Текст: Юлия Щербинина
- Книг и жен не надо одалживать.
- Французская пословица
Каждому из нас хотя бы раз в жизни встречался человек, категорически отказывающийся давать кому-либо свои книги, не разрешающий пользоваться томами из личной библиотеки. Этот тип известен под разными прозвищами: книжный скряга, книжный могильщик, книгохоронитель, «никомунедаватель» книг. Его энциклопедическое определение – библиотаф, происходящее от греческого слова tapho («прячу, погребаю»).
Ещё в эпоху Античности поэтов нередко просили одолжить на время их книги. Об этом просил, например, приятель Марциала, но тот сочинил стихотворную отговорку: мол, живу далековато, а нужный свиток можно раздобыть и у книготорговца:
- Всякий раз, что меня, Луперк, ты встретишь,
- «Не послать ли мне малого, – ты скажешь, –
- Чтоб ему эпиграмм ты отдал книжку?
- Как прочту я ее, верну обратно».
- Нет, мальчишку гонять, Луперк, не стоит.
- То, что ищешь, достать поближе можно:
- Постоянно ты ходишь Аргилетом:
- Против форума Цезаря есть лавка,
- Косяки у нее все в объявленьях,
- Там ты мигом прочтешь о всех поэтах.
Впрочем, проблема библиотафии отнюдь не только в жадности книговладельцев, но и в забывчивости книгопросителей.
Примерно с Х века известны fore-edge paintings – так по-английски назвали скрытые рисунки на книжных обрезах. Чтобы спрятать картинку, обрез покрывался позолотой или мраморным узором. А чтобы ее увидеть, надо было сдвинуть страницы наподобие веера. Изначально на обрезах изображались преимущественно портреты, позднее – пейзажи и символические сюжеты.
Красивая легенда о появлении скрытых рисунков на обрезах повествует о том, как герцогиня и подруга Карла II брала у него книги взаймы и забывала вернуть. Король поручил придворным художнику и переплетчику придумать тайный способ распознавания его томов. В очередной раз уличив герцогиню в забывчивости, Карл развернул страницы веером – и продемонстрировал королевский герб.
Век Просвещения бичевал книжных «никомунедавателей» в статье «Библиотаф» из знаменитой Энциклопедии Дени Дидро и Жана Лерона Д’Аламбера 1765 года. Книголюб без рационального подхода нелеп и жалок, справедливо полагали просветители, уподобляя его безумцу, прячущему несколько бриллиантов под грудой гальки. В «Словаре галлицизмов русского языка» (1803) библиотафу дано столь же нелестное, но образное определение: «Тот, кто, имея редкия и любопытныя книги, не сообщает их никому и служит им как бы гробом».
Книжная щедрость становится особым родом добродетели. Однако в фокусе публичного внимания теперь оказываются читатели, предпочитающие не возвращать чужие книги. В очерке 1843 года журналист Николай Иванчин-Писарев дает им уничижительное определение «зачитывальщики» и возмущенно констатирует: «Не истратив ни рубля на свое образование, они и библиотеки свои составляют даром!»
Частенько книги заныкивали пронырливые слуги в качестве «прибавки к жалованью». Тот же Иванчин-Писарев однажды недосчитался трех томов Шатобриана и двух – герцогини Абрантес, а через месяц обнаружил их в лакейском залавке. Слуга каялся и объяснял: «Виноват, я надеялся, истратив годовое жалованье, иметь что-нибудь в запасе. Знай, что за каждый том я могу выпить стаканчик». Вот уж точно простота хуже воровства!
Далее этот тип читателей препарирует поэт и общественный деятель Михаил Михайлов в эссе «Старые книги» (1854): «Гривенник, который у вас заняли, постараются вам при первом случае отдать; ...книга не деньги, хоть и стоит их. "NN не платит мне долга" – нехорошо. "NN зачитал мою книгу" – ничего… Ни на одном языке нет слова, которое выражало бы так грациозно понятие, заключающееся в слове "зачитать"».
Пока теоретики рассуждали, обладатели библиосокровищ по мере сил продолжали бороться с зачитывальщиками. Литературный критик Петр Вяземский вспоминал поэта Ивана Дмитриева как «большого скопиома на книги свои», который устраивал «поголовные обыски», заставляя слугу обходить всех своих знакомых «с настойчивым требованием возвратить взятую у него книгу». Другой ревностный книголюб, граф Бутурлин, «никогда не выпускал из дома ни единой книги», а когда отказать было никак невозможно – покупал еще один экземпляр и «отдавал на жертву просителю, свято соблюдая неприкосновенность своего книгохранилища».
Большим оригиналом оказался библиофил Николай Позняков – на его экслибрисе красовалась лаконичная надпись: «Эта книга украдена у Н.И. Познякова». После смерти его собрание невозможно было продать: букинистов отталкивали устрашающие слова. Наследникам тоже пришлось проявить смекалку – немного изменив фамилию, они поставили на книги штамп: «После смерти Н.И. Позднякова продана».
В публичных библиотеках практиковалась угроза огласки: читателей предупреждали, что имена должников будут пропечатаны в газетах. В числе прочих за это ратовал И.-В. Гете, разрабатывавший документацию для Герцогской библиотеки в Веймаре. Гете вообще считал чтение священнодействием и нервничал даже по такому поводу: «Когда кто-нибудь заглядывает в книгу, которую я читаю, мне кажется, будто меня рвут на части».
В библиотеках ввели также выдачу книг под залог, рассылку открыток-напоминалок, запрет посещать читальные залы в верхней одежде и с большими сумками. Императорская публичная библиотека в Петербурге навсегда закрывала свои двери перед теми, кто не вернул хотя бы одну книгу. Среди десяти заповедей для читателей, опубликованных в конце XIX века петербургским журналом «Известия книжных магазинов товарищества М.О. Вольф», первым номером шла следующая: «Не бери книг у других для прочтения, если ты имеешь возможность сам покупать книги».
В советское время библиотекарям тоже стоило немалых усилий своевременно возвращать выдаваемые по абонементу тома. В 1926–1929 гг. выпускались серии агитационных плакатов, в том числе обращенные к зачитывальщикам: «Верни книгу – ее ждут другие»; «Книгу, взятую вами, верните в срок – ее ждут другие читатели».
***
«Никому не давайте своих книг, иначе вы их уже не увидите. В моей библиотеке остались лишь те книги, которые я взял почитать у других», – утверждал Анатоль Франс. При этом в романе «Восстание ангелов» (1914) он рисует несимпатичный образ библиотафа, который «рад был обратить в камень всякого просителя книги. Ему казалось зловещим, беззаконным и несправедливым, если книга покидает свою полку». А вы как считаете, стоит ли делиться своими книгами?
