Текст: Юрий Лепский/РГ

Фото: Сергей Куксин/РГ

Умер Анджей Вайда. Ушел, тихо притворив за собой дверь в XX век. Век, ставший благодаря Вайде, Феллини, Антониони, Висконти, Бергману, Тарковскому, Куросаве, Бунюэлю великим веком кино. Этому веку еще позавидуют: такого мощного, блистательного, в высшей степени талантливого, по-настоящему элитарного, интеллектуального кино в двадцать первом мы уже не увидим. Художники такого масштаба в нынешнем кинематографе жить не могут, как не живут орлы в собачьей будке. Может быть, нынешнему веку суждено стать веком архитектуры, дизайнерской одежды, граффити, селфи, но не кино. Этот род искусства покинул последний из великих, знавших подлинную цену свету из кинопроектора на площади экрана. Словом, конец фильма, дамы и господа, конец фильма...

...Однажды теплым апрельским вечером XX века я сидел в кафе на рыночной площади прекрасного города Кракова, пил кофе и чертовски волновался. Мы договорились встретиться с моим собеседником в этом кафе, я пришел пораньше и вот теперь, ожидая его, в сотый раз перебирал вопросы, которые намеревался ему задать. Станет ли он говорить откровенно о Валенсе, о польском социализме, о "Солидарности", о костеле? Интересно ли ему это? Ведь он (мой будущий собеседник) - великий кинорежиссер, стоящий в одном ряду с такими звездами, как Феллини, Антониони, Висконти, Бергман, Тарковский, Куросава, Бунюэль...

А вот и он. В длинном мешковатом расстегнутом плаще быстрой походкой он приближался к моему столику. Я встал, он протянул руку. "День добрый, пан Вайда, - сказал я. - Спасибо, что нашли время встретиться". Он улыбнулся: "Это вам спасибо, что решили поговорить со стариком". Мое волнение улетучилось мгновенно. С ним было очень легко, просто и интересно.

Я спросил его: "Тяжело ли Польша простилась с социализмом, не сожалеют ли люди об утраченном?" Он подумал, пригубил чашку с кофе и сказал:

- Прежде всего, я думаю, что социализм не вернется в мою страну больше никогда. Система рухнула и с позором уходит в историю. В последние годы своего существования она напоминала мне чудовищ, живших на земле до всемирного потопа. Примитивная нервная система и крошечный мозг едва справлялись с управлением их гигантскими телами. Все понимали, что монстр рано или поздно рухнет, и все боялись, что, рухнув, он раздавит, уничтожит все вокруг себя. Какое счастье, что этого не случилось!

- Система рухнула, это так, - согласился я. - Но остались люди, вскормленные и сформированные ею. Эти "люди из мрамора" продолжают жить в новых, непривычных для них условиях. И не каждый к этим новым обстоятельствам сумел приспособиться. Вам не жалко их?

- Вы правы, - ответил он, - я понимаю их, мне их жаль. Хотя их в Польше не большинство. По ряду причин

наш переход к новой жизни оказался куда менее болезненным, чем в России.

Вы спрашиваете - почему? Потому хотя бы, что мы меньше, чем вы, жили в условиях социализма, этот строй гораздо меньше, чем у вас, деформировал нашу экономику, социальную и духовную жизнь народа. Ну, например, у нас никогда не было колхозов, таких, как у вас, и крестьянство оставалось относительно свободным. Красное колесо коллективизации никогда не катилось по польской земле. Второе, очень важное с моей точки зрения обстоятельство, сохранившее полякам свободу духа даже в тоталитарных условиях, - это костел, польская церковь. Она никогда не была подчинена Москве, в отличие от партийного руководства. Под сводами польского костела даже в самые трудные времена всегда теплелся огонек свободомыслия, истинных христианских ценностей. Очень важно и то, что частная собственность даже при социализме никогда не была разрушена в Польше до основания. Вот здесь, на рыночной площади Кракова, всегда продавали прекрасные цветы. Те, кто их выращивает, и по сей день покупают семена в Голландии. Когда-то их заставила это сделать жизнь, нормальные рыночные условия конкуренции, в результате которой выиграли простые люди: теперь они всегда могут купить на рыночной площади Кракова лучшие в Польше цветы.

Мы поговорили о его фильмах и о том, почему он предпочитает работать в театре, а не на съемочной площадке.

- Знаете, - сказал он, - я как-то смотрел "Звездные войны", этот детский фильм, и поймал себя на интересном ощущении: картинка в этом кино менялась как раз в тот момент, когда кадр начинал надоедать. То есть режиссер максимально учитывал психологические особенности человеческого восприятия и создал продукт комфортный, удобный и не утомляющий. Как, например, хорошие ботинки или мягкое глубокое кресло. Это идеальный продукт для человека, который лежит на диване перед телевизором с пультом в руках. Как только ему начинает надоедать одна программа, он легким нажатием кнопки переключается на другую, надоест другая - он на третью. И так до бесконечности. Смена кадров, монтаж современного американского фильма, его ритм словно сделаны человеком с телевизионным пультом в руках. Современное американское кино - это идеальный товар для телевизионного человека, который не привык уставать, душа которого не хочет и не умеет работать. Этот товар ничем не отличается от добротной одежды или вкусной пищи. Он кардинально отличается только от того, что принято считать искусством, что требует напряженной работы ума и сердца. Увы, зритель, который когда-то это умел, превратился в телезрителя с пультом в руках. Кто бы мог предположить, что этот

маленький пульт уничтожит то, что совсем недавно называлось искусством кино...

Мы закончили наш разговор, когда над центральной краковской площадью уже сгустились сумерки и зажглись фонари. Несколько дней подряд на этой площади с раннего вечера стояла длиннющая очередь. Как вы думаете, за чем? Очередь стояла к телескопу, который кто-то выносил на площадь каждый вечер, как только стемнеет. В течение тридцати секунд любой желающий мог посмотреть на комету, висевшую хвостом вверх в краковском небе. Мы с Вайдой стояли в этой очереди, глядели на небо и говорили о том, что, в сущности, не так все грустно, если в сегодняшней жизни очереди выстраиваются не только к голливудским звездам, но и к настоящим.

Мне придется добавить к этому, что с сегодняшней ночи звезд на небе стало больше. На одну.

Без Вайды

Текст: Андрей Цунский

Мы пока еще не можем оценить масштаба потери. Казалось - сколько бы ни существовало польское кино, по-настоящему созданное именно им и поднятое им на высоты, до каких редко добирались кинематографисты других стран, пока снимаются польские фильмы, вечно будет занят стул с надписью Wajda на спинке, актеры будут создавать образы - а он - не мешая, а удивительным образом помогая актерам, которых благодаря ему же признал гениальными весь мир - будет снова и снова перелистывать сценарий…

Этот человек значил для польского искусства столько, что измерить такую величину невозможно, хотя косвенным образом можно понять, кого не стало 9 октября 2016 года.

Даниэль Ольбрыхский говорил о нем: «никто не давал мне столько свободы - но потом он брал меня с собой за монтажный стол и показывал: здесь ты сыграл прекрасно - но неудачно по свету, а здесь свет идеальный - но сыграно уже не так… А это важно как правая и левая рука для пианиста -виртуоза…»

Первую кинозвезду Польши зажег именно Вайда - не только поляки, но и русские одевались как Збышек - Збигнев Цыбульский: темные очки, куртка цвета хаки, джинсы и брезентовая сумка (сумка для автоматных магазинов). После трагической гибели Цыбульского именно Вайда и Ольбрыхский создали ему реквием - «фильм «Все на продажу» (не обманитесь названием, не посмотрев…).

Но если бы Вайда влиял (хотя слово «влиял» явно не очень подходит к созданию национальной киношколы мирового значения) только на искусство кинематографа! Герой обожаемого и оплаканного всей Польшей Збигнева Цыбульского из фильмов «Поколение» и «Пепел и алмаз» стал предтечей польского национального возрождения. Но первый оглушительный успех, скандал, споры вызвал фильм «Пепел» по роману Стефана Жеромского (1965). В фильме отразились размышления автора об истории, он в очередной раз пересмотрел свое отношение к польскости и традиции. Анджей Ярецкий писал:

Первым чувством, которое я испытал, было потрясение, страх от одной мысли, что я принадлежу к тому народу, чьи деяния были показаны на экране. Смог бы кто-нибудь еще с таким неумолимым бесстрашием вот так представить собственный народ? Пожалуй, никто другой не способен на подобную безжалостную откровенность: смотрите, какие мы, - жестокие, глупые, но преданные. Какие отважные! Как красиво мы умеем умирать, и при этом как мы бессмертны... Как в песне, с которой начинается фильм: “Еще Польша не погибла, покуда мы живы…”. Народ без мозгов, без политиков, бездумно идущий на гибель, на смерть, - народ, у которого есть только сердца и тяжелые кулаки ("Sztandar Młodych", 25 октября 1965).

Вайда просто не мог не повлиять на таких замечательных писателей Польши, как Ежи Ставинский, известный российскому читателю по роману «Записки молодого варшавянина». «Канал» (1957) и «Пепел и алмаз» сняты по одноименным романам Ежи Анджеевского (1958). В 1959-м Вайда снял свой первый цветной фильм «Лётна» по повести Войцеха Жукровского, для него писал сценарии Януш Гловацкий - и если раньше мало кто знал вообще о польской литературе, то теперь она стала известной во всем свете. Уже в зрелые годы, набравшись не только жизненного опыта, но и понимания, что такое - польский народ, Анджей Вайда снял фильм по главному произведению польской литературы - «Пан Тадеуш» Адама Мицкевича.

Начав в молодости и закончив в зрелые годы трилогию: «Человек из мрамора», «Человек из железа» и «Человек из надежды», ставшего мерой таланта редко одаренного Роберта Венчкевича (сыгравшего Леха Валенсу), Вайда снял настоящий гимн свободе своего народа.

А в конце жизни он создал «Катынь» - фильм на тему болезненную не только в Польше, но и в России. Сам Мастер Вайда сказал об этом фильме так:

- Когда я приехал в Германию с фильмом «Канал», я думал о том, как его воспримут, это ведь немцы убивали, расстреливали - мне было всего 29 лет, и я волновался. И ничего страшного не случилось. Люди стали говорить, у них появилась картинка перед глазами, живой образ, как все это было. Это единственный способ сгладить отношения. Сейчас я уже знаю - другого способа просто нет. Мы близкие соседи и не можем не знаться и не разговаривать друг с другом - так не бывает, не может быть!

Отец Анджея Вайды погиб в Катыни, он сам состоял в рядах Армии Крайовой. И после этого мудрый человек Анджей Вайда сказал: «мне всегда приятно встретиться с прекрасными русскими режиссерами, актерами, а главное - с русскими зрителями. В России удивительный зритель. Стоит работать, тратить огромную энергию и большие идеи, если знаешь, что этого кто-то с нетерпением ждет. Не актеры ждут, не театр - ждет зритель. А ваш зритель - это что-то фантастическое. Это совершенно особенная категория удивительных людей, которые испытывают потребность встречи с хорошим кино и театром. Я был счастлив для них работать».

Он никогда не скрывал ненависти к социализму и Сталину. К преступлениям и убийствам, насилию и жестокости, предательству (в Польше нескоро забудут, как получили удар в спину в 1939 году). Но он сохранил в сердце любовь к людям.

Сейчас можно утешаться тем, что фильмы остались. Но горько не это. Горько, что новых фильмов Анджея Вайды больше не будет.