Текст: Ольга Лапенкова
Пожалуй, каждому писателю и поэту (за немногочисленными исключениями вроде Ф. И. Тютчева, о котором мы ещё поговорим) хотелось войти в историю литературы, да так, чтобы к его нерукотворному памятнику не заросла народная тропа. Однако это не значит, что классики желали стать знаменитыми за счёт остальных: мол, пусть помнят и читают только меня. Нет-нет: каждый значимый автор сознавал, что его творческого пути не случилось, если бы не титанический труд предшественников. Именно поэтому в классических произведениях можно найти множество отсылок к работам других литераторов.
Отсылка — это приём, при котором автор осознанно упоминает в своём произведении работу другого писателя. Это может быть просто дань уважения, а может — попытка переосмыслить наследие какого-либо классика или даже поспорить с ним. Причём отсылки бывают не только прямыми, но и косвенными, «потайными». Далеко не всегда автор упоминает конкретное имя или название произведения: опытный читатель должен сам разыскать подтекст.
Посмотрим, как это работает, переходя от простых примеров к сложным.
«Двойная» отсылка
Николай Михайлович Рубцов — значимый поэт ХХ века, опиравшийся на традиции, заложенные литераторами предыдущего столетия. Одними из своих «учителей» он считал Ф. И. Тютчева и А. А. Фета, в чём признался в следующем стихотворении:
ИЗ КНИГИ ТЮТЧЕВА И ФЕТА
- Я переписывать не стану
- Из книги Тютчева и Фета,
- Я даже слушать перестану
- Того же Тютчева и Фета,
- И я придумывать не стану
- Себя особого, Рубцова,
- За это верить перестану
- В того же самого Рубцова,
- Но я у Тютчева и Фета
- Проверю искреннее слово,
- Чтоб книгу Тютчева и Фета
- Продолжить книгою Рубцова!..
Несмотря на то, что лирический герой не равняется автору, в данном случае он очень-очень близок самому Рубцову, так что это стихотворение вполне можно назвать творческим манифестом Николая Михайловича.
О чём же это произведение? О том, что традиция — важнейшая составляющая в жизни и работе творческого человека. Однако ничего путного не получится, если человек не станет искать собственный путь в литературе, а будет только «переписывать» из книг классиков — то есть говорить то же самое, но другими словами. Настоящее развитие начинается в момент бунта. Это происходит, кстати, не только с литераторами, но и со всеми нами: если ребёнок не начнёт осознавать себя как отдельную личность с собственными интересами, вкусами и желаниями, он никогда не сможет покинуть родительское гнездо. Потому-то лирический герой Рубцова говорит:
- Я даже слушать перестану
- Того же Тютчева и Фета…
Однако бунт ради бунта — тоже путь в никуда. Поэтому, научившись чему-то неуловимому и бесконечно важному у классиков, лирический герой сначала «ударяется» в отрицание, благодаря чему впервые осознаёт себя как неповторимая творческая личность, — но затем, научившись самостоятельности, возвращается к любимым авторам, чтобы отдать им дань уважения и «поверить искреннее слово». То есть — напомнить самому себе о вечных ценностях и почерпнуть вдохновение.
Прямая отсылка
Иногда автор отсылает читателя к конкретному произведению другого литератора. Показательный пример — стихотворение Б. Л. Пастернака «Гамлет». Его можно читать просто так, но лучше держать в уме, что оно входит в роман «Доктор Живаго», а написал эти стихи якобы главный герой:
ГАМЛЕТ
- Гул затих. Я вышел на подмостки.
- Прислонясь к дверному косяку,
- Я ловлю в далёком отголоске,
- Что случится на моем веку.
- На меня наставлен сумрак ночи
- Тысячью биноклей на оси.
- Если только можно, Авва Отче,
- Чашу эту мимо пронеси.
- Я люблю твой замысел упрямый
- И играть согласен эту роль.
- Но сейчас идёт другая драма,
- И на этот раз меня уволь.
- Но продуман распорядок действий,
- И неотвратим конец пути.
- Я один, всё тонет в фарисействе.
- Жизнь прожить — не поле перейти.
- 1946
Лирический герой чувствует то же, что, по его мнению, испытывал центральный персонаж трагедии У. Шекспира «Гамлет». Но где взаимосвязь, спросит читатель? Гамлет — вымышленный датский принц, который жил аж в VIII веке и оказался замешан в кровавой игре престолов, где нет и не может быть победителя. А Юрий Живаго — обыкновенный, в общем-то, человек, который восторженно встречает революцию 1917-го, а потом понимает, каких демонов она выпустила на свет.
Но в том-то и дело, что и Гамлет, и Юрий Живаго становятся жертвами рока, то есть злой судьбы. Они страстно хотят, но не могут повлиять на события, из-за которых родная страна — будь то средневековая Дания или предреволюционная Российская Империя — погружается во мрак. Отсылка к шекспировской трагедии подчёркивает мысль, что история циклична. Вот только эта прописная истина — плохое утешение для человека, который понимает, что завтрашнего дня у него может и не быть.
Скрытая (косвенная) отсылка
Некоторые авторы прячут отсылки так глубоко, что не всякий читатель их раскопает. Любителем подобных «фокусов» был Фёдор Иванович Тютчев, который, что любопытно, в основном писал в стол — и даже обижался, если его представляли публике как поэта, а не как дипломата. Так или иначе, однажды он создал вот такое стихотворение:
К. Б.
- Я встретил вас — и всё былое
- В отжившем сердце ожило;
- Я вспомнил время золотое —
- И сердцу стало так тепло…
- Как поздней осени порою
- Бывают дни, бывает час,
- Когда повеет вдруг весною
- И что-то встрепенётся в нас, —
- Так, весь обвеян дуновеньем
- Тех лет душевной полноты,
- С давно забытым упоеньем
- Смотрю на милые черты…
- Как после вековой разлуки,
- Гляжу на вас, как бы во сне, —
- И вот — слышнее стали звуки,
- Не умолкавшие во мне…
- Тут не одно воспоминанье,
- Тут жизнь заговорила вновь, —
- И то же в вас очарованье,
- И та ж в душе моей любовь!..
- 1870
Не правда ли, что-то напоминает? Что-то до боли знакомое… Точно! «Я помню чудное мгновенье...» А. С. Пушкина.
Чем глубже погружаешься в стихотворение Тютчева, тем больше находишь перекличек с пушкинским шедевром. Помимо общей темы (встреча возлюбленных после нескольких лет разлуки), нельзя не обратить внимание на сходство формы: оба стихотворения написаны четырёхстопным ямбом. Удивительно, но Тютчев даже повторил рифму «вновь — любовь», которую использовал Пушкин, и тоже в заключительном четверостишии! Похожих мест так много, что невольно задумаешься: может, это уже не отсылка, а плагиат, то есть литературное воровство?
Однако стоит заметить, что ситуация, в которой оказывается лирический герой Тютчева, намного печальнее, чем коллизия в первоисточнике. У Пушкина центральный персонаж снова встречает возлюбленную — и начинает жизнь с чистого листа. Пушкинский герой как бы говорит: да, я немало потерпел и пострадал, но оно того стоило! А вот персонаж Тютчева вряд ли будет счастлив: его «золотые годы» прошли, время упущено. Не случайно лирический герой сравнивает своё состояние с обманчиво тёплым осенним днём:
- Как поздней осени порою
- Бывают дни, бывает час,
- Когда повеет вдруг весною
- И что-то встрепенётся в нас…
Итак, герой отчаянно хочет быть счастливым, но его времена прошли: душа остыла и, пожалуй, разучилась любить. Или нет? Может, заключительное четверостишие — это вовсе не самовнушение, и у лирического героя вправду всё будет хорошо?
Добавляя отсылку к творчеству Пушкина, Тютчев пессимистично показывает, что яркие и сильные чувства — не всегда залог грядущего счастья. Однако не отрицает, что чудеса хотя и редко, но случаются. А что произойдёт с героем, пусть решает сам читатель.
Отсылка за отсылкой: что такое центон
Наконец, некоторые авторы используют столько отсылок, что, кажется, напрочь теряют чувство меры. Однако и это далеко не всегда признак творческой беспомощности. Существует даже специальный лирический жанр — центон: стихотворение, как бы собранное из строчек других поэтов. Сочинить центон — задача не из лёгких, ведь мало вспомнить отрывки, написанные одним размером: нужно «сшить» их так, чтобы заложить в произведение и собственный смысл. С этой задачей виртуозно справился, например, современный поэт Тимур Кибиров:
ВСТУПИТЕЛЬНЫЙ ЦЕНТОН
- С необщим выраженьем рожи
- Я скромно кланяюсь прохожим.
- Но сложное понятней им.
- А мы… Ничем мы не блестим.
- Понятней сложное, приятней
- Им площадная новизна,
- Ребяческая крутизна
- И велемудрая невнятность.
- Cие опять прельщает их.
- А мы-ста будем из простых. <...>
- Но романтический поэт,
- Безумец, подрывает снова
- Благопристойности основы,
- Клеймит он снова хладный свет! <...>
- Такая уж досталась доля,
- Такой закон поэту дан —
- Он эпатирует мещан
- Враждебным словом отрицанья,
- Не принимая во вниманье,
- Пропал он нынче или пан! <...>
- Но кроме бунта против правил
- Наш романтический поэт
- Обязан, поразмыслив здраво,
- Избрать такой себе предмет
- Любовных мук, чтоб — не дай Боже —
- Она не полюбила тоже,
- Чтоб, далека и холодна,
- Безумство страсти инфернальной
- Тупой взаимностью банальной
- Не осквернила бы она!
- Но тут мне жаловаться грех —
- Я в этом смысле круче всех!
- И посвящается всё той же
- Н. Н., неведомой красе
- Сей труд и будущие все!..
- Увы, залогов подороже,
- Достойнее тебя, мой свет,
- В моём распоряженьи нет.
Выделенные жирным шрифтом строчки «позаимствованы» у ведущих поэтов XIX века: Пушкина, Лермонтова, Некрасова и Баратынского. И всё-таки лирический герой не просто «переписывает» классиков. Безответно влюблённый, словно персонаж из старинной романтической книги; талантливый, но не понятый и не принятый обществом; остроумный, но в глубине души почти отчаявшийся, он ищет собственное место в реальном, а вовсе не вымышленном мире. Герои любимых книг пытаются его чему-то научить, но опыт, «позаимствованный» у персонажей, нужно проверить на практике… Так правду ли говорят, что книга — лучший учитель?
Ответ, как обычно, читатель должен найти самостоятельно.