Текст: Михаил Визель
Фото: Виктор Васенин/РГ
Не часто бывает, чтобы автор биографической книги мирно сидел на сцене рядом со своим знаменитым героем. Но еще реже бывает, когда знаменитость сидит на сцене рядом со своим биографом и понимает, что зрители пришли не только поглядеть на него, знаменитость, и задать ему свои вопросы, но и от души поздравить скромного биографа. Именно так произошло 3 сентября в пресс-центре «Российской газеты». Потому что автор книги о директоре Эрмитажа, проведшем свой роскошный, но перегруженный корабль через водовороты и подводные рифы девяностых и нулевых, - журналист «Российской газеты», многолетний редактор отдела «Общество».
Значит, книга о Михаиле Пиотровском - это журналистская книга, скомпилированная из интервью? Ни в коем случае. Елена Яковлева действительно много раз брала у своего героя интервью. Первый раз - семь лет назад, в Амстердаме, где Эрмитаж устраивал большую выставку Каспара Давида Фридриха, и где журналистка (хорошо знавшая этого относительно малоизвестного художника-романтика) произвела на строгого директора благоприятное впечатление своей компетентностью и тактом. Особо стоит отметить также уникальное позапрошлогоднее интервью «на двоих» - с Пиотровским и наместником Александро-Невской лавры, епископом Выборгским Назарием, когда, несмотря на острейшую тему (реституция церковного имущества и сооружений), она сумела так выстроить разговор, что собеседники если не пришли к согласию, то по крайней мере услышали друг друга. Но, по уверениям самой Елены Яковлевой, в книгу попало не больше пятнадцати строк от всех ее опубликованных интервью с Михаилом Борисовичем. А все остальное - результат трёхлетних бесед с самим героем, его семьей и сослуживцами, изучения семейных альбомов, семейных, архивных и официальных документов.
Зачем это понадобилось занятому журналисту? Путь даже и называющему себя «рыцарем Эрмитажа»? Авторский ответ прост: в пределе биографии - житие. Наше общество нуждается в книгах, способных не просто развлекать, но служить ориентиром. И в героях, о которых такие книги можно писать, «не прикрывая глаза» на те или иные моменты их биографий. Биография Михаила Пиотровского еще, к счастью, продолжается, и, хочется надеяться, будет продолжаться еще долго; но уже можно не сомневаться - лучшего героя, чем Пиотровский, - востоковед, археолог, директор Эрмитажа с почти четвертьвековым стажем, сын востоковеда, археолога, директора Эрмитажа с четвертьвековым стажем, для этой задачи не найти. Его репутация, его жизненный путь безупречны. И поэтому она готова выставить своего героя не только для «ближнего круга» - учеников, друзей, почитателей, но и для круга дальнего - оппонентов, завистников. И рассказывать то, что, в общем, можно было бы и не рассказывать. Например, о том, как его армянскую бабушку спас от погрома в Баку азербайджанский князь. А возлюбленная молодости Михаила Пиотровского погибла, сорвавшись с пятого этажа, - и много лет спустя этот трагический эпизод отозвался, когда он сам чуть не погиб, сорвавшись со скалы.
А зачем это понадобилось самому Михаилу Борисовичу? Он же знает себе цену и не страдает манией величия. Наоборот, свое выступление он начал с того, насколько это неудобно и неприлично - выступать на представлении книги о себе самом. Но все-таки он согласился участвовать в этом проекте, как пятнадцать лет назад согласился участвовать в сложнейшем проекте Александра Сокурова «Русский ковчег» (где ему выпала уникальная возможность не просто играть самого себя, директора Эрмитажа, но и беседовать в кадре со своим отцом, оказавшись при этом его ровесником). Потому что, как четко сформулировал сам герой, «этот человек (то есть автор книги. - М.В.) может рассказать об Эрмитаже так, как я никогда не смогу, и не имею права рассказывать, если бы это говорил или писал сам. Здесь действительно получилось. То, что здесь рассказано, рассказано так, как я бы не смог никогда рассказать».
А рассказать ему есть что. Пиотровский - не просто завкафедрой, востоковед, музейщик, но и человек с четко выраженной позицией. На презентации, разумеется, одним из первых всплыл вопрос о трагической ситуации с сирийской Пальмирой. Ответ интеллигентного музейщика был совершенно четок: «Пальмиру можно было спасти. С иракской Ниневией ничего нельзя было поделать, а здесь можно. Игиловцы * ) шли туда долго, было ясно, что идут именно туда, чтобы их там не бомбили, шли через пустыню, где их можно было разбомбить. Европейские страны на это не решились, потому что это была бы помощь Асаду. Но ради сохранения культуры можно делать вещи, которые в других случаях делать было бы нецелесообразно».
Столь же резко высказался он по совсем другому поводу - о возможности вторжения в структуру Эрмитажа какой-то ультрасовременной постройки, вроде стеклянной пирамиды, как в Лувре. «В музей нельзя входить из-под земли, - отрезал директор Эрмитажа. - Поэтому у нас пирамида невозможна. А что касается Парижа… ну, в городе, где есть Эйфелева башня, пирамида уже не страшна».
Но такая жесткость вполне может смениться готовностью к конструктивному диалогу, когда это можно и, главное, нужно. В первую очередь - по таким острейшим вопросам, как снятие полицейской охраны из музеев и передаче храмов-музеев обратно церкви. «В России опека музеев - это обязанность государства. При снятии полицейских постов потребуется в 3-5 раз больше денег выделять самим музеям. У нас есть предложения о том, что можно сокращать, а чего ни в коем случае нельзя сокращать. Но мы договоримся. Не было случая, чтобы мы не договорились».
«Мы все чаще сталкиваемся со случаями совершенно вопиющего варварства, - подчеркнул советник президента Владимир Ильич Толстой, в недавнем прошлом - тоже директор знаменитого музея. - Общество жизнеспособно только тогда, когда есть люди, способные ему противостоять». И, добавим от себя - когда есть писатели, способные о таких людях рассказать.
Эрмитаж на улице Правды
Вопросы и ответы Михаила Пиотровского, прозвучавшие на презентации в «Российской газете»
Михаил Борисович, как вы согласились на книгу о себе?
Михаил Пиотровский: Конечно, это неудобно - быть на презентации книги о себе самом. Но я воспользовался ситуацией, чтобы рассказать об Эрмитаже и востоковедении.
Как удается держать дистанцию и быть в хороших отношениях со всеми министрами культуры, пережив их шесть или семь за свою бытность директором?
Михаил Пиотровский: Министры у нас все хорошие. Это первое. А второе - так и полагается, чтобы директора музеев бывали долго и менялись значительно реже, чем меняются министры.
В книге есть глава, где вы размышляете о вещах, на которые Эрмитаж никогда не пойдет ради денег.
Михаил Пиотровский: Это вовсе не значит, что если эти вещи не делает Эрмитаж, то их никто другой не должен делать. Например, музей Метрополитен сдает любому человеку за большие деньги для свадьбы или собственного приема свои помещения. Для них это нормально. Эрмитаж - это императорский дворец. Поэтому только свои события.
Еще - мы не можем называть залы именами людей, которые дают деньги. А вот в музее МоМа в Нью-Йорке есть комнаты, которые названы в честь замечательных искусствоведов, издателей. Люди давали деньги, чтобы их запомнили. Так что это подвижная вещь. И должен решать директор, где эта грань, что можно делать за деньги, а что нельзя.
В книге есть хорошая большая восточная часть из жизни Пиотровского. Вы были счастливым человеком, когда работали три года в Йемене, преподавали студентам.
Михаил Пиотровский: Я и сейчас счастливый человек. Для востоковеда так долго жить в странах, которые ты изучаешь, и жить особой жизнью, приближенной к событиям, и к политическим событиям, культурным, - это замечательно. Я надеюсь, что нынешнее страшное время пройдет, и будем, как раньше, с экспедициями и в Йемен, и в Сирию ездить. Есть рецепты, только надо придумать, как их использовать.
Мы не раз читали, что у вас Коран настольная книга. У вас есть любимая сура из Корана?
Михаил Пиотровский: Есть, конечно, но я не буду говорить, также, как какая картина в Эрмитаже любимая. С Кораном был связан замечательный подарок. Муфтий Сирии подарил мне потрясающий Коран. В нем есть палочка - калам, - ты кладешь его на определенную букву, эта палочка тебе читает вслух, ты нажимаешь на другую кнопочку - там анализ грамматики, в следующей кнопочке - анализ произношения, в следующей - комментарий к ней. Все звучит. Перевод на пяти языках, пожалуйста. И это сделали в Сирии. Страна живет нормальной жизнью - насколько это возможно.
Есть ли у вас объяснения, почему, в отличие от питерской ситуации со сколотым Мефистофелем, до сих пор не возбуждено дело по "Божьей воле"?
Михаил Пиотровский: До тех пор, пока вы будете упоминать название организации, которая не заслуживает никакого упоминания, так и будет продолжаться. И этот пиар нужно сбивать. Невысокий культурный уровень общества, который мы наблюдаем, сказывается на некой боязни власти, которая то опирается на широкие массы, то нет. Нельзя ставить рядом хулигана и университетского профессора. Мы должны объяснять, рассказывать. Если выставляется в музее, значит, искусство. Это то, что мы отстаиваем. Здесь нужно просвещать, говорить. Сбитый Мефистофель был примером. Петербург немножко другой город, у нас на улицы выходят только по одному поводу - памятники архитектуры, культуры.
Последнее решение правительства Санкт-Петербурга о сохранении статуса Исаакиевского собора будет дальше кем-то оспариваться? Что собираются делать музейщики?
Михаил Пиотровский: Можно найти, если захотите рецепт. Эрмитаж - музей, среди которого есть дворец. А Кремль - это дворец функционирующий, рядом с которым есть музей. У нас нет разногласий с церковью и с религией, кроме имущественных. Но не наше, и не церковное дело заниматься вопросами имущества и собственности.
Вы встречались с главой МВД Колокольцевым? Как решится судьба музеев с охраной после 1 ноября?
Михаил Пиотровский: Это совместные усилия. Удалось поднять шум после скандала в Манеже, до этого в министерство обращались с десятками писем. И я писал Колокольцеву. Он человек отзывающийся.
Говорили с ним по телефону после очередного общественного взрыва, как можно охранять музеи. Мы в музее люди деловые, у нас несколько уровней охраны. Мы отлично знаем, сколько нужно и как нужно. Вчера было совещание в министерстве культуры. Были собраны все федеральные музеи Москвы и вокруг, кто могли приехали. Все музеи готовят свои предложения. Как можно сокращать людей, если, допустим, в Александровской слободе есть только один пост охраны? Как его оптимизировать - непонятно. Мы сейчас находимся в ситуации жестких переговоров. Будем торговаться. Посмотрим, что дальше получится.
Один из главных аргументов, что если сэкономить на полицейской охране, то государство откуда-то должно найти в пять раз больше денег, чем тратится на эту охрану. То есть экономить не получается.
Вторая важнейшая вещь для нас, для России - государственная опека музеев и культуры. Три или четыре человека в погонах должны стоять и охранять культурное наследие. Важнее ничего у государства и у страны нет.
Сейчас то, что предлагается, называется разными словами. Например, аутсорсинг - чтобы другие люди нас охраняли. Можно назваться это и словом приватизация, приватизация услуг по охране музеев. Сейчас уже почти месяц бастует Национальная галерея в Лондоне. Только часть залов открыта, потому что попечители музея решили пойти на приватизацию услуг музеев: службы безопасности, службы экскурсоводов, службы обслуживания посетителей. Все это решили отдать посторонним фирмам. Считается, что тогда будет, может быть, дешевле. Но это отказ от обязательств. В данном случае от своих обязательств отказываются попечители Национальной галереи. В том числе и от того, чтобы платить пенсии служащим.
Вот и нам предлагается приватизировать музейные услуги и охрану в том числе.
Я думаю, что мы все же договоримся с государством. Мы всегда договаривались.
Оригинал статьи — «Российская газета», 03.09.2015
Театр «русского самурая» - ГодЛитературы.РФ, 22.05.2015
Искусство оскорбления - ГодЛитературы.РФ, 17.03.2015
* Деятельность Исламского государства (ИГИЛ) запрещена в России
