Текст и фото: Наталья Решетникова/РГ, Новосибирск, для "Года литературы"
Автором текста для «Тотального диктанта» в этом году выступил писатель, сотрудник Пушкинского дома, лауреат литературных премий «Большая книга» и «Ясная поляна» Евгений Водолазкин, чей роман «Лавр» вышел уже на нескольких европейских языках, а сейчас переводится на английский. По традиции автор будет лично диктовать подготовленный текст на родине ежегодной акции - в Новосибирске. Накануне диктанта за чашкой чая он ответил на вопросы журналистов и рассказал, что сегодня волнует российских писателей.
Слова для гурманов
Евгений Германович, как вы оцениваете состояние русского языка? И в каком направлении, по-вашему, он будет дальше развиваться?
Евгений Водолазкин: Состояние не лучшее, на мой взгляд. Но я смотрю на ситуацию с точки зрения оптимиста. Русский язык пережил довольно трудное время в 90-е, в начале 2000-х годов. Наша жизнь радикально менялась, менялись реалии. Вот, кстати, слово «реалии» путают со словом «реальность». Так же, как откровения и откровенность. Так вот, новые реалии создавали большую сумятицу не только в мозгах, но и в языке. Как мне кажется, в языке стала ощущаться порча, которая шла по нескольким линиям. И одна из них - засилье иностранных слов. Я не против иностранных заимствований. Более того, считаю, что они должны быть, иначе язык умирает, когда замкнут в себе. Иностранные слова и конструкции - то, что развивает язык, позволяет глубоко дышать. Но когда заимствования начинают принимать обвальный характер - это не очень хорошо сказывается на любом языке.
Вот один из примеров. Было замечательное слово «обзор», вдруг появилось «дайджест». Таких слов много, целый список можно привести. Французы в таких случаях действуют радикально. У них есть очень жесткий закон Тубона. Согласно ему за неоправданное употребление в прессе иностранных слов издание подвергается штрафу. Я не считаю, что правильно штрафовать и использовать наказания. Достаточно обратить на это внимание. Есть масса слов, которые уже существуют в русском языке, и нет необходимости их заменять. Последняя замена, которую я слышал, - это «фишер». Это не простой рыбак, а профессиональный. А почему? Рыбак - не профессионал? Точно так же, как слово «дайвер». Есть в русском языке слова - водолаз, подводник, аквалангист, ныряльщик. Но вдруг появился «дайвер». То есть это такой навороченный подводник. В английском языке многие слова многозначны. Здесь приходится чувствовать не просто слово, а слово в его разных значениях. Это как разница между скрипачом и гитаристом: гитарист нажимает на лады и выходят звуки, а у скрипки нет ладов, и скрипач должен хорошо чувствовать, где нажимать. Такие слова для гурманов.
Главное то, что до некоторой степени язык отражает наш комплекс неполноценности, который был в 90-х, 2000-х годах. Когда хотели назвать лучшим образом, называли иностранным словом. Даже вот недавний пример - Олимпиада в Сочи. Один из стадионов называется «Адлер-арена». Это английский способ сочетания слов, русские слова так не сочетаются. Или «Охта-центр» в Санкт-Петербурге. Или - названия гостиниц. Когда хотят, чтобы было круто, называют иностранными словами. Но это проходит. У нас есть прошлое языка, и оно достойное.
Искалеченные интернетом
А каково ваше мнение по поводу того, что с русским языком происходит в интернете?
Евгений Водолазкин: Я не враг всего нового. Сам работаю на компьютере.
Но компьютерное общение - это назывные предложения, примитивизация речи. Покойный Сергей Сергеевич Аверинцев говорил, что теперь как в компьютерной переписке, так и в прессе почти не используют придаточных предложений. Получается, что в жизни все как бы прямо и нет никаких оговорок.
Сейчас невероятное количество пишущих. Пишут все, а писать умеют далеко немногие. Получается шпагат между умением и возможностью. Возможности есть у всех. Может, скажу жестокую вещь: но я все больше прихожу к мнению, что писать могут не все. Нет необходимости описывать минуту за минутой весь день, как это делают блогеры. Как пылесосят, чистят зубы. Но даже не это самое плохое. Плохо то, что эти люди, которые пошли в публичное пространство, пришли не просто со своими рассказами, а со своим уровнем грамотности, а точнее - безграмотности. Человек запоминает текст, как слово и вся конструкция выглядят в тексте. Грамотные люди, как правило, возникают не в результате зубрежки правил, а в результате обильного чтения. И вот когда обильное чтение стало чтением безграмотных текстов - общий уровень грамотности понизился.
Солдат срочной службы писал домой, может, и безграмотно. Но читали его только мама, папа, бабушка. А сейчас, если он ведет блог, читает весь мир. Далеко не все могут отличить правильную конструкцию от неправильной. И она остается в голове, в памяти.
Большое количество людей искалечено языком интернета. Причем до недавнего времени было популярно намеренно неправильное написание: «Превед кросавчег». Для кого-то стеб, а для кого-то это было стремление скрыть свои непреднамеренные ошибки.
Но в целом бояться этого явления не стоит. Вещи проходящие. Ведь в разное время были заимствования из греческого, польского, голландского, немецкого, французского языков. В XIX веке можно было прийти в отчаяние: вся русская знать говорила по-французски. Казалось, что теперь будет существовать два народа - дворянство, говорящее по-французски, и просто русский народ. Но ничего, все образовалось. Думаю, и нынешние трудности мы пройдем.
Какие тенденции наметились во взаимоотношениях государства и сферы искусства?
Евгений Водолазкин: Государство начало обращать внимание на культуру. В 90-е годы не до того было. А всякое внимание со стороны властей имеет не только положительную сторону, так как культура не входит в круг их непосредственных занятий. Поэтому ошибки неизбежны.
В общей форме выскажусь. Тот, кто строит свое художественное произведение, должен понимать, что это поле, строго говоря, не его. Здесь не о запрете идет речь. Я сторонник демократических отношений в обществе, но демократия предполагает ответственность. Человеку дается свобода, и он начинает ее использовать. Это как оружие, которым нужно уметь пользоваться. Это, если хотите, спички, которыми можно поджечь здания. А если дать спички ребенку, именно это и произойдет.
Степень ответственности наших людей мне кажется весьма невысокой, и не только в культуре, а вообще. Почему у нас не приживается демократия западного типа? Потому что, когда вожжи отпускаешь и даешь возможность свободно реализовать себя, часто получается нечто хаотическое.
Надо помнить, что у каждого человека есть область сакрального, и этой областью могут быть разные вещи. Для одного это вера, для другого, допустим, семья. Но людей без такой сферы, пожалуй, нет. Если есть люди, для которых нет ничего сакрального, это очень страшные люди.
И когда ты входишь в область сакрального, надо быть очень осторожным. Входить туда нужно только с любовью, даже если ты не разделяешь этой точки зрения. Ты входишь в чужой дом. Ты должен любить, по крайней мере, самого человека, если не его взгляды.
Если же ты входишь туда с насмешкой, попыткой унизить или «оттопыриться» на его фоне, ничего хорошего не будет.
Есть две сферы чрезвычайно болезненных и чувствительных - это национальность и вера. Эта поляна, по сути, минное поле. А мы знаем, какие на минном поле растут овощи. Есть даже работы на тему «Скандал как стратегия успеха». Понятно, что если ты нажмешь на определенную кнопку - взорвется. На этом взрыве можно стать знаменитым, а можно и под пулю попасть, как во Франции, - совершенно ужасный конец.
Есть очень хорошее определение, которое дал американский писатель Оливер Холмс: «Ваша свобода махать кулаками ограничивается кончиком моего носа». Так вот, нам надо очень хорошо следить за своими кулаками, чтобы не задеть чей-то нос.
Помните, в замечательном фильме «12 стульев» есть сцена, где герои Андрея Миронова и Сергея Филиппова сидят рядом с какими-то южными людьми, а те сладко едят. И Бендер-Миронов им показывает язык. А они начинают звереть и нападают на собеседника Миронова. Да, можно кому-то показывать язык, а потом показывать на него пальцем и смеяться. Но мне кажется, лучше не показывать.
Я как человек, который к искусству и литературе имеет отношение и как практик, и как исследователь, могу вас заверить, что можно создавать хорошие вещи, никого не обижая. Но повторюсь, если ты идешь в чужие сферы, иди туда с любовью.
Есть контрвопрос - кто определяет эти сферы или как далеко они простираются? Ну, мы же с вами живем в одном государстве, в одном обществе. Все мы прекрасно знаем, где они начинаются. Абсолютно точно знаем, где взорвется, если нажмешь. И в этом отношении такие вопросы мне кажутся до некоторой степени лукавством.
Было бы желание не обижать, и можно замечательно жить вместе.
Отвечать должен читатель
О чем текст диктанта? И что вас, писателей, сегодня волнует?
Евгений Водолазкин: Текст диктанта - три картинки дореволюционного Петербурга. Мне очень нравится это время в истории Петербурга, России. Время расцвета экономического, политического, культурного взлета. Оно было неоднозначным, имело свои теневые стороны. В целом интересное время. Три фрагмента из подготовительных материалов к моему роману, который буквально неделю назад я решил назвать «Авиатор». Это рабочее название. Написал две трети. Остановился, так как в Петербурге бываю как гость. Дикое количество поездок, из-за которых стало трудно писать.
Роман о России. Не XV век, как в «Лавре». Это XX век. История нескольких судеб. В нем много вопросов. Что с нами произошло в начале XX века? Как возник октябрьский переворот? Мне, например, это не очень понятно. Рассказы о том, что низы и верхи не хотят, не могут, ничего не объясняют. В истории России были сложнее периоды. Я ставлю вопросы. Их очень важно поставить. Отвечать должен читатель. И это самая правильная позиция. Если мы не дадим ответ, не поймем, что происходит сейчас.
Чем интересуются писатели? Очень хороший роман Алексея Варламова «Мысленный волк». Он описывает этот же период, правда, в другом повороте. Но это тот же вопрос о том, что с нами произошло. На мой взгляд, 1917 год - ключевой. Без него не понять ни один из дальнейших этапов в истории страны.
Народ - богоносец, был толерантен к тем ценностям, которые проповедовала власть. И все это сгорело в три дня. Как могло произойти, что тысячелетняя империя распалась без малейших колебаний? Это удивительное событие. Огромное образование - Россия, и ее - раз! - и не стало. Сейчас думаешь, прочна ли эта вещь? Как историк думаешь. Я полагаю, ответ на все надо искать в человеке. Как это делал Достоевский. Он давал нравственную и персональную оценку действиям героев. Не было исторических предпосылок для возникновения революций в России, но в какой-то момент возникала аура зла. При такой наэлектризованности атмосферы непременно будет буря.
А вообще, у нас хорошая литература. Прекраснейший роман Захара Прилепина «Обитель». Только кажется, что речь в нем идет о главном герое. Это ведь судьбы страны. Захар здорово написал. Есть тексты, которые не связаны с современностью. Но очень сильные. Например, романы не всем известного, но хорошего писателя Александра Григоренко из Красноярска. Один из самых сильных русских писателей. Пишет как бы на основе северного - ненецкого, эвенкийского - эпоса. Но на самом деле, не об эвенках, а о людях как таковых.
Прекрасные, очень глубокие романы у Владимира Шарова. Мой любимый его роман - «Репетиции», сейчас выпустил роман, за который получил третье место в «Большой книге», - «Возвращение в Египет». Работает на самом глубоком уровне, рассматривает историю.
Если подводить итог этому вопросу: у нас весьма достойная литература.
Вы сами сказали, что сейчас много кто пишет? Как читателю не пропустить важное?
Евгений Водолазкин: У меня простой ответ - следить за шорт-листами литературных премий. Их у нас пять или шесть основных. Это - «Большая книга», «Ясная поляна», «Русский Букер», НОС, «Национальный бестселлер». Победитель, как часто бывает в жизни, необязательно самый сильный писатель. Но шорт-листы абсолютно объективны и могут служить маяками, руководством в чтении. Несмотря на разность премий, их жюри имеет очень хороший вкус.
Новая система обучения грамоте
Евгений Германович, каким получился ваш текст для «Тотального диктанта»?
Евгений Водолазкин: Легким он точно не покажется. Сразу задаю тональность. Изначально текст был простым, в общем-то я пишу без особых фортелей, довольно просто, люблю простые предложения. Но авторитетная комиссия, собрание коллег, специалистов лингвистики, посмотрев текст, попросили усложнить его, чтобы были представлены разные правила русской грамматики.
И все-таки, чтобы текст диктанта не превратился в обычный сборник упражнений по грамматике, я, спустя неделю после правок, еще раз прошелся по нему с точки зрения стилиста и вернул ему какую-то изначальную непосредственность.
А вы на ком-нибудь отрабатывали свои дикторские навыки?
Евгений Водолазкин: На жене. Перед тем как ехать в аэропорт, сказал ей: «Сядь и слушай». Она слушала, сделала какие-то замечания. Сказала, что в целом ничего так. Жена - это мой вдохновитель, редактор. Она филолог по образованию, мы познакомились в отделе Лихачева.
Что касается текста диктанта, то я спрашивал ее мнение насчет того, не ввернуть ли мне стилистический фейерверк. Но она усмирила, сказав, что текст диктанта должен быть сдержанным, застегнутым на все пуговицы.
А в чем, по-вашему, успех этой акции, к которой с каждым годом присоединяется все больше городов? В этом году его будут писать жители 507 городов из 58 стран.
Евгений Водолазкин: Нас объединяет одно - мы любим русский язык. Из «Тотального диктанта», как мне кажется, может вырасти новая система обучения грамоте в России - не такая, как в школе. Ведь акция не предполагает обязательств и принуждений. Приходишь, анонимно пишешь, узнаешь свой уровень знаний и совершенствуешься.
