Выбор шеф-редактора. Книги на дождливое лето

Текст: Михаил Визель

Фото с сайтов издательств и с сайта книжного магазина "Москва"

Олег Ивик. «Мой муж Одиссей Лаэртид» М.: Текст, 2019

Не поручусь, что писателям всего мира за две тысячи лет, но русским писателям без малого за двести лет существования русской «Одиссеи» еще не приходило в голову задаться простым вопросом: а чем занималась верная Пенелопа те двадцать лет, что ее муж, хитроумный Одиссей, странствовал там и сям, прежде чем вернулся, «пространством и временем полный»?

В духе новейших феминистских подходов ответ, предлагаемый мифическим Олегом Ивиком (мифическим - потому что под звучным именем скрываются два разнополых соавтора), может обескуражить поклонников доблестных мужей в медноблещущих шлемах. В собственноручных записях Пенелопы, якобы найденных на раскопках в подвалах итакского дворца, Одиссей предстаёт не то чтобы негодяем, но, прямо скажем, не идеальным героем. А его пресловутая хитрость - оружием обоюдоострым: с её помощью можно совершать как славные подвиги, так и откровенные мерзости. И он что, правда полагал, что никто в маленьком и судоходном Эгейском море не заметит и не передаст Пенелопе, что ее муж много лет преспокойно живет на расстоянии нескольких дневных переходов от Итаки, на острове Огигии в объятьях прекрасной Калипсо? Оно, конечно, воля богов, но как-то уж больно легко Одиссей с ней смирился… А как назвать то, что он совершил по прибытии на Итаку? Избиение женихов - это можно понять, надо показать, что хозяин вернулся в дом, но зачем он вслед за женихами (которые, кстати, давно уже ни о каком жениховстве и не помышляли, а просто ели-пили) перебил девушек-служанок?! У них что, был выбор - исполнять желания пришлых воинов или отказывать им?!

Но роман «Олега Ивика» - не сатирический и не разоблачительный. Точнее, не только разоблачительный. Оба реальных автора не случайно имеют прямое отношение к археологии. Они вдумчиво восстанавливают быт и психологию древних людей, вдыхают жизнь в застывшие фигуры - Лаэрта, Телемаха, Евмею, самого Одиссея. Порой это получает у них подчеркнуто по-современному, что сами они в предисловии и признают. Но, похоже, и это делается сознательно, чтобы показать: со времен Одиссея и Соломона (современников, которые могли встретиться где-то на полпути к своим целям, о чем Конан Дойл даже написал маленький рассказ) люди не так изменились, как нам порой самим хотелось бы думать. Иначе мы не могли бы восхищаться их медноблещущими подвигами.

Мишель Бюсси. «Помнишь ли ты, Анаис?»

Перевод с французского Нины Хотинской

М.: Фантом Пресс, 2019

Книга, близкая к тому, чтобы счесть ее идеальным «пляжным чтением»: четыре небольшие повести - или больших рассказа - про Belle France, пропитанных южных солнцем и, усилиями многоопытной Нины Хотинской, истинно французским шармом - так что даже жестокий американский гитарный запил здесь становится романтическим «перебором». При этом в основе каждой из четырех новелл лежит некая детективная загадка, поначалу даже кажущаяся кровавой - но в мире Бюсси все преступления оборачиваются остроумным фарсом или даже пикантным анекдотом, а самое большее, что может грозить очаровательной героине - восхитительная ночь любви с не тем человеком, который, впрочем, наутро бесследно исчезнет из ее жизни.

Боюсь, правда, что саму эту книгу ждет та же судьба в жизни читателя - но пока он в процессе чтения, удовольствие гарантировано.

Священник Георгий Чистяков. «В поисках Вечного Града. О встрече с Христом» М.: Никея, 2019

О. Георгий (Чистяков) (1953—2007) — представитель того просвещенного, «интеллигентского» крыла Русской православной церкви, которое ярче всего представлено фигурой о. Александра Меня, чьим учеником (хоть не в строгом смысле) он являлся. Увы, о. Георгий тоже прожил короткую жизнь (хотя смерть его была вызвана естественными причинами) и тоже много успел. Был кандидатом исторических наук, полиглотом, ревностно знакомил с основами христианства самые нерасположенные к этому аудитории - в МФТИ, в РГГУ, в МГУ. К сожалению, он едва успел приступить к написанию «фундаментальных» книг, потому что, по справедливому замечанию Григория Померанца, «те годы, в которые судьба забрала его от нас, — для мыслителя только начало пути», но разнообразные его сочинения продолжают собираться и выходить и через 12 лет после его смерти.

В этой книге, вопреки звучащему по-богословски названию, собраны короткие, в основном журнальные тексты мемуарного и публицистического характера. Большей частью - опубликованные на рубеже нулевых в журнале «Русская мысль» и частично им же заказанные. Например, очерки к юбилеям таких, казалось бы, далеких от интересов православного священника персонажей, как Мартин Лютер Кинг и Хорхе Луис Борхес. Но о. Георгий находит небанальные, личные и глубокие слова и про них. Потому что он не просто интеллектуал, но отмечен и литературным даром, видным с двух строк. Вот как он описывает «внутренних эмигрантов», - выходцев из аристократических дореволюционных семей, которых успел застать в отрочестве:

«О них не написано почти ничего, поскольку жизнь их была во много раз более незаметной, чем та, что была прожита русскими в Париже. В России незаметность была непременным условием выживания.

<…>

Они никогда не печатались именно потому, что были эмигрантами, хотя жили не всегда так скудно, как дядя Сережа, ибо иногда находили нишу, в которой можно было существовать: преподавали языки или переводили с французского и итальянского толстые книги, но упорно молчали. Молча и как-то бесконечно грустно радуясь тому, что, в отличие от большинства своих родственников и знакомых, уцелели сначала в 20-е, потом в 30-е и, наконец, в 40-е годы.

<…>

О, эти милые и бесконечно трогательные семьи, состоявшие иногда из супругов, иногда из сестер или кузин, иногда из двух поселившихся вместе подруг! Я застал эти семьи, когда они уже уходили. Хрупкие, прозрачные и наделенные всеми возможными болезнями… Уходили они не только в мир иной, но в полную безвестность, ибо сегодня о них уже попросту некому вспомнить».

Что же касается богословского названия - ну, для верующего человека всякая жизненная дорога есть дорога навстречу Христу.

Михаил Майзульс. «Мышеловка святого Иосифа. Как средневековый образ говорит со зрителем» М.: Слово, 2019

Нет ничего удивительного, что после нешуточного коммерческого успеха выросшего из онлайнового коммьюнити «Страдающее Средневековье» одноимённого бумажного компендиума (средневековый вокабуляр заразителен!) один из его авторов выпустил отдельный том на очень схожую тему. В котором объясняет, так ли уж наивны средневековые миниатюристы, одевающие библейских персонажей в современное им платье и рыцарские доспехи, так ли уж по-хулигански они себя ведут, рисуя картинки, которые кажутся нам непристойными, и что видно в средневековых зеркалах. «Почему нам сегодня может быть интересно Средневековье? Возможно, в эпоху фейков просыпается тоска по четкому разделению мира на добро и зло, а может, дело в нарастающем, порой патологическом любопытстве к прошлому», - пишет автор предисловия Сергей Сдобнов.

Но самая существенная разница со «Страдающим Средневековьем» в том, что издательство «Слово», известное своими полноцветными и полноразмерными книгами-альбомами, может себе позволить не стеснять автора экономическими соображениями: книга вышла роскошной и дорогой. Ее трудно прочитать насквозь и подряд, но приятно держать на столике крытой дачной веранды, выхватывая несколько страниц оттуда и отсюда.

Павлик Лемтыбож, Даниил Малкин. «НЕКО. МЛЕКО. МОЛОКО» М.: Данилов Луг, 2019

Книга концептуального художника Павла Власова, выбравшего себе в качестве артистического имени название своего родного посёлка в Республике Коми, и дизайнера Даниила Малкина еще дальше (причем намного дальше) ушла от линейного нарратива. По сути дела, это очень качественный (и очень недешевый) альбом. Только, в отличие от книги Майзульса, альбом не исторический и не художественный, а концептуальный: примитивистские или откровенно карикатурные рисунки с подписями в духе то Хармса, то Пригова, а то вообще Льва Семёныча Рубинштейна.

«Если человек оканчивается головой, то чувство, с которым он садится за бумагу, есть беспомощность», - гласит одна из страниц. Вот Лемтыбож эту беспомощность с помощью разных штук и преодолевает. Большей частью довольно удачно - остроумно и не повторяясь. Хватит на целый дождливый дачный день. А то и не на один.