижным, что мы поскорее допили кофе и ушли».
Последняя новелла «романа в становлении» тоже про супружескую пару. Но здесь уже нет уязвимости. Наоборот. Он и она – альпинисты, решившие вдвоем, без провожатых, покорить Эверест. И там, на вершине... жена оставляет мужа без сознания и без кислородного баллона, чтобы выжить самой.
«Я так хотела дышать. Господи, я просто хотела дышать...
В темном небе осыпался фейерверк. Немцы за соседним столом рассмеялись.
– Мне надо выпить, – сказала я и пошла к бару.
Меня трясло. Я не знала, что говорят в таких случаях».
Так заканчивается главное путешествие книги. Путешествие героини от «не знаю, кто я» – к «знаю!».
Кода книги – рассказы, написанные в аэропортах. Тоже чудесные. Но уже из другого романа.
«На берегу Тьмы» Натальи Соловьевой – книга о путешествии во времени. Локус один – времена меняются. Над селом Берново, что под Тверью, проносятся события и эпохи, перекраивая образ мира и жизнь людей. Начинается книга с открытия памятника Александру II – к пятидесятилетию отмены крепостного права. Заканчивается после Великой Отечественной войны. «На берегу Тьмы» – книга о реальной русской истории, реальной деревне, реальных судьбах. Наталья Соловьева рассказывает в предисловии, что, приехав с мужем на его родину в Берново, была захвачена событиями, происходившими здесь в первой половине ХХ века, и «попыталась скрупулезно, максимально достоверно восстановить их в книге: переписывалась с историками, собирала воспоминания, изучала архивы и старые письма». Но больше всего её увлекло собирание фольклора. Почти на каждой странице книги – то песня, то частушка, то описание обряда. Так что
в некотором смысле книга стала энциклопедией обрядов и суеверий жителей Тверской губернии.
«Вдалеке слышалась протяжная песня – дмитровская молодежь пела «на круге»: «Уродилася я, эх, девушкой красивой, эх, я красива, да бедна, плохо я одета, никто замуж не берет девушку за это...»
«Вернувшись из церкви, все без исключения домашние под надзором строгой Клопихи приступили к умыванию: в первый день Пасхи в воду клали серебряные и золотые предметы и обязательно красное яйцо. После этого Клопиха, чтобы уберечь от сглаза, перекрестившись, покатала пасхальное яйцо по рукам и лицу Наташи и Никиты... Первое пасхальное яйцо съели, разделив его по числу сидящих за столом».
Однако обрядовости этой не хватает глубины. Можно пересказать слова. Повторить действия. Но без понимания смыслов фольклор мертв – и превращается в начетничество и суеверие. Кажется, автор книги, гуляя в исполненном смысла лесу, где могучие деревья поднимают к небу свои ветви, смотрит только под ноги, разглядывая старые листья, которых много-много скопилось за века.
Также в романе Соловьевой ощутим «пересказ» образов русской классики. Микс дворянской прозы для дореволюционной части романа. Условные Шолохов, А.Н. Толстой, Пастернак для Гражданской войны, лейтенантская проза – для Великой Отечественной.
Но знаете, что я скажу: это неожиданно хорошо. Ибо дает ощущение покоя, устойчивости и тихой красоты. Всё было, всё будет. Течет река времен. И надо не закрываться от прошлого, а продолжать его – в литературе и в жизни.
Пусть свет этой книги во многом отраженный, но это свет великой русской литературы. И русской жизни.
Главная героиня, Катерина, по крови – внучка графа, по рождению – крестьянка. Любил погулять старый граф. А беременных служанок спроваживал на село. Осталось у графа два сына. И один из них, Николай, полюбил Катерину. И даже хотел жениться, но не мог, так как был женат. Когда же развелся, замужем уже была Катерина. Однако любил он ее всю жизнь. И всегда старался быть рядом. Оберегать и помогать. У графа было двое детей. У Катерины трое. И все пошли разными путями. Эта книга о настоящей любви, о ревности, о сложных отношениях в семье между мужьями и женами, братьями и сестрами, детьми и родителями. И о трудной русской доле. Недаром называется она «На берегу Тьмы». С одной стороны, Тьма – реальная река. С другой – период, в который выпало жить Катерине. Автор и описывает-то жизнь героини лишь в трудные времена: Первая мировая, революция, Гражданская, голод, коллективизация, репрессии, Вторая мировая, немцы.
Читала и думала: зачем нагнетать несчастья? Почему не описать мирную жизнь семьи между бедами? А потом поняла – а ведь именно мирную жизнь семьи и описывает Соловьева. Потому что мир в семье начинается с женщины. В любые времена женщина – источник смирения, спокойствия и любви. Нет-нет, Катерина не святая, и норова ей не занимать. Но она хранит завет пушкинской Татьяны – быть верной нравственным принципам и вере. В общем, обычная русская женщина. И муж-то оказался не тем, за кого выходила. И дочь беспутную пришлось спасать. И хозяйство на себе тащить. И видеть гибель детей. Всё было. Но внутренний свет, принятие и любовь оставались всегда.
Пока читала книгу, периодически ворчала – шаблонно, сентиментально. Но дочитывала ее ночь напролет.
До рассвета и пения птиц. Тайна книги в том, что она о любви. Не только о любви героев, но о любви Натальи Соловьевой к своему мужу. Об этом ничего не сказано, но чувствуется. И поэтому текст заряжает на любовь. Для меня теперь это книга и о моей любви. К мужу. К русским женщинам. К России. «...женщины – основа всего. Как земля. Мы и есть земля».
Тема женщины как основы всего и тема земли продолжается в новом романе Ирины Богатыревой «Согра». Это роман о путешествии сразу и во времени, и в пространстве. Богатырева написала книгу по итогам фольклорных экспедиций по деревням Архангельской области, где время очень сильно отличается от нашего.
Знаете такой эффект – чем дальше от столиц, тем глубже в прошлое? В Крыму, например, по большей части восьмидесятые. Тот же асфальт, те же палисадники, дети играют во дворах, жмурятся кошки. В Симферополе на светофоре переходит дорогу дедушка с козой. А в Петропавловске-Камчатском, развешивая белье во дворах, хозяйки спорят, где чья веревка.
В тех северных деревнях, откуда пришла к нам «Согра», из достижений цивилизации только телефон и холодильник. Остальное не нужно. Зато надо знать, как говорить с коровой и пчелами. Как общаться с Хозяином Леса, если вдруг скотина потеряется или кто ее украдет. Хотя часто и люди теряются. Поэтому важно иметь травину – кладешь травину на дверь, из которой человек в последний раз вышел, и через короткое время он или сам приходит, или во сне является.
Фольклор здесь, в отличие от книги Соловьевой, живой. Настолько, что, если вы в суете и переключении между делами уделите книге хотя бы десять минут, – вас затянет. А когда прерветесь, будет ощущение, что побывали на глубине – и вынырнули. Всё дело в языке. Язык «Согры» – живой язык северной глубинки.
Такой книги у нас еще не было. Потому что она живет своим каждым словом. Звучит, поет и говорит нам о нас – прошлых.
Ее язык – язык подлинного фольклора и в то же время язык поэтический, литературный. Ирина Богатырева сделала северную речь языком книги, сохранив ее природную энергетику.
Такой книги еще не было и потому, что это не привычная мифопоэтика. Не конструирование мифа. Не вписывание мифа в текст или текста в миф. Мы любим «Вьюрки» Бобылевой, «Мэбэт» Григоренко, «Убыр» Идиатуллина, но тут другое. Реальная жизнь в глухом углу времени и России.
Есть деревня. Большая. Со школой. Есть река. За холмом соседняя деревня. А вокруг – лес и болото. Белый северный мох, белое северное небо. Согра.
Я раньше думала, чем глубже в деревню, тем ближе к мудрости. Ну, Платон Каратаев и всё такое. Оказалось, нет. Не ждут там готовые ответы на все вопросы. Там просто другой мир: деревья выше, земля ближе, а кругозор уже. Баушки, героини романа Богатыревой, живут привычным и ограниченным, раз навсегда заведенным ходом. Знают, что от хворей спасает баня. Что река снимает беспокойство. Что травина помогает найти пропажу. Знают, что им нужно для жизни, тем и живут. И никакой мифологии.
Роман Богатыревой – о встрече городской цивилизации и глубинной. Неизвестно, какая круче. Обе несовершенны. А смысл как раз в их соединении.
Так девочка Женя, московский подросточек-сирота, попадая в мир согры, находит себя. Думаете, «личность» находит, модную «самоидентификацию»? Нет. Тело. Свою материальную сущность, физическое «я».
Дело было так. Отчаявшись найти взаимопонимание с Женей, вместо себя предъявляющей миру выдуманного брата-близнеца, мачеха спроваживает ее на лето в деревню. Мачеха психолог и сделала, что могла. Три месяца лечила в психушке. Без толку. Так что, может, клин клином... И ведь да. Согра в конечном итоге Женю и спасает.
Как читатель проваливается в омут текста, так Женя из виртуального мира смартфонов, интернет-общения и блуждания по городским заброшкам проваливается в мир деревянных изб и слякоти, сосен и мха, свежего хлеба и парного молока. Теряется среди духов мертвых и нежитей, чтобы найти там живую – себя.
Чем глубже она проваливается, тем больше – находится. Начинает понемногу есть. Понемногу разговаривать с людьми. Заблудившись на три дня в лесу, впервые остается сама с собой и с реальным миром один на один. Там, в согре, она оставляет виртуального брата, свое расщепленное сознание. И выходит из согры уже одна.
Выходит к людям. Начинает учиться радости простых вещей. Улыбаться. Петь. Узнает, что, доверившись реке, можно почувствовать, как тебя держит мир. Обнимая и покачивая, как в колыбели. Женя обретает то базовое доверие к миру, о котором постоянно говорят психологи. Оказывается, его можно восполнить. Не зацикленностью на травме детства, а лесом, водой и землей.
Деревья. Небо. Река. Они ведь нас любят. Но эту любовь надо уметь понять. И принять. И доверить мирозданию не только свою жизнь, но и свою смерть. Тогда уйдет страх. И можно будет стать счастливыми.
«Жу смотрит до рези в глазах, но не видит ничего, совсем ничего – только зеленое море деревьев, только лес... и Жу чувствует, что только здесь начинает дышать. Здесь, где никто не смотрит и не видит. Не видит и не оценивает. Не оценивает и не пытается поменять. Хочется только смотреть вокруг и впитывать всю эту красоту. Если бы уметь, всё это стоило бы нарисовать. И глубокий зеленый по берегам. И искристый на темном, серебро на булате – реку. И светлый, легкий – лысые холмы на правом берегу. И тяжелый, почти черный – лесистые на левом. Сирень еще, было бы неплохо добавить сирень в садах».
Но кроме фольклора, психологии и философии в романе Ирины Богатыревой есть и социальный мотив.
Вернее, лейтмотив. На первый взгляд, малозаметный в зеленом море романа, но в своей повторяемости грозный. Это лесовозы, один за другим идущие через деревню, тоннами вывозящие убитый лес. Каждый день. Каждый день.
«Ползут, ползут в гору груженые лесовозы. Натужно кряхтят, стараются. Пыль от них столбом. Жу отворачивается, натягивает ворот рубахи, дышит в него или не дышит вовсе, когда накрывает пылью с головой. Лесовоз наползает, лесовоз проползает. Скрылся лесовоз. Пыль оседает долго».
Вот такая метафора. Дышать вместе с лесом и Землей. Или не дышать, оставшись без леса, без парков, деревьев и травы. Решать надо сейчас.
* Излишне напоминать, что писалось всё это задолго до нынешних расовых волнений в США.
