Татьяна Зборовская: «Переводчик виноват всегда»

Интервью: Владимир Гуга

Фото: Сергей Коньков/ТАСС/culturalforum2019

На VIII Санкт-Петербургском международном культурном форуме посол Германии в России Геза Андреас фон Гайр объявил 2020 год Годом Германии в России. Подобные культурные программы проходят регулярно, и цель их понятна: в очередной раз попытаться убедить современную российскую публику, что современные немцы умеют хорошо производить что-либо, кроме автомобилей (что немало), обуви и, конечно, сложных медицинских операций.

Ключевая роль здесь принадлежит литературным переводчикам. Недавно в  Чеховском культурном центре прошло «открытое интервью» с Татьяной Зборовской - одного из активно действующих (более 50 опубликованных работ) переводчиков младшего поколения, чтобы выяснить, как сегодня живется российскому книжному переводчику с языка Гете и Гессе. Картина открылась не то чтобы радужная - но задорная.

С Татьяной беседовали: Елена Пахомова, директор библиотеки им. А. П. Чехова, куратор клуба «Классики XXI века»; Владимир Гуга, прозаик, журналист, сотрудник библиотеки им. А. П. Чехова.

Елена Пахомова (далее Е.П.): Переводчик - очень уязвимый человек. Он может получить по шапке сразу от всех: от редактора, автора, издателя, читателя, критика. Как удается выкрутиться из этой ситуации?

Татьяна Зборовская: Ну, переводчик виноват всегда. Людей, знакомых с оригиналом - один процент, поэтому крайним будет тот, кто конкретно донес до тебя этот текст. У меня есть два моих любимых негативных отзыва, в свое время меня искренне поразивших: один - из читательского сообщества, второй - из «Лабиринта». Первый случай произошел с детской книжкой. История с совершенно нормальным сюжетом: зверята идут по зимнему лесу, метет метель, им трудно пробираться через сугробы… Вдруг енот кубарем катится в снег. Казалось бы, вполне очевидно, что он оступился, а на следующей странице другие герои помогают ему подняться. Это - книга о дружбе. Отзыв читательницы: «Я прочла сама и стала читать своим подругам. Все мы пришли к одному выводу - енота застрелили. Ужасный перевод». Мне и в голову не могло прийти, что этот эпизод так прочтут - никакого указания на человека с ружьем в тексте нет. Но как я могу этому читателю что-то объяснить? Как я могу с ним поспорить? Не знаю.

Второй пример - недавний, из «Лабиринта»: «Я открыла книгу и прочла первое предложение: «Она поставила бокал на сайдборд». Дальше я читать не буду. Этот переводчик переводить не умеет! Он просто переписывает английские слова русскими буквами. Есть слово «буфет»!» И дальше - волна критики. Однако критик не учел двух вещей: во-первых, это перевод с немецкого, а не с английского. В оригинале стоит иностранное слово - а значит, и в переводе должно стоять иностранное, раз автор употребил его сознательно. Во-вторых, читательница так и не узнала, что речь идет о продавце дизайнерской мебели, а для нее разница между сайдбордом и буфетом огромна. Но в любом случае, мне кажется, что если на спорные места в переводе обращают внимание - это уже хорошо.

Е.П.: Есть ли темы, с которыми вам особенно интересно работать?

Татьяна Зборовская:

Германисты, что работают в Москве, все хорошо друг друга знают. И у нас, к счастью, разные интересы.

Вот я - жуткий «социальщик». Мне нравятся книги, в которых затрагиваются вопросы сексуальности, зависимости, психических заболеваний, бедности, проституции, проблем взросления. Я их с удовольствием беру. Бóльшая часть моих коллег не испытывает особой склонности к подобным темам. Есть те, кто любит детективы, тексты именитых авторов, детскую милоту. Редко случается, когда, рецензируя какие-то книги, переводчики сталкиваются в борьбе за одного и того же автора.

Владимир Гуга (далее В.Г.): Существует ли «табель востребованности переводчиков» в зависимости от их языка? В чем сложность работы специалистов по менее «массовым» направлениям и их взаимоотношений с издательством?

Татьяна Зборовская: Переводчики с редких языков, конечно, не столь востребованы, как переводчики с языков международных - но при этом и стóят они дороже, а значит, имеют шансы больше зарабатывать, если смогут найти «свой» проект. Однако существует проблема куда серьезнее: у нас почти нет редакторов, читающих на иностранных языках, а соответственно, у издательства меньше возможностей проверить соответствие перевода оригиналу - редактор без знаний иностранного языка зачастую способен оценить и скорректировать только «читабельность» текста на русском. В западном мире издательская система немного по-другому работает. Их редактор - это менеджер, который занимается не только и не столько вычиткой текста, сколько составлением серий, издательского портфеля, контролем за соблюдением сроков и планированием PR.

В.Г.: У нас подобная должность называется «руководитель проекта».

Татьяна Зборовская: Можно и так сказать. И этот человек, интересуясь авторами для своего проекта, если не читает на нескольких языках сам, то по крайней мере активно сотрудничает с людьми, которые владеют языками - поэтому для вычитки и сверки ему проще привлечь специалиста на контракт. В России же в лучшем случае редактор знает английский язык. Но очень мало редакторов, владеющих французским, еще меньше - немецким, не говоря о сербском, японском, вьетнамском и прочих замечательных языках. Таким образом, помимо проблем со сверкой, редактор просто не знает той литературы, которая там существует. Он не может выбрать интересный проект, потому что он не в курсе, что там выходит, а посоветоваться с переводчиками в нашей стране - по-прежнему моветон. Получается замкнутый круг: права не покупают - переводчики не работают - у них недостаточно авторитета, чтобы порекомендовать издательству купить права.

В.Г.: Подавляющее большинство переводчиков - фрилансеры. А работа фрилансера предполагает работу без выходных, так как внештатник, постоянно думая о завтрашнем дне, берет любую работу. Вы сторонник штатной работы переводчика?

Татьяна Зборовская: Если речь идет об узкопрофильном издательстве, например, специализирующемся на медицинской литературе, там штатный переводчик целесообразен. В детских издательствах есть переводчики, с которыми сотрудничают на постоянной основе, хотя они и не состоят в штате - например, с «Самокатом» работает Вера Комарова. Я сторонник того, чтобы издательство поддерживало постоянные отношения с переводчиком, если в его планах закупка целой тематической серии или нескольких самостоятельных произведений одного автора (скажем, шести томов). Тогда переводчик знает, что в ближайшие месяцы он переводит эти шесть томов. В случае с маленьким издательством эта схема вполне реальна. В крупных издательствах она фактически невозможна. Там в условиях гигантских объемов производства серия просто «раздается» тем, кто в данный момент свободен и может сдать книгу в нужный срок. Чем крупнее издательство, тем сложнее с ним договориться о планах.

Е.П.: Существуют специальные программы поддержки переводов - например, программа Pouchkine поддерживает переводы с французского. Знаю, что ими активно пользуются такие издательства, как Ad Marginem. Это способ поддержки переводчика или скорее издательства? Как переводчику получить грант?

Татьяна Зборовская: В первую очередь переводчику нужен контракт. И это очень важно, потому что очень много переводчиков переводит «в стол». Я это не раз наблюдала: часто на какой-нибудь переводческой конференции выясняется, что половина участников переводят «для себя», и результаты их труда невозможно соотнести с результатами труда тех, кто проходит через издательскую систему, ни по критериям качества или востребованности, ни по критериям экономическим.

Е.П.: Существуют ли еще какие-нибудь варианты грантов?

Татьяна Зборовская: Иногда я и мои коллеги подаем заявки в переводческую резиденцию. Дома переводчиков существуют в ряде европейских стран. Чтобы там оказаться, мы отправляем «прицельные» заявки: как правило, они состоят из мотивационного письма с указанием сроков, обозначенных в контракте с издательством. Например, я пишу: «Я должна сдать перевод до января. Если у вас имеется возможность меня принять, я бы к вам приехала и поработала». Места в домах переводчиков предоставляются либо бесплатно, либо за некую совершенно символическую сумму. Кроме того, если перевод действительно значимый, можно получить субсидию, покрывающую расходы на поддержание жизни - допустим, 200 евро в неделю. Некоторые из подобных грантов покрывают проезд и даже визовые расходы - все зависит от того, какими средствами располагает фонд. Организаций, предоставляющих подобные гранты, немало. Особенно много тематических грантодателей: к примеру, этим летом я сотрудничала с Домом музыкантов в Базеле - там я работала над книгой о швейцарской меценатке, которая поддерживает российскую музыку.

Я провела в резиденции месяц, и та стипендия, которую мне выделили, дала возможность, во-первых, спокойно там жить без необходимости брать подработки, во-вторых, съездить и своими глазами посмотреть упомянутые в книге места, в-третьих, кое-что скопить и привезти домой. Эта система реально работает. Как правило, умудренные опытом переводчики очень активно пользуются этой моделью финансового вспомоществования, часто посещают одни и те же дома переводов. В новогодние праздники я составляю график рассылки заявлений. Примерно каждые две недели я подаю заявку куда-нибудь - шлю мотивационные письма, прошу издательства прислать мне сканы актуальных контрактов. Кто-то требует полную биографию и библиографию, кому-то нужен пробный перевод, кому-то - готовность провести мероприятие для широкой публики. За этот год из десяти заявлений мне одобрили пять: процент попадания, как видите, большой. Но многое зависит от вашей упорности, настойчивости и послужного списка.

В.Г.: То есть сначала ты работаешь на имя, а потом имя работает на тебя?

Татьяна Зборовская: Совершенно верно. Как правило, свои шансы я определяю, просматривая списки тех, кто уже был в данной резиденции.

Если я открываю сайт и вижу, что там недавно гостил Михаил Шишкин, я понимаю, что туда посылать заявку бесполезно: я не являюсь звездой уровня Шишкина.

А если я не обнаруживаю ни одного звездного имени, зато в списке фигурирует много молодежи, я могу рассчитывать на успех.

В.Г.: То есть вы продвигаете сами себя?

Татьяна Зборовская: Да, в моем расписании присутствует так называемый «день менеджмента». В этот день я отвечаю на все письма, рассылаю заявки, составляю расписание. Но со временем я поняла, что одного дня менеджмента в неделю мне уже не хватает.

В.Г.: Как влияют низкие гонорары на сохранность профессии переводчика как таковой?

Татьяна Зборовская: В этом году в Германии Союз переводчиков (VdÜ) объявил об острейшей проблеме: при их нынешних гонорарах (которые, кстати говоря, несравнимо выше наших, российских) переводчик остается без пенсии, потому что он - хронический фрилансер и получает так мало, что не имеет возможности откладывать. И профсоюз это очень волнует. У нас такое положение почему-то воспринимается не как проблема, а как факт. Творческие объединения заняты совсем другим: Союз художников может устроить выставку, Союз переводчиков - презентацию книги, в лучшем случае - круглый стол или профильную конференцию.

Никакой реальной выгоды, какая была во времена СССР, от членства в творческих организациях больше нет:

они не могут предоставить художнику материалы для творчества, а востребованному литератору - литсекретаря, не могут выступать посредниками при распределении госзаказов, потому что такой системы больше нет. Поэтому молодые переводчики довольно неохотно вступают в союзы. Союзы могут разве что выдать премию (как правило, недотируемую) - например, есть премия для переводчиков «Мастер». Но она же одна на все языки - а у нас так много заслуженных и не оцененных по достоинству переводчиков! Если я сейчас вступлю в Гильдию мастеров литературного перевода, то, если судить по справедливости, буду ждать своего «Мастера» лет до 70. У германистов была премия Жуковского - ее больше нет. Сейчас появилась премия «Мерк»: она учреждена фармацевтической компанией и поддерживает развитие культурного обмена с Германией в тех странах, где есть ее представительства. Очень хорошо, что премия «Мерк» утвердилась и у нас в России; в 2020 году ее будут вручать третий раз. Но к сожалению, это всё, на что может рассчитывать переводчик. В Германии же литературную премию имеет каждый уважающий себя населенный пункт. Существуют самые разные формы поддержки литературной деятельности, например, программа «Городской писатель» - в ее рамках жители выбирают некоего литератора и приглашают его провести время в резиденции. Писатель живет в этом городе, впитывает его атмосферу, а потом прямо или косвенно год, проведенный в новом окружении, выливается в его литературное творчество. Я думаю, что и у нас большинство муниципальных образований может позволить себе найти одну пустую квартиру и выделить писателю стипендию.

Е.П.: Должен ли переводчик трудиться на других работах?

Татьяна Зборовская: Это явление повсеместное. Хотя немецкие или американские переводчики более нацелены на то, чтобы жить исключительно переводами и не отвлекаться на иные виды деятельности, чем наши: если литературный перевод не позволяет им выжить, они возьмут какой-то другой - например, технический (и, как правило, этого окажется достаточно). Процент людей, которые могут пойти работать, например, на стройку, есть, но он весьма небольшой. Я знаю такие случаи и среди писателей. У известного немецкого прозаика Кристофа Петерса на протяжении долгих лет была обычная работа с восьмичасовым рабочим днем - в аэропорту, инспектором по досмотру. Писал он в свободное время. И я иногда тоже испытываю приступы сильнейшего желания пойти работать в «Макдональдс», потому что там нельзя взять работу на дом: пришел, отработал несколько часов и ушел, потом получил деньги, а в свободное время можешь заниматься переводами. Долгое время я примерно так и жила — семь лет отработала в лектории Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. Это было очень удачное разделение труда, потому что моя работа начиналась днем и заканчивалась ближе к ночи, когда уходили последние посетители вечерних лекций. При этом утром я могла спокойно переводить.

В.Г.: А жить-то когда?

Татьяна Зборовская: Вопрос не в этом. Вопрос в том, как выжить. Где-то году к 2015-му, когда нас догнал финансовый кризис, в жизни тех, чей заработок зависит от закупки прав из-за рубежа, и в моей в частности, разверзлась пропасть. К 2017 году ситуация более-менее выправилась, поскольку стало ясно, что скоро лучше не будет и надо перестать ждать и начать приспосабливаться к нынешним условиям. Сейчас я уже чувствую, что хоть и с трудом, но могу прожить без постоянной офисной работы, поэтому основное время в 2019-м у меня уходит на переводы. Но было бы здорово, если бы я, например, могла параллельно с крупными и долгосрочными проектами подрабатывать переводом «книжек-малышек», в которых мало текста. Детскую книжку для самых маленьких можно перевести за выходные и получить гонорар по фиксированному тарифу. Оплачивается такая работа не ниже 5000 рублей (меньше уж совсем неприлично). При работе с беллетристикой, чтобы заработать 5000 рублей, надо перевести примерно 60 000 знаков (или около 37—38 машинописных страниц, если мерить старыми критериями), а средняя книжка-картинка содержит всего около 8—9 тысяч знаков. Идеальная работа для выходного дня! Ведь, как известно, лучший отдых — это смена деятельности.

Е.П.: Не было ли у вас желания махнуть рукой на переводы книг и с вашим прекрасным знанием языка заняться более прибыльным делом?

Татьяна Зборовская: Понимаете, я воспитывалась в музейной среде: пришла заниматься в кружок, потом стала лаборантом, потом администратором и так далее.

А все музейные люди - безумные энтузиасты культуры. Они знают, что это надо делать, невзирая на то, что тебе нечего есть.

Вот и я такой же странный человек. Мне действительно поступали привлекательные предложения. Я много раз хотела плюнуть на всё и пойти на какую-нибудь достойную работу «с девяти до семнадцати», чтобы заниматься творчеством в то свободное время, которое у меня ввиду этого появится. Но я же на ней умру со скуки!