Роберт ван Гулик: «Парижские тайны» по-китайски

Текст: Петр Моисеев

Фото обложек предоставлено издательством

История рождения цикла о китайском судье-сыщике эпохи Тан достаточно широко известна. Роберт ван Гулик (1910—1967) — голландский дипломат, работавший в том числе (но не только) в Китае; Китаем же (хотя, опять-таки, не только им) он занимался и как ученый.

Влюбленный в свое дело (в том числе в прямом смысле: женился на китаянке)

ван Гулик усердно доказывал, что китайцы изобрели раньше всех не только книгопечатание и компас, но и детектив.

Правда, судя по всему, малость преувеличил. Потому что свои собственные романы, якобы в «средневековом духе», кроил скорее по западному образцу, как он его понимал.

С одной стороны, ориентироваться на европейский и американский детектив было, конечно, благоразумно: в средневековом Китае существовали скорее очень отдаленные родственники этого жанра, чем собственно детектив. С другой стороны, читающая публика замечала, видимо, скорее внешние отличия от привычных детективов: например, названия глав явно стилизованы под китайскую традицию. Или — чуть ли не самая запоминающаяся черта судьи Ди — он часто (но, замечу, далеко не всегда) расследует по несколько дел одновременно, которые — подумайте только! — оказываются не связанными друг с другом! Эта вот особенность, если вдуматься, плохой комплимент: гораздо интереснее, когда автору удается свести воедино сюжетные линии, которые только казались совсем не связанными. А так — что ж, получается просто сборник новелл или повестей, в котором эти повести не отделены друг от друга достаточно четко.

Что же касается самих сюжетов, то они у ван Гулика делятся, пожалуй, на две основные группы. Многие его истории достаточно просты — роль судьи Ди сводится там к тому, чтобы заметить какую-то неочевидную улику, разглядеть мотив преступления или заманить преступника в ловушку. Сами проблемы часто ставятся вполне по-детективному, но разрешаются… Скажем, в «Смерти под колоколом» свидетель сообщает, что слышал на месте преступления колотушку ночного дозора. Ну, ночной дозор вне подозрений — и это правильно: четкая граница между теми, кого можно подозревать, и теми, кого подозревать нельзя, — хорошее правило. Но как, скажите на милость, современный читатель может догадаться, что колотушку ночного дозора можно спутать с колотушкой бродячего монаха? А если читатель не может догадаться, львиная доля удовольствия пропадает. Ловушки, которые ставит судья Ди, тоже не всегда блещут оригинальностью, - от авторов двадцатого века мы ожидаем чего-то большего, чем, например, банальная «ловля на живца», когда преступнику просто подсовывают очередную жертву, а она потом дает показания. В общем, сюжеты из первой группы грешат не столько простотой, сколько незатейливостью.

В других романах ван Гулика — таких, как «Призрак в храме Багровых Туч» или «Монастырь с привидениями», - наоборот, сюжет крайне запутан. (Параллельные расследования при этом отсутствуют.)

Например, в «Монастыре» автор ошеломляет нас эффектной загадкой: остановившись на ночлег в даосском монастыре, судья Ди выглядывает в окно и видит в окне напротив мужчину в старинном воинском шлеме, который душит обнаженную женщину, да еще и с отрубленной рукой.

Однако через несколько секунд видение исчезает, и тут же выясняется, что противоположная стена — глухая, окна в ней нет. И пошло-поехало: выясняется, что некоторое время назад в монастыре погибли три девушки-паломницы; сейчас в монастыре гостят бродячие артисты, среди которых замечена девушка — двойник еще одной юной паломницы (пока еще живой); заехавший в монастырь молодой поэт намекает, что предыдущий настоятель был убит, хотя тот — вроде бы — скончался при свидетелях, у которых его смерть не вызвала подозрений… Вроде бы все хорошо, действие не останавливается ни на минуту, судья Ди шевелит мозгами… но, чтобы распутать такой клубок по-настоящему эффектно, надо было бы дать разгадку, заключающуюся в одной фразе, а еще лучше — в одном слове. В крайнем случае — в одном небольшом абзаце. Сюжет, скажем, «Зернышек в кармане» близок к этому типу — вроде бы событий много, а в ключевой момент выясняется, что ларчик открывается очень просто. Антон Чиж в лучших своих произведениях демонстрировал то же умение превращать мнимую сложность в предельную простоту. Но ван Гулику приходится распутывать свои сюжеты так же долго, как он их запутывал. Это тоже в некотором роде искусство, но — не высший пилотаж.

Почему же ван Гулик все-таки популярен? Рискну предположить, что его успех сродни успеху Стаута: в обоих случаях читатель запоминает прежде всего декорации. Слов нет, антураж в детективе важен — в противном случае останется голая схема. Кроме того, ван Гулик — неплохой рассказчик, он умеет увлечь. Но дает он не совсем то, что обещал, называя себя детективистом. Его увлекательные повествования либо очень уж незатейливы, либо ближе к «Парижским тайнам», чем к «Собаке Баскервилей». Читатель не всегда и разницу заметит — изложено-то занимательно. И все же — называть судью Ди «китайским Холмсом» было бы преувеличением. В лучшем случае — «китайский Ниро Вульф».