non/fictio№весна: самые интересные события второго дня ярмарки

Текст: Андрей Мягков

Первый весенний non/fictio№ полон людьми и солнцем – настолько, что днем в Гостином Дворе откровенно жарко. Благо, прежде чем идти на презентацию романа Ксении Буржской «Пути сообщения», можно перехватить за стендом знакомого издательства бутылочку воды.

Новая книги Буржской, уже примелькавшейся ценителям литературы романами «Мой белый» и «Зверобой», тоже вышла в Inspiria и сплетает в один текст две эпохи: 1936 и 2045 годы. В 1936-м – хрупкая утопия молодого еще советского государства, случившаяся с нашей страной взаправду, в 2045-м – вымышленная антиутопия, проверить прозорливость которой нам только предстоит. Героиню в обоих хронотопах зовут Нина; в XX веке она – сотрудница Наркомата Путей сообщения и жена высокопоставленного чиновника, в XXI-м — искусственный интеллект, осознающий себя женщиной и возжелавший завести ребенка.

– Что стало триггером к написанию? – спрашивает Екатерина Писарева, культурный обозреватель и шеф-редактор группы компаний «ЛитРес», вызвавшаяся терзать Буржскую расспросами.

– Провокационный вопрос, – отвечает Ксения. – Все понимают, что стало триггером.

– Что мне понравилось – что ты не стала начинять вторую часть романа, будущее, какими-то политическими реалиями, – продолжает Писарева.

Буржская соглашается: даже то, что происходило в историческом промежутке между двумя частями, не очень-то и важно, потому что «с Россией все время происходит». «Это точно», – хмыкает интеллигентного вида старушка слева от меня.

Ксения Буржская раздает автографы. Фото: Андрей Мягков

Недавно у Буржской выходил еще и поэтический сборник, так что Екатерина резонно интересуется – где для нее пролегает водораздел между прозой и поэзией?

– В формате. <…> Проза – это долгая работа, поэзия – выплеск эмоций. Там нет никакого скелета, только висящие в воздухе слова.

А почему мы остались без радужного финала?

– На мой взгляд, любая антиутопия – это надежда. Ты описываешь максимально плохой сценарий в надежде, что его не будет.

– В каком году тебе хотелось бы оказаться? В 36-м, может… – заканчивает Писарева еще одни провокационным вопросом.

– Знаешь, в 36-м как-то страшновато, – признается Буржская. – Хотелось бы, наверное, в 50-60-е…

– Время, когда люди зализывали свои раны?

– Время, когда люди летали в космос, и была какая-то надежда.

С надеждой отправляюсь на встречу с доктором искусствоведения, японистом Евгением Штейнером – в стенах лектория он в виртуальном обличье рассказывает о «Манге Хокусая» – полноценной энциклопедии старой Японии в картинках. Повод собраться – изданный АСТ двухтомник, в который Штейнер собрал самые интересные, по своему мнению, сюжеты – ведь всего их около 4 тысяч, не каждый осилит.

В телевизоре - Евгений Штейнер. Фото: Андрей Мягков

О многом рассказывает Евгений Семенович: и о том, как недавно графику Хокусая купил за 2,7 млн. долларов («говорят, очень богатый араб – так что скорее всего, мы ее больше не увидим»), и о влиянии Хокусая на обновленный язык западной живописи (его работами были крайне впечатлены, например, импрессионисты Моне и Ренуар). А еще о том, что известность именно Хокусая, а не других его коллег – во многом следствие плодовитости («История искусств зачастую бывает случайной, а то и вовсе несправедливой»).

Внимательный лектор, Штейнер даже с экрана заметил, как кто-то ретируется с его предмета: «Вижу, люди уже не выдерживают. Много званых, но мало избранных».

Из зала спросили, какое отношение «Манга Хокусая» имеет к современной манге – японским комиксам, если совсем уж упрощать.

– Отличный вопрос, сколько у нас. Часа два есть? – развеселил собравшихся Евгений Семенович. И объяснил, что современная манга «очень далеко ушла» от той самой, хокусаевской. И больше того, была отнюдь не единственным ее вдохновителем – большое влияние на нынешнюю мангу оказали, например, американские комиксы.

Кстати, один из разворотов книги усеян многочисленными изображениями уродцев: Япония в те годы была изолирована от мира, и люди искренне представляли так себе иностранцев. Вот вам и поучительный урок.

На презентации детской серии известного фантаста Вадима Панова тоже были кое-какие уроки: «Серия «Непревзойденные» – о том, что каждая девочка (надеюсь, мальчики меня простят) может оказаться в волшебном мире, который называется «Прелесть», и может стать феей. <…> Истории для детей, мне кажется, должны быть добрыми, и объяснять, что люди – они в общем-то хорошие».

При этом Панов не пытался сделать свои истории морализаторскими и в принципе считает этот подход неправильным. Потому был рад услышать от своих детей такую рецензию: «Это хорошая волшебная история с приключениями». «Если бы они сказали, что это книга о дружбе, хорошо мыть руки перед едой» и так далее, Панов расстроился бы, потому что «написал учебник».

Вадим Панов. Фото: Андрей Мягков

К слову, до написания детских книг Панов «докатился» классическим образом: «Я много лет писал не для детей. Но по вечерам рассказывал сказки своим детям. И в какой-то момент они, во-первых, сами стали довольно активно читать, а во-вторых, интересные детские истории для меня самого закончились. И я начал вместо сказок придумывать свои оригинальные сюжеты». А прообразом Ириски стала – барабанная дробь – дочка Панова Ира; «Да, а почему нет», – со смехом пожал плечами писатель.

Пошли вопросы: Вере Марковне, преподавателю русского языка, «все понравилось, но только один вопрос: слово «прелесть», которым вы назвали свою страну, имеет такую коннотацию… Может, можно было бы подобрать какой-то синоним к вашей стране волшебной?» «Боюсь, поздно уже что-то менять, – развел руками Панов. – Мы встречаемся не на этапе рукописи, а на этапе изданной книги». «Русский язык такой богатый, существуют синонимы…» – мягко попробовала настоять Вера Марковна, но искать синонимы все-таки не стали.

Как и компромиссы: «Детям нужно четко понимать, что есть добро, а есть зло – и что зло по возможности надо наказывать» – ультимативно заключил Панов. Даже завидно стало немного – хорошо, когда умеешь на глазок определять добро от зла. А то ведь ошибешься так, не того накажешь – неловко получится.

Тем временем на встрече с основательницами нового издательства «Дом историй», переводчицей Анастасией Завозовой и издателем Ириной Рябцовой, яблоку негде было упасть: книжное предприятие, созданное командой ушедшего из России Storytel, определенно умеет привлекать аудиторию. Штука ли, такую тему заявить: «Как издаются книги: от рукописи до книжной полки». Об этом Завозова и Рябцова и рассказывали: как они отбирают книги в издательский портфель (по принципу «которые интересно читать им самим»), в чем сложность работы с авторским правом (много сложностей), почему цены в разных магазинах разные (капиталистический произвол)… Собственно, это была довольно подробная презентация того, как работает современное издательство, и пересказывать ее в таком формате – довольно бессмысленно.

Анастасия Завозова рассказывает, как издают книги. Фото: Андрей Мягков

Самый экспрессивный момент встречи настал, когда дедушка в кепи попытался выяснить, за какой процент партнеры «Дома историй» берут книги на реализацию: видимо, еле сдерживавшийся до этого директор издательства Борис Макаренков протиснулся сквозь толпу и прочитал небольшую экспрессивную лекцию и книгоиздании: «Реализация всегда будет получать больше, чем вы. <…> Всегда есть кто-то, кто несёт риски. В Германии это, например, магазины. А в России это издательства – магазины могут просто вернуть тираж». Именно поэтому в наценку на каждую книгу изначально заложена куча расходов, и отраслевой стандарт среднего издательства, если не брать гигантов и совсем уж бутиковые истории – 18% EBITDA, то есть прибыли до вычета расходов по выплате процентов, налогов, износа… Пик книжных продаж, вдохновенно вещал Макаренков, пришелся на 2008 год, потому что средняя цена книги тогда была всего 150 рублей. Сегодня же – «дай бог» 800, но маржинальность при этом не изменилась. Вдобавок, ставить на полку дешевую книгу магазинам попросту не выгодно: «она занимает столько же места, сколько дорогая, а прибыли принесёт меньше».

– Надо делать нормативы прибыли, – протиснулся в разговор дедушка.

– Делали [уже] нормативы – страна в 91-м году прекратила существование, – коротко парировал Макаренков.

И добавил, что, несмотря на все сложности, «у нас на самом деле офигенный рынок, <…> достаточно конкурентный», а создать издательство сегодня – даже дешевле, чем несколько лет назад. Прибавьте сюда тот факт, что появляется все больше способов доставки контента читателю: и вывод о том, что «книги в перспективе – вполне себе Эльдорадо», не покажется таким уж фантастическим.

Что еще было интересного в пятницу на non/fictio№? Презентация новой книги Дмитрия Данилова, например. Но о ней придется прочитать в отдельном материале: очень уж много всего там произошло.