Текст: Роман Насонов, доцент Московской государственной консерватории им. П.И. Чайковского
В Санкт-Петербургской академической филармонии имени Д.Д. Шостаковича состоялась презентация книги известного историка Юлии Кантор «Ленинградская симфония. Партитура памяти».
Это первое целостное повествование об исполнениях Седьмой («Ленинградской») симфонии Дмитрия Шостаковича в годы Второй мировой войны, которое заполняет лакуну в истории советской музыки, да и в социально-политической истории нашей страны. Историк не просто внимательно изучила множество разрозненных свидетельств о судьбе этой музыки и свела их в «партитуру», но и дополнила собственными архивными находками. Некоторые из них устраняют фактические ошибки в научной и популярной литературе.
И что особенно важно, книга написана объективно, но не отстраненно и без фальши. Важным фоном повествования становится ход военной истории — события на полях сражений и в тылу, на дипломатическом «фронте». С величайшей тщательностью собраны отклики свидетелей премьерных исполнений — музыкантов и «просто» интеллигентных слушателей. Выясняется поразительная вещь: эвакуация музыкальных организаций Ленинграда послужила импульсом к развитию классической музыки в городах СССР, формированию филармонической аудитории, способной воспринимать шедевры композиторского творчества.
В монографии приводятся не только подробности ленинградской премьеры 9 августа 1942 года — на основе опубликованных свидетельств и архивных документов возникает краткий очерк истории музыки в осажденном городе. В результате премьера симфонии — столь важная в духовном и в идеологическом отношениях — словно растворяется в звучащей повседневности блокады, вписывается в большое историческое полотно. Впрочем, подобный «бонус» воспринимается как нечто ожидаемое: музыка Шостаковича пропитана воспоминаниями и мыслями о родном Ленинграде, круг ее образов отнюдь не ограничивается знаменитой картиной вражеского нашествия.
Разумеется, книга не исчерпывает всех затронутых в ней тем. Перспективы дальнейших исследований многообразны: от поиска новых документов, относящихся к судьбе «Ленинградской» симфонии, и проверки свидетельств, опубликованных в советское время, до воссоздания звукового ландшафта Ленинграда и других советских городов военного времени.
Большинство собранных в книге Юлии Кантор документов публикуется впервые. Читатель узнает о присвоении Шостаковичу Сталинской премии за 1941 год, познакомится с рядом неизвестных прежде комментариев композитора к своему творчеству. Глубоко трогают письма к матери, отправленные из Куйбышева в первые месяцы жизни в эвакуации. Опубликована здесь и первая научная хронология премьер Ленинградской симфонии в городах СССР и за рубежом в 1942 году. Но самый, с моей точки зрения, волнующий документ – приложение, где поименно перечислены музыканты, исполнители симфонии в блокадном Ленинграде, — подлинные герои той войны и патриоты своего города. Ведь прежде всего ради них, ради их потомков и ради нашей общей исторической памяти написана эта книга. И хотя многие реалии войны, приводимые на ее страницах, ужасают, эта «Партитура» вселяет в душу самые светлые чувства. Никто не забыт и ничто не забыто.
Ленинградская симфония. Партитура памяти / Юлия Кантор - М.: Политическая энциклопедия, 2024
Глава II. «ЭТА СИМФОНИЯ ЯВЛЯЕТСЯ СРЕДОТОЧИЕМ ВСЕХ НАШИХ ЭМОЦИЙ»
Путешествие по стране
В ноябре Большой театр начал трансляцию по Всесоюзному радио цикла концертов «Великая русская музыкальная культура», в которых принял участие и Д.Д. Шостакович, аккомпанируя свои романсы на стихи А.С. Пушкина. Активный интерес вызвала встреча общественности с Д.Д. Шостаковичем и И.Г. Эренбургом, состоявшаяся в конце ноября 1941 г. Зал Драматического театра имени А.М. Горького был переполнен. Эссе Эренбурга – «Моральный облик солдата гитлеровской грабьармии» – строилось на наблюдениях, сделанных в Испании, Франции, на фронтах Отечественной войны. Шостакович же выступил с воспоминаниями о Ленинграде первых военных месяцев. «Принимали его горячо и восторженно». В заключение Шостакович исполнил на фортепиано скерцо из Пятой симфонии. Параллельно с концертными выступлениями Шостакович занимался активной организационной работой. Его вместе с пианистом Л.Н. Обориным выбрали в состав художественного совета Куйбышевского отделения ВТО, руководимого артисткой местного Драматического театра имени А.М. Горького И.Ф. Щегловой. Он же стал инициатором создания Куйбышевского отделения Союза композиторов, которое, хоть и не любил «начальственные» должности, и возглавил, поддавшись напору коллег, прагматично решивших, что авторитет Шостаковича позволит наиболее эффективно решать возникавшие перед новой творческой организацией проблемы. А проблем этих было множество – от нехватки помещений до элементарного отсутствия нотной бумаги. И со свойственной ему добросовестностью в отношении как больших, так и малых дел композитор принялся и за решение этой, «бумажной», задачи. Сохранилось его письмо с просьбой предоставить бумагу. Просьба была удовлетворена. Аналогично несколько позже решился и вопрос с предоставлением помещений Первой (и на тот момент единственной) музыкальной школе Куйбышева. Именно члены Куйбышевского отделения Союза композиторов на своем первом собрании – «Музыкальной среде» – в декабре стали первыми же «неквартирными» слушателями трех частей симфонии. 22 декабря состоялся творческий вечер-концерт Шостаковича, где он исполнил свои произведения, созданные в 1934–1940 гг. И в интервью накануне концерта упомянул о скором окончании работы над Седьмой симфонией, коснувшись «атмосферы» ее создания в родном городе: «Симфония рождена войной и посвящается осажденному Ленинграду. Идея ее – наша борьба, наша победа. Писал я эту симфонию ночью, с большим увлечением, быстро, как, пожалуй, еще никогда не писал. Когда воздушные тревоги прерывали эту работу, я отправлялся на крышу вместе со всеми ленинградцами отстаивать свой город от огня. Затем снова писал. Фронтовая обстановка стимулировала работу, подгоняла меня, создавала необходимое для творчества напряжение». Все эти штрихи дают представление, на каком, отнюдь не спокойном и отстраненном от бытовых реалий и неурядиц, фоне, и к тому же в постоянной тревоге за близких, оставшихся в блокадном кольце, композитор работал над завершающей частью Ленинградской симфонии. И в буквальном смысле рвался в бой: как и в Ленинграде, он отправляется в военкомат – просит отправить его на фронт. Но и в Куйбышеве медкомиссия признала Шостаковича негодным к военной службе, и ему вновь, в который уже раз, посоветовали бороться с врагом «своим оружием». Мощный толчок для завершения произведения дали известия о контрнаступлении советских войск под Москвой, закончившемся разгромом противника. Последнюю правку в партитуру Шостакович внес 27 декабря 1941 г. Тогда же на титульном листе партитуры появилась его надпись: «Посвящается городу Ленинграду». А в начале 1942 г. его семья переехала в двухкомнатную квартиру в доме № 146 на улице Фрунзе, на углу с Рабочей, ныне носящей его имя и ведущей к оперному театру. (После триумфа Седьмой симфонии семья композитора получила новую четырехкомнатную квартиру в одном из лучших домов города на Вилоновской улице 2 . На этом доме теперь – мемориальная доска.) <…>
Для репетиций отвели зал Дворца культуры, где намечалось провести и премьеру. Репетировал С.А. Самосуд с оркестром с января 1942 г. ежедневно по утрам, фразу за фразой, ничего не упуская, ничего не предоставляя воле случая. «Мне повезло, – сообщал Шостакович композитору, ректору Московской консерватории В.Я. Шебалину. – Оркестр ГАБТа сейчас мало работает и потому приналег очень старательно на симфонию, над которой работают много и добросовестно». Сказывалась не только обычная требовательность, тщательность Самосуда, но и понимание им исторической ответственности за предстоящую премьеру. Дирижер составил график спектаклей театра так, чтобы оркестр был максимально свободен и основное внимание уделял симфонии. <…>.М. Цветкова, одна из первых лекторов-музыковедов филармонии, вспоминала: «Дома не топят, на улице темно, очереди, голод, а везде идут концерты, все концерты и концертные залы переполнены. Слушатель тоже был очень искушенный, здесь было много эвакуированных из столиц». «Я бывал на репетициях Ленинградской симфонии. Это январь – февраль 1942 года. Мы тихо присаживались в последнем ряду партера и смотрели, как в оркестровой яме шла репетиция. Нас не выгоняли. Шостакович сидел в седьмом-восьмом ряду, и дирижер Самуил Самосуд часто останавливал репетицию, поворачивался, Шостакович с партитурой в руках к нему быстро-быстро подбегал. И они весьма эмоционально что-то обсуждали», – вспоминал современник. В начале января Шостакович пишет в Ташкент своему другу, музыковеду И.Д. Гликману, находившемуся в столице УзССР с Ленинградской консерваторией, останавливаясь на бытовой стороне жизни едва ли не более подробно, нежели на творческой: «Дорогой Исаак Давыдович. Пишу я тебе довольно часто, во всяком случае столько, сколько позволяют мои конвертные возможности. Надо сказать, что этот продукт бумажной промышленности чрезвычайно редко попадается в Куйбышеве. Открытки тоже. Оставляют лишь желать лучшего мои финансовые дела, которые хоть и не плохи, но в достаточной степени не стабильны. Впрочем, у меня всегда было неопределенное финансовое положение. Квартира моя состоит из двух комнат, и главное ее достоинство – это то, что она отдельная. В этой квартире я закончил 7-ю симфонию. Кроме этой достопримечательности, в ней имеются ванная, кухня и уборная. Несколько слов о симфонии: 1-я часть длится 25 минут. Закончена она была 3. IX. 1941. 2-я часть длится 8 минут. Закончена 17. IX. 1941. 3-я часть длится 17 минут. Закончена 29. IX. 1941. 4-я часть длится 20 минут. Закончена 27. XII. 1941. Слушавшие это сочинение дают ему высокую оценку по первым трем частям. 4-ю часть я показывал пока еще лишь очень немногим. Те немногие хвалят, но среди них (похвал) имеются нотки сомнения… Есть целый ряд ценных замечаний по поводу 4-й части, но я их принимаю к сведению, но не к исполнению, т. е., с моей точки зрения хор и солисты не нужны в этой части, а оптимизма вполне достаточно». В том же письме композитор упоминает, что Седьмая симфония выдвинута на соискание Сталинской премии и что в Куйбышеве ее предполагают исполнить силами оркестра Большого театра под управлением Самосуда. Есть в письме и своеобразный анонс новосибирской премьеры: «Хотелось бы послушать это произведение в исполнении Мравинского, но сейчас это трудно... Жизнь наша течет нормально, спокойно, тихо. Иногда по ночам, терзаемый бессонницей, плачу (sic!). Слезы текут обильные, горючие… А потом успокаиваюсь. Нервы шалят».
