Текст: Дарья Крутоголова

Коллаж: ГодЛитературы.РФ

Сколько раз вы слышали этот незатейливый стишок? А сколько раз сами в детстве "рассчитывались" именно по нему? Тем удивительнее, что имя первоначального автора этой бессмертной оды невинно убиенному зайчику практически никому не известно. "Первоначального" - потому что история главного героя претерпела невероятные трансформации - из убитого в вылеченного, а потом и вовсе "реинкарнировались" в произведения разных писателей усилиями Юрия Левитанского.

Федор Миллер, "папа" самого известного зайчика русской литературы, родился в Москве, в немецкой семье. Кем только он не работал: фармацевтом, переводчиком, преподавателем... Чуть позже Федор Миллер обретает другие имена - Гиацинт Тюльпанов и Заноза - и любимое дело. Именно под этими псевдонимами он до конца своей жизни писал в собственный юмористический еженедельник "Развлечение". Кстати, именно в этом журнале издавались первые рассказы Антона Павловича Чехова - тогда еще Антоши Чехонте. Но "Развлечение" появилось лишь в 1859 году, а на восемь лет раньше того времени Миллеру принес известность маленький "зайчик".

Появилась животинка впервые в "Подписях к картинкам: для детей первого возраста" - Федор Богданович создал эту книжку, скорее всего, под влиянием неожиданно широко известного в России сборника Генриха Гофмана, в переводе названного "Степка-Растрепка". "Подписи..." весьма нестандартны: Миллер причудливо переплел веселые истории с поистине жуткими. Например, дети-шалуны в стихотворении "Вот идет старик седой..." идут на корм рыбам в мешке, а мрачный аист читает им краткую нотацию, похожую на мораль классической басни. Вот и самого известного зайчика в России ни за что ни про что охотник попросту убивает... Читатели разных поколений не смогли смириться с таким печальным финалом и начали сами додумывать истории более жизнеутверждающий конец: зайчик и попросту оживает, и крадет рукавицы в больнице, и отказывается лечиться - в общем, активно живет и даже вредничает!

Но дальше всех в "вариативности" судьбы уже очень даже счастливого зайчика пошел поэт Юрий Левитанский. У него вышел целый сборник под названием "Сюжет с вариантами" - где простая фабула об охотнике и его жертве превращается в настоящий парад стилей разных авторов. Левитанский мастерски обыгрывает манеру каждого поэта - и зайчик обретает новые, неожиданные черты.

"Мой мальчик,

мой царевич,

мой звереныш" - именно так в представлении Левитанского окрестила бы зайку Белла Ахмадулина. А Самуил Маршак и вовсе бы дал ему истинно английское имя - Джон О. Грэй: стихотворение называется "Элегией на смерть достопочтенного зайца, эсквайра...". Бесконечная череда метафор, игры с ритмом и стилей, и от маленького зайчика осталась только оболочка - зато сколькими разными новыми оттенками заискрилась эта маленькая шкурка!

Юрий Левитанский не зря написал в предисловии, что он абсолютно не ждет того, "что читающий эту книгу читатель будет то и дело хихикать, хохотать и покатываться от смеха. Более того, автор этого даже и не хотел бы, ибо это вовсе и не входило в его задачу". И несмотря на заявленную пародийность этой работы, она действительно серьезная. Но можно просто улыбнуться, осознавая, как много можно "извлечь" из обычного детского стишка, вошедшего в фольклор. Интересно, а как бы к этому отнесся Федор Миллер?

Из книги пародий Юрия Левитанского

Канонический текст «Сказания о зайце»

Раз, два, три, четыре, пять,

Вышел зайчик погулять.

Вдруг охотник выбегает,

Прямо в зайчика стреляет.

Пиф-паф, ой-ей-ей,

Умирает зайчик мой.

«Строгая морковь». Ярослав Смеляков 

Не в смысле каких деклараций,

не пафоса ради, ей-ей,

мне нравятся серые зайцы —

те золушки наших полей.

Мне праздника лучшего нету,

чем видеть опять и опять —

по этому белому свету

тот заяц идет погулять.

Ни шелка на нем, ни шевьота.

Ни юбок на нем, ни рубах.

Как красный колпак санкюлота —

морковка в суровых зубах.

Не плод экзотический юга,

чья дряблая кожа пестра, —

а скромная дочь огорода,

больших удобрений сестра...

Но грозный, как тень трибунала,

сидит на своем чердаке

охотник в коротеньком платье,

с кулацким обрезом в руке.

Он зайца в ловушку заманит,

морковку его отберет.

Он с этою целью ложится

и с этою целью встает.

Но вы понимаете сами —

я зайца в обиду не дам.

Высокую чашу питанья

я с ним разделю пополам.

Я дам ему, может, рублевку

из малой получки моей —

пусть купит другую морковку,

какая еще покрупней.

Я буду доволен, по сути, —

была бы у зайца всегда

в железной домашней посуде

красивая эта еда!

«Баллада о зайчике Роуфе, охотничьем сыне Баграте, чуреке и чебуреке». Фазиль Искандер

У злобы — свои законы,

у чести свои права.

Есть заяц, и есть охотник.

Инжир, курага, айва.

За рынком у старой хашной

сошлись они, аккурат,

заяц по имени Роуф

и охотничий сын Баграт.

Лил на ущелье месяц

свой черный венозный свет.

И сказал Баграт: — Нэнавижу! —

и вскинул свой пистолет.

И в хашной умолкли споры,

когда он привстал в седле.

Но пуля в стволе молчала.

Молчала пуля в стволе.

Она молчала, как рыба,

навага, судак, филе...

Все так же в ущелье месяц

лил свой венозный свет,

когда Роуф сказал Баграту:

— Ну-ка, дай сюда пистолет! —

Когда торжествует дружба,

с дороги уходит злость.

И бросил Баграт ему пистолет,

как бросают собаке кость.

Уже текла по горам заря,

как течет виноградный сок,

когда Роуф своею рукой всадил

пулю себе в висок...

Да здравствует сила сильных!

Пусть слабый не будет слаб!

Да здравствует дух броженья,

шашлык и люля-кебаб!

Да здравствуют ритмы Киплинга,

папаха, аллюр, абрек,

фазаны и козлотуры,

мангал, чебурек, чурек!

«Заячье отступление. из поэмы "Треугольные уши». Андрей Вознесенский

Фиеста феерий!

Фатальная зависть!

Долой Рафаэля!

Да здравствует заяц!

Жил огненно-рыжий охотник Мишель.

Из зайца он сделал, мошенник, мишень.

Дабы добывать ежедневный пирог,

он в зайца стрелял через задний порог.

А зайка,

а зайка бежал по параболе.

Его не убили, его не поранили.

Не делали «пиф» и не делали «паф» —

он сам испугался, случайно упав.

А зайка, а зайка

уже — боже мой!

Он белый, как сайка.

Он антиживой.

Распалась семья,

в которой семь я,

а восьмой,

мерцающий, как неон,

говорит, что и он — не он.

«Царевич». Белла Ахмадулина

О ряд от единицы до пяти!

Во мне ты вновь сомнения заронишь.

Мой мальчик,

мой царевич,

мой звереныш,

не доверяйся этому пути!

Душа твоя звериная чиста.

Она наивна и несовременна.

Длина твоих ушей несоразмерна

внезапной лаконичности хвоста.

О заюшка,

ужасен жребий твой!

Меня твоя доверчивость пугает.

Зачем высокий лучник выбегает

из будки с газированной водой?

Груба его неправая ладонь,

несущая надменно сковородку.

С усмешкою, присущей скомороху,

он говорит:

— В огонь его, в огонь!

О, не ступай за грань сковороды,

чтоб шкурка твоя добрая шипела,

в печальных очертаниях Шопена

приобретая видимость еды!

Скорей на дачу, к долгому труду!

Там,

отвергая праздность и забаву,

из хлопьев снега вылепим мы бабу,

мы нарисуем домик и трубу.

Ты побежишь раздетым по двору,

но я не упрекну тебя ни словом.

Я стану говорить старинным слогом, —

иди ко мне, играй со мной в игру!

«Монолог рано вышедшего погулять». Евгений Евтушенко

Я не люблю ходить на именины.

О, как они надменно имениты!

О, именитость наших именин!

А Поженян —

представьте —

армянин!

Но ты нужна мне, милая Армения,

и маленькая звездочка армейская,

и этот снег,

что вьется или кружится,

и все, что вами пьется или кушается...

Я шел один

по площади Восстания.

А может, просто брел себе в Останкино.

За мною шла машина поливальная,

как старенькая бабка повивальная.

И женщина,

Мари

или Марина,

клопов

руками белыми

морила.

Она была легка, как лодка парусная

и как икра

задумчивая

паюсная.

А дворник пел свою ночную арию.

Россия сокращала свою армию.

И только я один не сокращался

и о своем заветном сокрушался:

как совместить

охотника свирепость

и зайца повседневную смиренность?

Я разный. Огородник я и плотник.

Я сам себе и заяц, и охотник.

Я сам себя ловлю и убиваю.

Сам от себя бегу

и убегаю.

Но сколько я себя ни убиваю,

я все равно

никак не убываю.

«Не в соли — соль. Сонет». Новелла Матвеева

Окрошка вышла замуж за кисель.

Кастрюлю в жены взял чревоугодник.

А заяц только сел на карусель,

как тут же застрелил его охотник.

Охотник, был он малый не отсель,

к тому же — бонвиван и второгодник.

Марсель Марсо писал о нем в Марсель

Марселю Прусту: «Плут и греховодник!»

Известно всем, что черное бело

и нужен бас, чтоб сочинить побаску.

Но заяц ест охотничью колбаску

охотней, чем толченое стекло.

Не надо прятать соль на антресоли:

не в соли — соль, когда в ней нету соли!

«Прощание с Ленькой Зайцевым». Булат Окуджава

Словно бы на зависть грустным арбатским

мальчикам,

арбатские девочки, безнадежно влюбясь,

Леньку Зайцева называли ласково зайчиком —

ваше высочество, говорили,

и просто князь.

А когда погулять выходил он с черного хода,

сто прелестных охотниц

выбегали из своих засад,

розовые лошади били крылами,

начиналась охота,

из которой никто не старался вернуться назад.

А они в него корочкой, видите ли,

поджаристой,

пирогом с грибами — в семейный, извините,

круг.

А он на плечо шарманочку —

и пожалуйста,

потому что шофер в автобусе —

его лучший друг.

А он на свои на рыжие, как порфиру —

фуражку.

А он их сам, понимаете, убивал.

И последний троллейбус

развозил

по Сивцеву Вражку

ситцевых девочек, убитых им наповал.

Плакала на Смоленской флейта,

лесная дудочка.

Бил на Садово-Кудринской барабан любви.

Ночь опускалась,

короткая,

как мини-юбочка,

над белыми дворниками,

изящными, как соловьи.

И стоял, как замок отчаянья,

арбатский дворик,

жалуясь, печалуясь, безнадежно моля...

Плачьте, милые девочки,

пейте паригорик!

Пейте капли

датского короля!

«Интервью с Вольфом Мессингом. Роберт Рождественский

Я не верю угодникам.

Надо

рассчитывать

здраво.

У поэта

с охотником

что-то есть общее, право.

Тот бежит, выбегает,

стреляя

и тем убивая.

Тот сердца разбивает,

на части

строку разбивая.

Беспокойные,

нервные,

балаганим

и шпарим по грядке.

Ну подумаешь,

невидаль —

нервы чуть-чуть

не в порядке.

Ну подумаешь,

лесенка —

разве это

значенье имеет!

Вы спросите

у Мессинга,

он угадывать мысли

умеет!

Поглядит —

как приценится,

чуть подумает,

усмехнется:

— Кто умеет прицелиться —

тот уж фигушки

промахнется!

Тексты взяты с сайта Юрия Левитанского