23.01.2023
Итоговое сочинение. В помощь школьнику

Как это работает. Отсылки в художественной литературе (Тютчев, Пастернак, Рубцов, Кибиров)

Объясняем, что такое отсылки в литературе и почему авторы нередко добавляют в свои тексты «кусочки» чужих

Как это работает. Отсылки в художественной литературе/ Иллюстрация Ю. Анненкова к поэме 'Двенадцать' А.Блока  / culture.ru
Как это работает. Отсылки в художественной литературе/ Иллюстрация Ю. Анненкова к поэме 'Двенадцать' А.Блока / culture.ru

Текст: Ольга Лапенкова

Пожалуй, каждому писателю и поэту (за немногочисленными исключениями вроде Ф. И. Тютчева, о котором мы ещё поговорим) хотелось войти в историю литературы, да так, чтобы к его нерукотворному памятнику не заросла народная тропа. Однако это не значит, что классики желали стать знаменитыми за счёт остальных: мол, пусть помнят и читают только меня. Нет-нет: каждый значимый автор сознавал, что его творческого пути не случилось, если бы не титанический труд предшественников. Именно поэтому в классических произведениях можно найти множество отсылок к работам других литераторов.

Отсылка — это приём, при котором автор осознанно упоминает в своём произведении работу другого писателя. Это может быть просто дань уважения, а может — попытка переосмыслить наследие какого-либо классика или даже поспорить с ним. Причём отсылки бывают не только прямыми, но и косвенными, «потайными». Далеко не всегда автор упоминает конкретное имя или название произведения: опытный читатель должен сам разыскать подтекст.

Посмотрим, как это работает, переходя от простых примеров к сложным.

«Двойная» отсылка

Николай Михайлович Рубцов — значимый поэт ХХ века, опиравшийся на традиции, заложенные литераторами предыдущего столетия. Одними из своих «учителей» он считал Ф. И. Тютчева и А. А. Фета, в чём признался в следующем стихотворении:

ИЗ КНИГИ ТЮТЧЕВА И ФЕТА

  • Я переписывать не стану
  • Из книги Тютчева и Фета,
  • Я даже слушать перестану
  • Того же Тютчева и Фета,
  • И я придумывать не стану
  • Себя особого, Рубцова,
  • За это верить перестану
  • В того же самого Рубцова,
  • Но я у Тютчева и Фета
  • Проверю искреннее слово,
  • Чтоб книгу Тютчева и Фета
  • Продолжить книгою Рубцова!..

Несмотря на то, что лирический герой не равняется автору, в данном случае он очень-очень близок самому Рубцову, так что это стихотворение вполне можно назвать творческим манифестом Николая Михайловича.

О чём же это произведение? О том, что традиция — важнейшая составляющая в жизни и работе творческого человека. Однако ничего путного не получится, если человек не станет искать собственный путь в литературе, а будет только «переписывать» из книг классиков — то есть говорить то же самое, но другими словами. Настоящее развитие начинается в момент бунта. Это происходит, кстати, не только с литераторами, но и со всеми нами: если ребёнок не начнёт осознавать себя как отдельную личность с собственными интересами, вкусами и желаниями, он никогда не сможет покинуть родительское гнездо. Потому-то лирический герой Рубцова говорит:

  • Я даже слушать перестану
  • Того же Тютчева и Фета…

Однако бунт ради бунта — тоже путь в никуда. Поэтому, научившись чему-то неуловимому и бесконечно важному у классиков, лирический герой сначала «ударяется» в отрицание, благодаря чему впервые осознаёт себя как неповторимая творческая личность, — но затем, научившись самостоятельности, возвращается к любимым авторам, чтобы отдать им дань уважения и «поверить искреннее слово». То есть — напомнить самому себе о вечных ценностях и почерпнуть вдохновение.

Прямая отсылка

Иногда автор отсылает читателя к конкретному произведению другого литератора. Показательный пример — стихотворение Б. Л. Пастернака «Гамлет». Его можно читать просто так, но лучше держать в уме, что оно входит в роман «Доктор Живаго», а написал эти стихи якобы главный герой:

ГАМЛЕТ

  • Гул затих. Я вышел на подмостки.
  • Прислонясь к дверному косяку,
  • Я ловлю в далёком отголоске,
  • Что случится на моем веку.

  • На меня наставлен сумрак ночи
  • Тысячью биноклей на оси.
  • Если только можно, Авва Отче,
  • Чашу эту мимо пронеси.

  • Я люблю твой замысел упрямый
  • И играть согласен эту роль.
  • Но сейчас идёт другая драма,
  • И на этот раз меня уволь.

  • Но продуман распорядок действий,
  • И неотвратим конец пути.
  • Я один, всё тонет в фарисействе.
  • Жизнь прожить — не поле перейти.
  • 1946

Лирический герой чувствует то же, что, по его мнению, испытывал центральный персонаж трагедии У. Шекспира «Гамлет». Но где взаимосвязь, спросит читатель? Гамлет — вымышленный датский принц, который жил аж в VIII веке и оказался замешан в кровавой игре престолов, где нет и не может быть победителя. А Юрий Живаго — обыкновенный, в общем-то, человек, который восторженно встречает революцию 1917-го, а потом понимает, каких демонов она выпустила на свет.

Но в том-то и дело, что и Гамлет, и Юрий Живаго становятся жертвами рока, то есть злой судьбы. Они страстно хотят, но не могут повлиять на события, из-за которых родная страна — будь то средневековая Дания или предреволюционная Российская Империя — погружается во мрак. Отсылка к шекспировской трагедии подчёркивает мысль, что история циклична. Вот только эта прописная истина — плохое утешение для человека, который понимает, что завтрашнего дня у него может и не быть.

Скрытая (косвенная) отсылка

Некоторые авторы прячут отсылки так глубоко, что не всякий читатель их раскопает. Любителем подобных «фокусов» был Фёдор Иванович Тютчев, который, что любопытно, в основном писал в стол — и даже обижался, если его представляли публике как поэта, а не как дипломата. Так или иначе, однажды он создал вот такое стихотворение:

К. Б.

  • Я встретил вас — и всё былое
  • В отжившем сердце ожило;
  • Я вспомнил время золотое —
  • И сердцу стало так тепло…

  • Как поздней осени порою
  • Бывают дни, бывает час,
  • Когда повеет вдруг весною
  • И что-то встрепенётся в нас, —

  • Так, весь обвеян дуновеньем
  • Тех лет душевной полноты,
  • С давно забытым упоеньем
  • Смотрю на милые черты…

  • Как после вековой разлуки,
  • Гляжу на вас, как бы во сне, —
  • И вот — слышнее стали звуки,
  • Не умолкавшие во мне…

  • Тут не одно воспоминанье,
  • Тут жизнь заговорила вновь, —
  • И то же в вас очарованье,
  • И та ж в душе моей любовь!..
  • 1870

Не правда ли, что-то напоминает? Что-то до боли знакомое… Точно! «Я помню чудное мгновенье...» А. С. Пушкина.

Чем глубже погружаешься в стихотворение Тютчева, тем больше находишь перекличек с пушкинским шедевром. Помимо общей темы (встреча возлюбленных после нескольких лет разлуки), нельзя не обратить внимание на сходство формы: оба стихотворения написаны четырёхстопным ямбом. Удивительно, но Тютчев даже повторил рифму «вновь — любовь», которую использовал Пушкин, и тоже в заключительном четверостишии! Похожих мест так много, что невольно задумаешься: может, это уже не отсылка, а плагиат, то есть литературное воровство?

Однако стоит заметить, что ситуация, в которой оказывается лирический герой Тютчева, намного печальнее, чем коллизия в первоисточнике. У Пушкина центральный персонаж снова встречает возлюбленную — и начинает жизнь с чистого листа. Пушкинский герой как бы говорит: да, я немало потерпел и пострадал, но оно того стоило! А вот персонаж Тютчева вряд ли будет счастлив: его «золотые годы» прошли, время упущено. Не случайно лирический герой сравнивает своё состояние с обманчиво тёплым осенним днём:

  • Как поздней осени порою
  • Бывают дни, бывает час,
  • Когда повеет вдруг весною
  • И что-то встрепенётся в нас…

Итак, герой отчаянно хочет быть счастливым, но его времена прошли: душа остыла и, пожалуй, разучилась любить. Или нет? Может, заключительное четверостишие — это вовсе не самовнушение, и у лирического героя вправду всё будет хорошо?

Добавляя отсылку к творчеству Пушкина, Тютчев пессимистично показывает, что яркие и сильные чувства — не всегда залог грядущего счастья. Однако не отрицает, что чудеса хотя и редко, но случаются. А что произойдёт с героем, пусть решает сам читатель.

Отсылка за отсылкой: что такое центон

Наконец, некоторые авторы используют столько отсылок, что, кажется, напрочь теряют чувство меры. Однако и это далеко не всегда признак творческой беспомощности. Существует даже специальный лирический жанр — центон: стихотворение, как бы собранное из строчек других поэтов. Сочинить центон — задача не из лёгких, ведь мало вспомнить отрывки, написанные одним размером: нужно «сшить» их так, чтобы заложить в произведение и собственный смысл. С этой задачей виртуозно справился, например, современный поэт Тимур Кибиров:

ВСТУПИТЕЛЬНЫЙ ЦЕНТОН

  • С необщим выраженьем рожи
  • Я скромно кланяюсь прохожим.
  • Но сложное понятней им.
  • А мы… Ничем мы не блестим.

  • Понятней сложное, приятней
  • Им площадная новизна,
  • Ребяческая крутизна
  • И велемудрая невнятность.
  • Cие опять прельщает их.
  • А мы-ста будем из простых. <...>
  • Но романтический поэт,

  • Безумец, подрывает снова
  • Благопристойности основы,
  • Клеймит он снова хладный свет! <...>
  • Такая уж досталась доля,
  • Такой закон поэту дан —
  • Он эпатирует мещан
  • Враждебным словом отрицанья,
  • Не принимая во вниманье,
  • Пропал он нынче или пан! <...>

  • Но кроме бунта против правил
  • Наш романтический поэт
  • Обязан, поразмыслив здраво,
  • Избрать такой себе предмет
  • Любовных мук, чтоб — не дай Боже —
  • Она не полюбила тоже,
  • Чтоб, далека и холодна,
  • Безумство страсти инфернальной
  • Тупой взаимностью банальной
  • Не осквернила бы она!
  • Но тут мне жаловаться грех —
  • Я в этом смысле круче всех!
  • И посвящается всё той же
  • Н. Н., неведомой красе
  • Сей труд и будущие все!..
  • Увы, залогов подороже,
  • Достойнее тебя, мой свет,
  • В моём распоряженьи нет.

Выделенные жирным шрифтом строчки «позаимствованы» у ведущих поэтов XIX века: Пушкина, Лермонтова, Некрасова и Баратынского. И всё-таки лирический герой не просто «переписывает» классиков. Безответно влюблённый, словно персонаж из старинной романтической книги; талантливый, но не понятый и не принятый обществом; остроумный, но в глубине души почти отчаявшийся, он ищет собственное место в реальном, а вовсе не вымышленном мире. Герои любимых книг пытаются его чему-то научить, но опыт, «позаимствованный» у персонажей, нужно проверить на практике… Так правду ли говорят, что книга — лучший учитель?

Ответ, как обычно, читатель должен найти самостоятельно.