Стихи о войне, стихи на войне

Текст: Арсений Замостьянов

Мы предчувствовали полыханье…

Война - слишком сильное впечатление, чтобы «отмолчаться», не отозваться на нее стихами. Тут и гимны, и реквиемы, и сюжетные повествования, и всяческие рефлексии. Так было в Древней Греции, так было и в России. Новая русская поэзия началась, как известно, с ломоносовской оды на взятие Хотина, когда нашего просветителя «Восторг внезапный ум пленил». В советской традиции эта линия соблюдалась неукоснительно. О мировой революции и Гражданской войне писали первые советские стихотворцы. А молодые ифлийцы и литинститутцы тридцатых годов не сомневались, что на долю их поколения выпадут сражения, отступления и победы. Эти предчувствия появились ещё до того, как Гитлер захватил Чехословакию и даже до начала боевых действий в Испании. А уж после первых залпов Второй Мировой война стала главным помыслом поэтов.

«Слышно самое то…»

Символом советской литературы был Максим Горький с его культом сильного, победительного человека - полнокровного бойца, ищущего бури.

Молодые к нему относились как к пророку, и вчитывались в Горького основательно - вот и получилось поколение поэтов мужественного стиля.

Они умели ощетиниться в грозный час, «сурово брови насупить». И задолго до 22 июня 1941-го писали:

• Мы были высоки, русоволосы.
• Вы в книгах прочитаете, как миф,
• О людях, что ушли, не долюбив,
• Не докурив последней папиросы.
• Когда б не бой, не вечные исканья
• Крутых путей к последней высоте,
• Мы б сохранились в бронзовых ваяньях,
• В столбцах газет, в набросках на холсте.

Это Николай Майоров, 1940-й год. Пройдет целая вечность - около полутора лет - и он, политрук пулеметной роты, погибнет в бою под Гжатском. «В столбцах газет» ничего не останется, стихи Майорова удастся собрать и издать через много лет после Победы, но многое пропало безвозвратно.

С военным переделом мира были связаны геополитические фантазии и революционные программы молодых поэтов. Война неизбежна - на этом сходились почти все. По крайней мере, все из новейшего поколения. Самые известные строки такого рода - из «Лирического отступления» Павла Когана:

• …Я - патриот. Я воздух русский,
• Я землю русскую люблю,
• Я верю, что нигде на свете
• Второй такой не отыскать,
• Чтоб так пахнуло на рассвете,
• Чтоб дымный ветер на песках...
• И где еще найдешь такие
• Березы, как в моем краю!
• Я б сдох как пес от ностальгии
• В любом кокосовом раю.
• Но мы еще дойдем до Ганга,
• Но мы еще умрем в боях,
• Чтоб от Японии до Англии
• Сияла Родина моя.

Без звонкого этого монолога фронтовое поколение осталось бы непонятым. Тут много всего намешано и объединено силой поэтического убеждения. Здесь и вера во всемирный Советский Союз, и почти почвеннический патриотизм. Иногда финальный призыв Когана сравнивают с имперскими рефлексиями киплинговского извода. Но тут другое.

Скорее под такими стихами мог бы подписаться Че Гевара.

Когану свойствен наступательный дух. Он торопил войну.

Еще в декабре 1940-го писал:

• Вот и мы дожили,
• Вот и мы получаем весточки
• В изжеванных конвертах с треугольными штемпелями,
• Где сквозь запах армейской кожи,
• Сквозь бестолочь
• Слышно самое то,
• То самое, —
• Как гудок за полями.

И, конечно, он не смог ограничиться воззваниями. Из-за близорукости его освободили от призыва, но Коган прорвался на фронт, стал военным переводчиком полкового разведотряда, получил звание лейтенанта и сражался как настоящий командир. Погиб в бою на сопке Сахарная Голова под Новороссийском 23 сентября 1942 года. Уклонистов и дезертиров среди поэтов этой волны не оказалось.

Эти строки Ольга Берггольц написала уже в дни войны, но в них - отзвук предвоенных признаний:

• Мы предчувствовали полыханье
• этого трагического дня.
• Он пришел. Вот жизнь моя, дыханье.
• Родина! Возьми их у меня!
• Я и в этот день не позабыла
• горьких лет гонения и зла,
• но в слепящей вспышке поняла:
• это не со мной - с Тобою было,
• это Ты мужалась и ждала.

Похожие признания мы находим в 1941-м и у других поэтов. Сбывшиеся предчувствия не забываются.

Офицерский и солдатский

Константин Симонов всю жизнь писал почти исключительно о войне. В юности он успел немало строк посвятить Испании (в которой не был) и сражениям в Монголии (там он побывал военкором). Написал поэмы о Суворове и Александре Невском, чей «мужественный образ» в СССР канонизировали накануне войны. И - стал летописцем армии. Было перед войной такое понятие - «оборонные стихи». В централизованном государстве перед литераторами то и дело ставили социально важную задачу. Тогда задача была ясна - воспитать будущих победителей, пробудить воинское сознание. «Пусть потом когда-нибудь люди думают, что вот жили люди, которые из хитрости назывались детскими писателями. На самом деле они готовили краснозвездную крепкую гвардию», - говорил Аркадий Гайдар. Эти слова мог бы повторить и Симонов. Он отступал вместе с бойцами. Делил с ними горечь поражений. Его фронтовые стихи посветлеют только после первых побед. Симонов был мастером патриотической патетики. Не потому ли один из его тогдашних поэтических монологов стал мощным лозунгом? Стихотворение «Убей его!» появилось в печати 24 июля 1942-го:

• Так убей же немца, чтоб он,
• А не ты на земле лежал,
• Не в твоем дому чтобы стон,
• А в его по мертвым стоял.
• Так хотел он, его вина,—
• Пусть горит его дом, а не твой,
• И пускай не твоя жена,
• А его пусть будет вдовой.

Так лозунг переходит в поэзию, а поэтические строки становятся лозунгом, категоричным руководством к действию.

Так бывает и в мирное время, но во время войны получается честнее. Симонова иногда представляют эдаким современным спартанцем, Тиртеем - воинственным, непреклонным. Но это лишь одна и не самая важная грань его батальной героики. Он уже в Халхин-Голе ощутил пот и кровь современной войны. Войны, пропахшей бензином и железом. И главные его фронтовые стихи посвящены женщине. И противоречивых поворотов в этой лирике куда больше, чем лозунгов.

Кульминация фронтовой поэзии - это и Симонов, и Твардовский.

Два разных голоса и ракурса. «Кто-то сказал, что Твардовский - солдатский поэт, а Симонов - офицерский. Вероятно, в этом есть доля истины. У Симонова в стихах порой проступали черты даже гусарства. "Мы сегодня выпили, как дома, коньяку московский мой запас". Подумать только! У человека на войне московский запас коньяку!», - рассуждал Константин Ваншенкин. У Твардовского во фронтовой лирике ценителей коньяка днем с огнем не найдешь. Зато у него «армейский сапожник холодный сидит за работой на пне». 22 июня он напишет в дневнике: «Война с Германией. Еду в Москву». И начнет писать свой фронтовой том, главным героем которого станет Василий Тёркин, родившийся еще в Финскую войну.

Тёркин - один из многих. «Парень в этом роде В каждой роте есть всегда, Да и в каждом взводе». Он - фольклорный балагур, но он же - рабочая лошадь войны, один из самых терпеливых подвижников в русской литературе. Наверное, никто до Твардовского так не передал полнокровный разговорный язык. Если, конечно, не считать «Евгения Онегина».

Под музыку

Самые известные стихи - это, как правило, песни. В 1941-м началась схватка идеологий, не менее ожесточенная, чем противостояние армий. И на этом - пропагандистском - фронте песни были главным оружием, их и сравнивали с «Катюшами». И они появлялись одна за другой - не только патетические, но и сентиментальные. Даже свободолюбивые поэты тогда понимали, что «перо приравнено к штыку». Ежедневно рифмованные строки появлялись в центральных и армейских газетах - конечно, чаще это были «разные», чем «хорошие» стихи.

С первых дней войны поэты и композиторы взялись за дело - и песни действительно помогали не отчаяться.

Судьбы некоторых памятных песен извилисты. Вот Матвей Блантер и Евгений Долматовский еще в 1939-м году вместе с Красной Армией вошли в Западную Белоруссию. Там Блантер и написал простую, проникновенную мелодию раздумчивого вальса. Но подходящих стихов пришлось ждать почти два года. В начале 1941-го Долматовский написал:

• Я уходил тогда в поход,
• В далекие края.
• Платком взмахнула у ворот
• Моя любимая.

И получилась баллада в вальсе, которая первым военным летом стала мелодией прощания. «Мне кажется, что напиши я «Мою любимую» после 22 июня, она была бы гораздо суровее, может быть, даже мрачнее. В ней есть что-то от легких дней. Впрочем, не исключено, что запели ее как раз потому, что она мирная и несколько элегически ворошит дорогие людям воспоминания», - рассуждал Долматовский. А уж как раскрыл эту песню Сергей Лемешев, исполнивший её как раз в первые недели войны… Не только яростная героика «Священной войны», не только величавая «Клятва наркому», но и нежная песня о расставании с любимой девушкой стала необходимой летом 41-го и прошла всю войну.

Участь

Ифлиец Семён Гудзенко ушёл на фронт добровольцем, стал пулемётчиком. После тяжёлого ранения вернулся к студенческой специализации, но остался в действующей армии - корреспондентом газеты «Суворовский натиск». Он - один из тех, для кого война стала своего рода Литературным институтом. Именно на фронте определился его поэтический стиль. И писать он стал куда сильнее, чем в довоенной ифлийской юности. Он (а несколько позже - ещё и Борис Слуцкий) писал об участи фронтовиков - на войне и после войны, о тех, кто выжил и о тех, кто остался даже без надписи на камне.

Его «Моё поколение» - программное стихотворение, за которым стоит не только личная судьба поэта.

«Моё поколение» - кредо советской цивилизации, кредо народа-победителя, его нрав, его боль и даже предчувствие новой беды.

Но точный посыл ничего бы не значил, если бы у Гудзенко не получился поэтический шедевр.

• Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
• Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.
• На живых порыжели от крови и глины шинели,
• на могилах у мертвых расцвели голубые цветы.
• Расцвели и опали... Проходит четвертая осень.
• Наши матери плачут, и ровесницы молча грустят.
• Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,
• нам досталась на долю нелегкая участь солдат.

Непарадное осмысление Победы

После войны - новая развилка. Поэты, прошедшие фронт, будут пробовать голос, будут искать свои пути.

Они носили почти одинаковые шинели, но писали-то по-разному.

И сами себя ненавидели, если получались «общие места», если захлёстывали шаблоны. После войны это проявилось разительно. Но это - другой разговор.

Ссылки по теме:

Они ушли на рассвете, 19.04.2015

На фоне войны, 25.03.2016

Поэзия войны, 09.05.2015