САЙТ ГОДЛИТЕРАТУРЫ.РФ ФУНКЦИОНИРУЕТ ПРИ ФИНАНСОВОЙ ПОДДЕРЖКЕ МИНИСТЕРСТВА ЦИФРОВОГО РАЗВИТИЯ.

Поиск

новости читать смотреть/слушать учиться наши проекты о нас

Поиск

02.02.2016

753

Поэтические натуры

Куйбышев, Бухарин, Брежнев, Андропов и другие известные… поэты

Текст: Арсений Замостьянов

Фото: фрагмент картины Анри Руссо «Муза, вдохновляющая Поэта». 1909 г.

Министр экономического развития Алексей Улюкаев, регулярно выступающий в печати со стихами, кажется уникальной фигурой. Но если немного поизучать историю, окажется, что государственных мужей, многочисленные обязанности которых не мешали их поэтическим досугам (и наоборот), не так уж мало. Даже если не вспоминать Елизавету Английскую и Лоренцо Великолепного, а ограничиться одной только российской историей.

Большие начальники имеют право на передышку. Им необходимо на какое-то время окунаться в другое измерение, не связанное с докладами, отчётами, выдвижениями… Отставной министр юстиции Гаврила Державин писал когда-то о министре Иване Дмитриеве:

Поэзия, честь, ум
Его были душою.
Юстиция, блеск, шум
Двора - судьбы игрою.

Но они-то в первую очередь - поэты, а уж потом чиновники, достигшие высоких степеней. А мы условились вспомнить политиков с поэтическим хобби - таких, как Евгений Сабуров, Евгений Примаков, Сергей Лавров, Алексей Улюкаев.

ЦАРСКОЕ ЭТО ДЕЛО

В Европе высокопоставленные особы не считали для себя зазорным упражняться в стихосложении с XIII века, когда при дворе императора Священной Римской империи Фридриха II Гогенштауфена в Палермо все сановники, включая самого императора, наперебой сочиняли нежные песенки - «сонетти», позднее подхваченные переимчивыми тосканцами. В России же всё началось с Алексея Михайловича. Царь Московский, которого Тишайшим можно считать лишь весьма условно, не только со знанием дела писал о соколиной охоте, но и слагал вирши. Сочинял он, по мнению Ключевского, строки, которые «могли казаться автору стихами». Впрочем, в те времена поэзия на Руси была скорее проявлением учёности, чем призванием. Хотя именно при царе Алексее стихи Симеона Полоцкого заняли определенное место в придворном церемониале. Приписывают несколько поэтических строк и знаменитому сыну Алексея Михайловича, нашему первому императору Петру Великому. Например, такое послание к юному Тредиаковскому:

Уразумей, Тредиаковской,
Для назидания иным,
Что нет износа славе росской,
Пока державой дорожим!

Но это позднейшие измышления, возникшие уже в пушкинскую эпоху. Так складно не мог бы написать в те годы даже Феофан Прокопович… Хотя Пётр, будучи невоздержанным острословом, знал толк в каламбурах, в игре слов. Среди русских монархов не нашлось поэтов масштаба Фридриха Великого, но заметный поэт в династии Романовых сверкнул - великий князь Константин Константинович, публиковавшийся под псевдонимом-аббревиатурой К. Р.

РЕВОЛЮЦИОННЫЕ ЭТЮДЫ

Его современник Владимир Ульянов, будущий глава государства, в 1897 году писал матери из сибирской ссылки: «Значит и по части художественности кое-что есть, и я недаром сочинял еще в Красноярске стихи: «В Шуше, у подножья Саяна...», но дальше первого стиха ничего, к сожалению, не сочинил!» Ленин пытался пошутить, приободрить мать, а уж Венедикт Ерофеев не без едкости прославил это одностишие в своей «Маленькой лениниане».

Среди революционеров художественных натур хватало. Валериан Куйбышев - сын царского офицера, большевик, будущий председатель Государственной плановой политики - к стихам пристрастился с детства. Частенько вдохновение заглядывало к нему в тюремную камеру:

Замолчи, мое сердце, не думай о воле,
О задумчивом лесе, о солнечном поле.
Слышишь, — в камеру входят, грохочут ключи.
Скрой же слабость мечтаний, будь горд в неволе.
Замолчи!
Предо мною твой образ любимый и милый,
Не дождаться меня из застенка-могилы.
Позабудь, позабуду и я как-нибудь,
Ведь на долгие годы мне надобны силы.
Позабудь!
О свободе, о жизни замолкли рыданья.
Ни оковы, ни стены, ни годы страданья
Не заставят позорной пощады просить.
Не сломить мою гордую стену молчанья.
Не сломить!

Традиционная революционная поэзия, ведущая родословную от Радищева, ставшая канонической при Некрасове, испытавшая влияние Надсона. Здесь - и социальный протест, и сентиментальные мотивы, и дух жертвенности, воспевание подвига во имя революции. Они тогда не предвидели победу. Скорее чувствовали себя обречёнными героями. В молодости такие мотивы пробуждают романтическую гордость. Он жил как образцовый «проклятый поэт»: с кадетской юности - запрещенное чтение, прокламации, кружки, полицейские застенки, ссылки, побеги… И, конечно, романы.

А потом им пришлось возглавить «социалистическое строительство», вникая в тонкости производства, а также в бюрократические расклады… Товарищ Куйбышева и лучший друг Ленина, Глеб Кржижановский уже был большим начальником, когда написал:

С допросами ко мне недолго приставали:
Неподходящий был, как видно «матерьял»;
В охранку раза два всего лишь вызывали,
Жандармский офицер меня сопровождал.
Любезен без конца, сигары предлагает,
Любых услуг, казалось, он не прочь…
Духами острыми он весь благоухает,
Но видно по лицу: вчера кутил всю ночь.
Вот прокурор Кичин, чиновник именитый,
Старается внушить, что он-де знает всё,
Что карты наши явно биты,
Что участь мы свою признаньем лишь спасём…
Но злейшему врагу всё ж было невдомёк,
Как близок ты к нему, расправы грозный срок!

Срок пришел - и Кржижановский стал председателем Государственной комиссии по электрификации - ГОЭЛРО. Но лучшие свои стихи он написал в 1897 году, как водится, в Бутырской тюрьме. Уж эти строки лет тридцать назад в СССР каждый школьник знал назубок:

Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут.
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут.

Русский перевод «Варшавянки», вполне самостоятельный и афористичный. Правда, ожидала «Григория Ивановича» (такова была партийная кличка Глеба Кржижановского) не безвестная судьба, но начальственные кабинеты и газетно-плакатная слава. Административные заботы мешают творчеству. Правда, стихи Глеба Кржижановского включены даже в почтенную антологию русского сонета. Четырнадцать английских сонетов посвятил Кржижановский Ленину, уже после смерти Ильича. Но получилось так, как получилось:

Приволье в берегах заманчиво-уютных,
Простор, куда ни кинь свой взор...
И сколько раз под ветерок попутный
Скользил и я в ладье у волжских гор.
Волжанину не оторваться
От ласки волжских берегов,
Всегда он с ними рад встречаться -
Родных небес незаменим нам кров.
Здесь был рожден Ильич, всем труженикам милый
И Волги мощь его растила силы.

Мило, но всё-таки слишком риторично. С «Варшавянкой» не сравнить.

ВОЖДИ

Сталин, вероятно, был самым мастеровитым стихотворцем на нашем Олимпе. Правда, стихи он слагал по-грузински - с ранней юности. Их приветил Илья Чавчавадзе, а его вкусу можно доверять. В 1912 году стихи Сталина включили в грузинскую хрестоматию для начальных классов.

Накануне сталинского юбилея (дело клонилось к семидесятилетию) соратники решили сделать вождю сюрприз: Арсений Тарковский и Борис Пастернак получили для перевода загадочные подстрочники. «Тянут на Сталинскую премию!» - сказал, по легенде, один из них. Впрочем, Сталин всё-таки не позволил сделать свои юношеские стихи всеобщим достоянием, хотя в Грузии они время от времени переиздавались.

Мы знаем в подробностях об участии Сталина в сочинении гимна Советского Союза. Его можно считать полноправным соавтором Михалкова и Эль-Регистана. Судя по воспоминаниям Сергея Владимировича, именно Сталин нашёл главное, опорное слово гимна - определение «нерушимый», незатасканное и торжественное. Так получился «Союз нерушимый». К тому же сохранилась легенда об участии Сталина в русском переводе «Витязя в тигровой шкуре». Вспоминают, что он предложил Шалве Ницубидзе свои варианты нескольких строф, с которыми маститый переводчик согласился:

Бросив меч, схватил тигрицу
и привлек в свои объятья.
В память той желал лобзаний,
От кого огнем объят я.
Но тигрица прорычала
Мне звериные проклятья,
И убил ее нещадно,
И безумцем стал опять я.

Это полнозвучные русские стихи. Кто их сочинил - Сталин, Ницубидзе или неведомый соавтор вождя? Ни в одном архиве не найти ответа. Всё может быть. Во всяком случае, поэтический слух у Сталина имелся - и не только на грузинские стихи.

У Леонида Ильича Брежнева смолоду было три любимых поэта: Сергей Есенин, Владимир Маяковский и Дмитрий Мережковский. Он любил вспоминать их строки в дружеском кругу. А иногда и сам писал стихи. В брежневском архиве нашли юношеское стихотворение «На смерть Воровского» - косноязычное, но с буйной фантазией:

На двери внезапно устремились всех взоры,
И замер среди речи английский сэр:
В залу с улыбкой под шум разговора
Вошел Воровский — делегат С. С. С. Р.
Шокинг! Позорной культуры, нет лака.
В пышном обществе говор и «крик»:
«Как смели сюда вы явиться без фрака?!»
«Он без цилиндра!» «Мужик!»

Сразу видно, что Брежнев читал не только Мережковского, но и Северянина, ведь начинается стихотворение со знакомого мотива: «Это было в Лозанне, где цветут гимотропы…».

Брежнев высмеивает буржуазные церемонии, все эти дресс-коды. Любопытно, что именно в годы его правления в ЦК КПСС утвердится отточенный стиль: темные костюмы, непременные белые рубашки, строгие галстуки, плащи и шляпы. Обыкновенная история: в юности - бунтарь, в зрелости - консерватор.

К шестидесятилетию Леонида Ильича поэму в его честь сложил соратник по Политбюро Дмитрий Полянский. Впрочем, поэзия не помогла: вскоре Брежнев Полянского, как говорится, «задвинул» - на сельское хозяйство, а потом и в Японию, послом.

Самый загадочный глава государства Российского и Советского - это, пожалуй, Юрий Владимирович Андропов, многолетний соратник автора виршей «На смерть Воровского». Засекреченная личность, многолетний руководитель могущественного КГБ. Если верить официальной биографии, он не получил капитального образования. Но, несомненно, был интеллектуалом и эстетом. Говорят, что в комсомольской молодости, в Карелии, он публиковал стихи под псевдонимом «Владимиров». Не потому ли Юлиан Семёнов наградит именно этой фамилией самого знаменитого советского литературного нелегала ХХ века, более известного как Штирлиц? До последних дней каждый день, кроме аналитических материалов, Андропов читал стихи и художественную прозу. По примеру Ленина, часто перечитывал Тютчева. Стихи у него выходили раздумчивые и язвительные. Чувствуется, что писал он их не по инерции и не для того, чтобы покрасоваться перед близкими или перед самим собой. Писал по душевной необходимости и почти никому не показывал свои поэтические тетради. Разве что иногда мог иронически процитировать собственные строки… Когда после смерти Брежнева Андропов возглавил партию и государство, ему предложили издать стихи. Не книжку, так хотя бы публикацию в «Огоньке» подготовить. Андропов наотрез отказался. Гроссмейстер политики без иллюзий судил о людях, а на мир поглядывал через очки, но не через розовые. Это есть в его поэзах:

Сбрехнул какой-то лиходей,
Как будто портит власть людей.
О том все умники твердят
С тех пор уж много лет подряд,
Не замечая (вот напасть!),
Что чаще люди портят власть.

Главные свои стихи (очень тютчевские) он написал, когда жизнь его висела на проводке замысловатого медицинского аппарата:

Мы бренны в этом мире под луной:
Жизнь - только миг; небытие - навеки.
КрутИтся во вселенной шар земной,
Живут и исчезают человеки.
Но сущее, рожденное во мгле,
Неистребимо на пути к рассвету.
Иные поколенья на Земле
Несут все дальше жизни эстафету.

Раздумья истинного коммуниста, прометеевца, для которого бессмертие человека - в земных делах, которые будут продолжены следующими поколениями. Эстафета!

КОГДА НЕ ВИДАТЬ ПРОСВЕТА...

Анатолия Ивановича Лукьянова в конце 1980-х узнали не только коллеги по ЦК КПСС, но и «широкая публика», увлеченно наблюдавшая за ядреной полемикой в Верховном Совете. Правовед Лукьянов был председателем первого по-настоящему влиятельного советского парламента. Стихи он публиковал под псевдонимом Осенев, но в эпоху гласности сохранить маску не сумел. В те годы все хорошенько знали, по выражению Горбачева, «кто есть ху». В своё время Александр Твардовский благожелательно отзывался о стихах смоленского юноши, но от поступления в Литературный институт его отговорил. Государственные заботы никогда не заслоняли для него стихотворчества. Лукьянов всю сознательную жизнь коллекционирует голоса поэтов - самые разные образцы звукозаписи. Пишет, прежде всего, для себя, преодолевая приобретенную на политическом поприще привычку к закрытости:

Когда не видать просвета
от сгрудившихся проблем,
спасите меня, поэты,
чтоб не был я глух и нем.
Придите, Булат и Белла,
И Танечка, и Андрей...

В политике нужно маскироваться, лавировать, подчиняться обстоятельствам и руководителям, а в поэзии можно побыть самим собой - даже если ты просто читатель. Лукьянов не потерял эту потребность.

А потом у бывшего члена Политбюро выйдет сборник под названием «Стихи из тюрьмы». После августа 1991 года несколько лет Анатолий Лукьянов провел в заключении. Кржижановский и Куйбышев оказались арестантами в молодости, а Лукьянов - в пенсионном возрасте. Потому и в стихах усталости больше, чем ярости:

А в «Матросской тишине» — полумрак.
Конвоирские шаги во дворах.
Чьи-то ропоты и вздохи звучат —
Вспоминают кто девчат, кто внучат.

Ну а от Лукьянова эстафету (андроповское слово!) приняли те, кого сегодня можно встретить не только (и не столько) на страницах литературных журналов, но и в ежедневных политических обзорах. Они известны и без нас.