В поисках утраченной Зонтаг

Текст: Оксана Васякина

Фото с сайта eksmo.ru

Бенджамин Мозер

«Сьюзен Зонтаг. Женщина, которая изменила культуру XX века»

Пер. с англ. А. Андреева М: Эксмо, БОМБОРА, 2020

Биография – это такой жанр, который призван нарастить плоть на своего персонажа. Читая биографии, мы оказываемся рядом с героинями и героями, становимся свидетелями их жизни. Но биография как искусство – это великая ловушка. Иллюзия приближения к исторической персоне, как правило, фрустрирует читающих. Невозможно по-настоящему оказаться в то время и в том месте, почувствовать тепло тела или тревогу души героя. Можно только вообразить себе и тревогу, и тепло, и победы, и поражения.

Те, кто примется за чтение биографии Сьюзен Зонтаг, будут фрустрированы вдвойне. Бенджамин Мозер создал книгу, которая не дает приблизиться к Зонтаг ни на шаг. С одной стороны, текст буквально напичкан цитатами из интервью современников и друзей писательницы, с другой – выписками из ее дневника. Автор пытается так же последовательно анализировать все движения души Зонтаг и сводить их с ее реальными действиями, интерпретируя их в духе классического психоанализа. Он вводит ряд важных сквозных линий в жизни и творчестве Зонтаг, которые и стали стержнями для построения ее истории:

• Несогласованность ума и тела, которая будет иметь последствия не только в странных, замеченных многими ее близкими людьми, отношениях Зонтаг с гигиеной. Но и в катастрофической болезни (рак), от которой Зонтаг спасется только благодаря собственной способности мыслить тело как что-то отдельное от ума.
• Сложные, полуинцестуозные отношения с матерью, которые уже в раннем возрасте станут причиной гомосексуальности Зонтаг и ее болезненных отношений с партнерками и партнерами. И постоянной склонности к садомазохистской позиции в любовных отношениях. По словам автора биографии, она продолжила эту линию в своих отношениях с собственным сыном, которого воспитывала небрежно и мыслила скорее как своего компаньона.
• Зацикленность на авторитетах и «высоких стандартах»; ребёнком Сьюзен мечтала стать второй Марией Кюри, а также была зациклена на накоплении энциклопедических знаний. Эта зацикленность приведет к тому, что Зонтаг станет лицом и голосом Америки, будет вращаться среди звезд мировой величины и в кругах на уровне Белого дома.
• Амбивалентное отношение к самой себе. Модель «я царь я червь» – постоянный мотив дневников Зонтаг. Она пишет о том, что на деле она дешевка, но все вокруг видят только блестящую Сьюзен.
• Отношения со смертью. Мотив ложной смерти в творчестве Зонтаг автор биографии связывает с утаиванием от маленькой Сьюзен и сестры писательницы факта смерти от туберкулеза их отца.
• И, конечно же, безмолвие. Безмолвие – корневая метафора жизни и творчества Зонтаг. В ее основании, как и в основании других тематических линий, лежит поведение матери Сьюзен Зонтаг. Милдред была женщиной, которая старалась избегать важных разговоров. Так, она не придала значения смерти собственного мужа (в Китае, во время длительной командировки по торговым делам) и рассказала о ней дочерям, на тот момент дошкольницам, только несколько лет спустя. Безмолвие может обернуться замалчиванием разного рода вещей, но может стать метафорой немого человека, который не производит речи, а значит, не пользуется языком для производства метафоры – самого главного врага Зонтаг.

Раскладывание по полочкам жизни, творчества и внутренних процессов Зонтаг еще сильнее отдаляет читателя от нее самой как от личности, чей статус обозначен на обложке как «Женщина, которая изменила культуру XX века». Зонтаг превращается в ландшафт, в облако идей и теорий, в облако голосов людей, которые ее окружали. Такой подход к биографии кажется однобоким, чтобы не сказать «кощунственным» – он оскорбляет чувства читающих: нам не дали Зонтаг, нам дали семьсот страниц историй философских, психоаналитических, политических, эстетических идей, историй людей, имена которых мы прочитали ради того, чтобы узнать Зонтаг, прочитали и забыли. Но не все, конечно, остались Энди Уорхол, Иосиф Бродский, Герберт Маркузе, Диана Арбус, Энни Лейбовиц, Пол Тек и другие, о которых мы знали и до чтения биографии Зонтаг.

Семисотстраничная книга кажется ловушкой, она обещала нам собрать парадоксальную Зонтаг в единое целое и показать ее как человека, но не как феномен XX века. Но разве не с этим боролась Зонтаг всю жизнь?

Разве не она пыталась отменить интерпретацию, которой ее жизнь и она сама подвергалась до смерти и постмортем. Я не знаю, какую идею преследовал Бенджамин Мозер, работая несколько лет с книгами, интервью, дневниками, фильмами Зонтаг, воспоминаниями и интервью о ней ее современников, хотел ли он свести воедино несколько силовых линий, представленных в книге так, чтобы Зонтаг перед читающими встала как живая. Или же, наоборот, он пользовался скептической методологией своей героини и на собственном труде, жертвуя им, продемонстрировал невозможность передать Сьюзен Зонтаг как живого человека.

В комментарии к моему посту об этой книге в фейсбуке поэтесса и исследовательница блокады Полина Барскова отметила, что невозможно найти еще одну такую биографию, автор которой настолько не любил бы своего героя. Барскова провела аналогию с Моцартом и Сальери, в этой паре Зонтаг, конечно, Моцарт, а Мозер – Сальери. На его странице в Википедии можно прочитать, что он автор переводов, биографий и статей в The New York Review of Books, издании, в котором Зонтаг публиковалась сама.

Здесь можно остановиться и задуматься о том, является ли любовь к своему герою важной составляющей биографии. Я думаю, что любовь необязательна, особенно в том случае, когда речь идет о Зонтаг, которая старалась рационализировать все явления внутренней и внешней жизни. И, кажется, ни на страницах ее книг и ее биографии я ни разу не встретила слова «любовь» в значении «теплая привязанность и уважение между равными людьми», Зонтаг была присуща модель отношений «раб и господин». Должен ли автор биографии уважать свою героиню? Очевидно, да. Но при чтении биографии создается впечатление, что биограф Зонтаг ее скорее не уважает, а испытывает вуайеристский интерес к ее жизни и трудам. Он глава за главой разбирает свою героиню по косточкам, стараясь поймать ее, обличить в нечестности, нечистоплотности, слабости. И, конечно же, находит эту нечестность – в ее дневниках, на страницах которых она сама сомневается в собственных силах и уме. Эти записи дают ему позицию превосходства над своей героиней. Но и сам он прокалывается – кризисные моменты Зонтаг, такие, как режиссерские провалы и нелюбовь критиков к ее литературным работам, Мозер описывает со скукой и заставляет читателей скучать вместе с ним.

Ему неинтересна депрессивная неуспешная развалина Зонтаг, потому что ей нельзя завидовать, за ней неинтересно наблюдать.

И правда в том, что Зонтаг, по словам самого Мозера, умела привлекать внимание к себе как к звезде. Но его внимание провисает и испаряется тогда, когда у Зонтаг нет сил поддерживать образ сильной, остроумной, блестящей Сьюзен. Мы ничего не узнаем о том, как она жила в парижской квартире, переживая разрыв с герцогиней Карлоттой дель Пеццо, или о том, с какими мучениями она проходила курс иммунотерапии. Зато булавки в виде ее любви к мерзкой еде типа тухлых яиц и скрюченных куриных лапок из китайского ресторана, которые они с удовольствием поедали вместе с Бродским, и ее вопросы в родильном отделении о том, почему так больно рожать ребенка, занимают автора и умело интерпретируются, подверстываются под стройную концепцию: Зонтаг – это пучок психоаналитических и философских идей.

Русская версия биографии вышла в издательстве БОМБОРА; издательство максимально приблизило внешний облик книги к американскому варианту – солидное издание в мягкой обложке с тонкими страницами и приятный шрифт. Стоит отметить, что книгу издали за рекордно короткие сроки, оригинал опубликовали осенью 2019 года, через шесть месяцев книга появилась на русском языке. Текст перевода неровный, порой видна скорая редакторская рука, которая оставила в печати тавтологические обороты и иногда отдающие канцеляризмом предложения. Но если учитывать скорость издания, можно себе представить, в каком режиме работали сотрудники издательства.

Хотя некоторые моменты проговорить важно. Странно видеть на страницах книги, опубликованной в 2020 году, слово «гомосексуалист». Когда оно не является частью исторического контекста, оно ставит гомосексуальность в ряд патологий. В отличие от нейтрального «гомосексуал». Так же видна небрежность по отношению к жанрам. Так, современное искусство в книге называется «совриском». Это словечко часто употребляют художественная среда и профильные ей издания, но интерес к Зонтаг явно шире этой среды. Документальные ленты снисходительно названы «документалками», художественная литература «худлитом», а герои порой даже не тусуются а «тусят». Такие языковые крючки скорее портят книгу, чем делают ее доступнее и понятнее. Не хватает и именного указателя, история длиною в 71 год (и даже длиннее – Мозер начинает свое повествование с рассказа о бабушке Зонтаг) заинтересует не только рядовых читателей, но и профессиональных, для которых именной указатель – очень полезная вещь в работе и чтении.