Как это работает. Что такое литературная критика

Текст: Ольга Лапенкова

Когда известный автор публикует новое произведение, в журналах немедленно появляется туча статей, в которых критики объясняют, почему оно им понравилось или, наоборот, не «зашло». (В редких случаях такой чести удостаиваются и дебютанты; благосклонный отзыв критики может подарить новичку путёвку в жизнь.) Но современному школьнику не всегда понятно: почему отзыв на произведение гордо именуется критикой? А если прочитать того же «Евгения Онегина», написать сочинение и выложить в соцсети, это тоже будет считаться критическим обзором?

Что касается второго вопроса, тут всё непросто. Мы твёрдо знаем, какими умениями должен обладать нейрохирург, или повар, или бегун-марафонец. Но такой профессии, как «литературный критик», не существует, и ни в каком законе его права и обязанности не прописаны. Поэтому, в принципе, критиком может называть себя кто угодно. И всё-таки, чтобы добиться на этой ниве успехов, человек должен обладать профильным образованием, а также — умением чётко и нескучно излагать свои мысли.

А что касается первого вопроса — зачем читать литературную критику, — на это есть как минимум три причины.

Причина первая: понять, как люди думали сто с лишним лет назад

В 1859 году, более ста шестидесяти лет назад, Н. А. Добролюбов опубликовал в журнале «Современник», пожалуй, самую известную в России критическую статью — «Луч света в тёмном царстве», где описал впечатления от драмы А. Н. Островского «Гроза». Однако, прежде чем перейти к сюжету и героям, критик вволю поругался на коллег, которые в других журналах — причём не первый год! — разносили Островского в пух и прах. Но почему они это делали? Потому, что воспринимали литературу не как чудесный мир, где возможно всё (именно так воспринимает искусство современный читатель), а как своеобразный «конструктор». Они свято верили: любое драматическое произведение должно быть составлено по определённому образцу, и мысли в нём должны быть заложены строго определённые. Шаг влево, шаг вправо — катастрофа!

...разве не говорили славянофилы: следует изображать русского человека добродетельным и доказывать, что корень всякого добра — жизнь по старине; в первых пьесах своих Островский этого не соблюл <...>. А западники разве не кричали: следует научать в комедии, что суеверие вредно, а Островский колокольным звоном спасает от погибели одного из своих героев; следует вразумлять всех, что истинное благо состоит в образованности, а Островский в своей комедии позорит образованного Вихорева перед неучем Бородкиным; ясно, что «Не в свои сани не садись» и «Не так живи, как хочется» — плохие пьесы… <...>

...чем же объяснить то отсутствие прямого взгляда на вещи <...>? Без всякого сомнения, его надо приписать старой критической рутине, которая осталась во многих головах от изучения художественной схоластики в курсах Кошанского, Ивана Давыдова, Чистякова и Теленецкого. Известно, что, по мнению сих почтенных теоретиков, критика есть приложение к известному произведению общих законов <...>: подходит под законы — отлично; не подходит — плохо.

Увы, в XIX веке лишь немногие понимали, что истинное искусство не даёт готовые ответы, а побуждает читателя — или, если речь о постановке, зрителя — задуматься и сделать выводы самостоятельно. Но много ли тогда было грамотных людей? По самым оптимистичным расчётам, не более 20 %. Представьте, что из пяти ваших друзей только один умеет читать и писать. Кошмар! Куда уж тут до высокого искусства…

Причина вторая: составить собственное впечатление о произведении

Некоторые книги кажутся нам слишком сложными, и мы не всегда понимаем, как относиться к поступкам героев. Либо понимаем, но не можем сформулировать. И это нормально! Иногда, чтобы составить собственное мнение, нужно прочитать его у кого-нибудь другого — и подумать: «Этот критик прямо-таки читает мои мысли!» Либо наоборот: прочитать, возмутиться — и подумать: «Да как он смеет ругать моего любимого героя!» И накатать гневный отзыв. Критику на критику.

Вряд ли кто-то будет спорить с тем, что Катерина из «Грозы» — персонаж противоречивый. Вроде бы тихоня, свекрови слова лишнего не скажет, но в мыслях вытворяет такое, что даже Варвара бы позавидовала. Вроде бы заботливая и верная жена, но любить мужа после того, как тот её отталкивает, уже не может. Вроде бы девушка верующая, православная христианка, а вроде бы… Кто читал, понимает, что имеется в виду, а кто не читал — сам виноват. Так стоит ли ей сочувствовать?

Так, Добролюбов считал Катерину идеалом русской женщины. По мнению этого критика, что бы она ни творила, у неё есть железное оправдание, а именно — невыносимая тяжесть того положения, в котором она оказалась:

...русский сильный характер в «Грозе» <...> поражает нас своею противоположностью всяким самодурным началам. Не с инстинктом буйства и разрушения, но и не с практической ловкостью <...> является он перед нами. Нет, он сосредоточенно-решителен, неуклонно верен чутью естественной правды, исполнен веры в новые идеалы и самоотвержен в том смысле, что ему лучше гибель, нежели жизнь при тех началах, которые ему противны. <...>

Известно, что крайности отражаются крайностями и что самый сильный протест бывает тот, который поднимается наконец из груди самых слабых <...>; в семействе же кто более всего выдерживает на себе весь гнёт самодурства, как не женщина? <...> Находясь в подобном положении, женщина, разумеется, должна позабыть, что и она такой же человек, с такими же самыми правами, как и мужчина. <...>

Ясно из этого, что если уж женщина захочет высвободиться из подобного положения, то её дело будет серьезно и решительно. <...> Женщина, которая хочет идти до конца в своём восстании против угнетения и произвола старших в русской семье, должна быть исполнена героического самоотвержения, должна на все решиться и ко всему быть готова. Каким образом может она выдержать себя? Где взять ей столько характера? <...>

Катерина вовсе не принадлежит к буйным характерам, никогда не довольным, любящим разрушать во что бы то ни стало. Напротив, это характер по преимуществу созидающий, любящий, идеальный. <...>

По Добролюбову, единственный недостаток Катерины — это некоторая наивность, узость кругозора, неприспособленность к «взрослой» жизни. Но и в этом виновата не она сама, а общество, не позволившее ей раскрыться. Именно поэтому она и начинает странные отношения с Борисом, которые никому не приносят счастья:

Бедная девочка, не получившая широкого теоретического образования, не знающая всего, что на свете делается, не понимающая хорошенько даже своих собственных потребностей, не может, разумеется, дать себе отчёта в том, что ей нужно. <...>

Она возмужала, в ней проснулись другие желания, более реальные; не зная иного поприща, кроме семьи, иного мира, кроме того, какой сложился для неё в обществе её городка, она, разумеется, и начинает сознавать из всех человеческих стремлений то, которое всего неизбежнее и всего ближе к ней, — стремление любви и преданности. <...>

Однако другой критик, современник Добролюбова М. И. Писарев (не путать с Д. И. Писаревым!), также отдавая должное несчастьям Катерины, нисколько её не идеализирует. Ему жалко героиню, и всё-таки он убеждён, что виновато не только общество. Катерина сама себя наказала:

Много драматизма в том, когда человек падает жертвою борьбы, отстаивая начала (в сущности драгоценные и священные <...>), которые становятся в противоречие с требованием долга и общежития и делаются как бы незаконными. Катерина поставлена была между свободою чувства, которая сама по себе не заключает ничего дурного, и обязанностию жены. Она уступила первой, спасая себя как нравственно свободное существо, но изменила долгу, и за это нарушение прав общежития подвергла себя суровой и беспощадной каре, которая должна была выйти из неё самой.

Ещё одно мнение сформулировал В. П. Боткин. Он не согласился ни с Добролюбовым, ни с Писаревым. По его мнению, у влюблённой Катерины, строго говоря, и не было свободы воли, так что поощрять или осуждать её поступки бессмысленно. Бороться с собственным чувством для Катерины было немыслимо — всё равно что бороться с ураганом. В письме Островскому Боткин заключил:

Никогда вы не раскрывали так своих поэтических сил, как в этой пьесе... В «Грозе» вы взяли такой сюжет, который насквозь исполнен поэзии, — сюжет, невозможный для того, кто не обладает поэтическим творчеством... Любовь Катерины принадлежит к тем же явлениям нравственной природы, к каким принадлежат мировые катаклизмы в природе физической. Найдутся критики, которые скажут вам, что это неестественно; но ведь не всякий человек может подметить и почувствовать истинно-трагическое в жизни.

А вот кто ни капельки не сочувствовал Катерине, так это Л. Н. Толстой. Критической статьи о пьесе он не написал, но сохранились воспоминания В. Ф. Лазурского, профессора, учившего многочисленных отпрысков классика. Именно благодаря нему дошло до наших дней досадное замечание Толстого: «„Гроза“ Островского <...> есть, по-моему, плачевное сочинение, а будет иметь успех». Также профессор записал: «Из пьес Островского Лев Николаевич особенно любит „Бедность не порок“... Хвалёной „Грозы“ не понимает; и зачем было изменять жене, и почему ей нужно сочувствовать, тоже не понимает».

Уже определились, чьё мнение вам ближе всего?

Причина третья: открыть в давно известном произведении новые грани

Как говорил классик, лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстояньи. Многие реалии, которые в XIX веке были в порядке вещей, сейчас кажутся нам совершенно дикими. Именно поэтому критика, которую пишут современные авторы, тоже интересна: они позволяют увидеть подвох там, где в XIX веке его даже не заметили бы.

С этой точки зрения показательна опубликованная на портале «Мел» статья «Феминизм, абьюз и Фрейд: как говорить про „Грозу“ с современными школьниками». Так, авторы подмечают интересную особенность в характере Кабанихи, заключая, что она — не только тиран, но и неприкрытый манипулятор:

Существует ли в действительности заявленный конфликт между Катериной и её социальным окружением? Ведь главная героиня на самом деле больше всех похожа на Кабаниху в своих идеалах: её девические мечты вполне соответствуют представлениям свекрови о счастье. Разница лишь в том, что там, в девичестве, Катерина добровольно стремится к такой жизни, а попав в семью мужа, где люди друг друга «едят поедом», уже не может разделить принципы Кабанихи — потому что не приемлет методы, которыми эти идеалы насаждаются.

Абьюз в семье Кабанихи — почти что скрепа. Дикой мучает всю семью, и насилие спускается иерархически — Кабаниха мучает невестку.

А Варваре при этом говорит: «Гуляй, пока твоя пора придет. Ещё насидишься!» И за это не стыдно ни Варваре, ни Кабанихе. Катерину же, напротив, постоянно подозревают в измене еще до того, как она ее совершает, то есть фактически подталкивают к этому поступку («А вот ты заведешь себе любовника», «Обещай, что на парней не будешь смотреть»).

Катерина искренне относится ко всем ценностям, она нравственна и не может соблюдать правила формально, как Варвара. То есть перед нами скорее не социальный конфликт, а конфликт искреннего человека с неискренними. И главной героине противны не идеалы и принципы свекрови, а то, каким образом эти идеи транслируются, то есть сама ложь и насилие.

Итак, если о книге говорят и спорят спустя полтора века, это показатель, что перед нами что-то действительно особенное. «Критический» потенциал шедевра неисчерпаем!