Текст и коллаж: ГодЛитературы.РФ
Обложка и фрагмент книги предоставлены издательством
Свое 78-летие сэр Джеймс Пол Маккартни, по счастью, встречает в ранге живого и активно концертирующего классика — один из основателей The Beatles буквально пару лет назад выпустил свой 18-й сольный альбом, подался в детскую литературу и даже не думает уходить на покой. Что, конечно, не мешает писать о нем книги уже сейчас.
Так что британский журналист Филип Норман, ровесник Маккартни, уже выпустивший книги о Beatles и Джоне Ленноне, заручился негласным одобрением сэра Пола и написал. К делу, разумеется, подошел серьезно: биография начинается с воспоминаний автора о его первой встрече с Маккартни в 1965 году в Ньюкасле, а заканчивается концертом 2015 года. В итоге получилась подробная и старательно академичная биография одного из главных битлов. Сам автор, впрочем, настаивает на несколько иной оптике: "Десятки книг, написанные о Маккартни, почти без исключения сосредотачиваются на его роли в битловском сюжете — в том, что их публицист Дерек Тейлор по праву назвал “величайшим романтическим приключением XX века”, — и уделяют последовавшим четырем десятилетиям лишь остаточное внимание. Его собственная официальная биография, Many Years from Now ("Много лет назад") авторства Барри Майлза, написана по той же схеме: лишь около двадцати из более чем 600 страниц посвящены его послебитловским годам, а заканчивается она в 1997‑м, за год до смерти Линды. Так что добротной полномасштабной биографии величайшего живого символа поп-музыки и по совместительству ее нехарактернейшего героя по-прежнему нет". Этот-то пробел Филип Норман и восполнил.
Остаётся добавить, что русское издание должно было появиться ко дню рождения сэра Пола - но по обстоятельствам этого года его выход оказался отложен до осени.
Филип Норман. Пол Маккартни. Биография / Пер. с англ. Максим Колопотин. — М.: Corpus, 2020
Глава 14
“Долгих лет счастья и кучу марципановых бутеров”
На протяжении шестидесяти одного года дни рождения Джима Маккартни (отец Пола. - Прим. «ГЛ») отмечались без всяких излишеств: семейным чаепитием, тортом со свечками в подсвечниках с лепестками и, может быть, чуть большей, чем обычно, ставкой на его любимых “лошадок”, если наводчик из Liverpool Echo советовал какую-нибудь особо многообещающую кандидатуру.
Но на свою шестьдесят вторую годовщину — или, точнее, накануне вечером — Джим оказался в роскошном кинотеатре “Ландон павилион” на королевской премьере “Вечера трудного дня”. От фильма он получил огромное удовольствие, хотя сценарий невольно коснулся трагедии, которую он с сыновьями пережил восемь лет назад. В самом начале, когда Beatles сидят в купе поезда, Джон, согласно сценарию Алана Оуэна, спрашивает Пола, почему тот вынужден присматривать за своим непоседливым дедом, которого играет Уилфрид Брамбелл. “Меня об этом попросила мама”, — звучит в ответ.
После показа следовал пышный прием в отеле “Дорчестер”, где присутствовали принцесса Маргарет и ее муж, лорд Сноудон, — королевская пара, столь же гламурная и популярная в 1964 году, как Уильям с Кейт полвека спустя. Джиму предложили шанс быть представленным, однако, как обычно, не желая выпячивать себя, он отказался, полагая, что просто не найдется что сказать.
В полночь, официально давшую отсчет дню рождения, Пол вручил Джиму сверток из коричневой бумаги, развернув который тот увидел нарисованную маслом скаковую лошадь. “Я сказал: «Какая прелесть», — позже вспоминал он, — а сам думаю: «Зачем мне эта картина с лошадью?» Пол говорит: «Это не просто картина… Я самого коня купил. Он теперь твой, и в эту субботу у него скачки в Честере»”.
Конь оказался мерином с впечатляющей родословной по кличке Барабан Дрейка (Drake’s Drum). Пол заплатил за него 1050 фунтов (15 тысяч по нынешним временам) и пристроил его в конюшню подполковника Уилфреда Лайда, известного йоркширского тренера. В субботу в Честере Джим с обоими сыновьями уже наблюдал, как тот участвовал в своем первом забеге — и финишировал вторым.
Такая подчеркнутая демонстрация сыновних чувств со стороны Пола особым — не самым приятным — образом перекликалась с событиями в жизни Джона Леннона. Дело было в том, что как раз во время съемок фильма “Вечер трудного дня” Джон снова встретился со своим отцом, Альфредом Ленноном, которого он не видел с шестилетнего возраста. Альф, теперь известный как Фредди и давно покинувший торговый флот, вел полукочевой образ жизни и работал на кухне одной гостиницы, когда коллеги заметили, что один из Beatles носит его фамилию.
На самом деле, несмотря на его нынешнюю низкооплачиваемую работу, Фредди совсем не был тем безнадежно пропащим человеком, каким был приучен считать его сын. И история про то, что он просто бессовестно бросил семью сразу после войны, оставив малыша Джона на попечение семьи, которая передавала его из рук в руки, пока, наконец, он не оказался в доме суровой тети Мими, тоже отличалась от реальности. Однако мифотворчество Мими оставило слишком глубокий след, чтобы Джон мог чувствовать себя комфортно в компании своего блудного отца или перестать подозревать, что единственным мотивом Фредди была надежда урвать свой кусок от битловских богатств.
Напротив, Джим, когда к сыну пришла слава, ни разу не потребовал от Пола ничего в награду за все свои годы одинокого и самоотверженного отцовства. Поэтому Барабан Дрейка был не просто прихотью молодого миллионера, хвастающегося своим новым богатством; это была дань благодарности, превосходившая все, о чем его отец мог когда-либо попросить или даже мечтать.
Еще одним подарком Пола на шестидесятидвухлетие (и этот подарок, как всегда утверждал Джим, значил для него еще больше) стала возможность наконец уйти на покой, чтобы в полной мере наслаждаться своей новой жизнью коневладельца. В 1964 году Джим по-прежнему работал на A. Hannay & Co., фирму, занимавшуюся торговлей хлопком, в которую он поступил четырнадцатилетним подростком во время Первой мировой, и получал недельное жалование, которое так и держалось примерно на уровне 10 фунтов. Пол сказал отцу, что ему пора уйти с работы и не ждать еще три года до наступления официального пенсионного возраста — что теперь он сможет обеспечивать его до конца жизни. Как бы Джим ни был привязан к хлопковой бирже и уже не такой бойкой, как раньше, коммерческой жизни центрального Ливерпуля, уговаривать его не пришлось.
Ему никогда не приходило в голову, что, уйдя на пенсию, он проведет остаток лет где-то еще, а не на Фортлин-роуд, 20, в этом небольшом муниципальном доме позади полицейской академии, где он воспитал двух своих мальчиков, — даже если теперь полицию чаще можно было увидеть прямо перед дверью, сдерживающей натиск толпы экзальтированных девиц.
Как и родственники остальных битлов, Джим и по-прежнему живший с отцом Майк были неизменно обходительны с теми, кто осаждал их дом и засыпал их письмами и подарками со всего мира. Если фанаты приезжали издалека или выглядели особенно жалко из-за погоды или чего-то еще, Джим приглашал их внутрь и пускал попить чаю в крошечную кухню, где стену украшали фотографии Майка, на которых Джон снимал с плиты видавший виды жестяной чайник или сам хозяин дома загружал в стиральную машину нижнее белье старшего сына.
Однако к 1964 году ситуация с фанатами на Фортлин-роуд была такова, что Пол уже не мог приезжать домой, как он по-прежнему любил делать. Поэтому он стал подыскивать Джиму новый дом, такой, который располагался бы в более уединенном месте и который он сам при необходимости мог бы использовать в качестве своего форпоста на Северо-Западе.
По традиции, заветной мечтой любого уходящего на покой ливерпульца было переехать “за воду” — то есть за реку Мерси, — чтобы поселиться в зеленых предместьях полуострова Уиррал, территориально относящегося к Чеширу. Пол нашел там идеальное место под названием Хесуолл — деревню на западной оконечности Уиррала, с которой он впервые познакомился, когда Quarrymen играли в зале местного Женского института. За значительную по тем временам сумму в 8750 фунтов он купил отцу дом с четырьмя спальнями, откуда открывался захватывающий вид на реку Ди и лежащий на другом берегу Уэльс.
Дом имел собственное имя — “Рембрандт” — и был построен в псевдотюдоровском стиле, напоминая и тем и другим детский дом Джона в Вултоне, который Пол когда-то считал слишком “пафосным”. Санузел здесь на всех был только один, зато в довесок прилагалось пол-акра земли с садиком и приличного размера теплицами, так что Джим, наконец, мог целиком отдаться своей всегдашней страсти, не будучи ограниченным квадратиками травы на задних дворах муниципального жилья.
Пол заплатил за ремонт, установку центрального отопления и ковры, которые полностью закрывали пол. Падчерица Джима Рут Маккартни вспоминает: “Он впервые жил в месте, где ковры лежали вплотную к стенам”.
В “Рембрандте” должен был поселиться и Майк Маккартни, который к этому времени тоже пришел в поп-музыку, хотя и более окольным путем, чем старший брат — “наш паренек”, как Майк его всегда называл. Поработав какое-то время стажером в дамской парикмахерской, Майк стал одним из главных организаторов первого мерсисайдского фестиваля искусств в 1962 году, где принял участие в скетче с ливерпульскими поэтами Роджером Макгоу и Джоном Горманом. В результате троица основала вокальное трио, специализирующееся на старых мюзик-холльных номерах и детских распевках-кричалках. Название ему было дано с типично ливерпульским мрачным юмором: Scaffold (“Помост для виселицы”).
Чтобы избежать любых обвинений в спекуляции на славе “нашего паренька”, Майк придумал себе фамилию Макгир — слово “gear” на ливерпульском сленге означало как существительное “модный прикид”, а как прилагательное — “крутой”. Пока трио Scaffold зарабатывало себе репутацию, он получал от Пола — по “еженедельному обету”, как он сам говорил, — 10 фунтов на расходы.
Сам Джим мог пользоваться совместным с Полом банковским счетом, на который в то время его сын переводил значительную часть своих битловских заработков. Наличие под рукой такого богатства ударило Джиму в голову только в одном отношении: он стал раздавать несусветные чаевые. В скромном кафе-кондитерской в Хесуолле по счету меньше чем в 2 фунта он мог оставить целый фунт сверху. Путешествуя в автомобиле между Уирраллом и Ливерпулем через тоннель по Мерси, он умудрялся оставлять чаевые даже служителю, который собирал плату за проезд
