САЙТ ГОДЛИТЕРАТУРЫ.РФ ФУНКЦИОНИРУЕТ ПРИ ФИНАНСОВОЙ ПОДДЕРЖКЕ МИНИСТЕРСТВА ЦИФРОВОГО РАЗВИТИЯ.

Пиши пропало. Сто лет реформе русской орфографии

Орфографическая реформа 1918-го — единственная в мире столь масштабная языковая реформа, которую удалось реализовать без компромиссов

Текст: Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк»

Фото: ru.wikipedia.org

Арсений Замостьянов

В начале 1918 года «старый мир, как пёс безродный», отступал в тень. По-новому назывались органы власти. Менялся календарь. Менялась устная речь — менялась и письменная. Орфографическая реформа 1918 года уникальна тем, что это была единственная столь масштабная языковая реформа, которую удалось реализовать без компромиссов. Помогла революционная атмосфера.

     

Когда и кто затеял орфографическую реформу?

Филипп Фортунатов реформа русского языка

Никакого отношения к социалистической идеологии этот замысел не имел. Орфографическая подкомиссия Петербургской академии наук взялась за разработку реформы еще в 1904 году.

В комиссию вошли такие выдающиеся учёные, как Филипп Фортунатов и Алексей Шахматов. Они намеревались сделать «русский письменный» более логичным и упростить грамматические правила. Все сходились на том, что перемены необходимы.

Алексей Александрович Шахматов реформа русского языка

Многие существовавшие тогда орфографические нормы не имели опоры в произношении, нередко в устной речи один и тот же звук обозначали на письме разными буквами. Комиссия взялась за очищение русского письменного от этих атавизмов.

Президентом академии тогда был великий князь Константин Константинович — философски настроенный поэт, который в своих просветительских предприятиях был осторожным дипломатом. Он не был инициатором реформы. С прожектами преобразований выступали лингвисты. Профессионалы.

Это они мутили воду — и слава богу. Реформу подготовили люди сведущие, хорошо знавшие иностранные аналоги.

Великий князь Константин Константинович и реформа русского языка

Сравнительно быстро были предложены все пункты будущей реформы. Но ученые продолжали обсуждать нюансы и отбиваться от критиков. Грамотеи и писатели, как правило, скептически

относятся к любым орфографическим новациям. Ведь мы считаем свой язык каноническим. И реформаторы, заседавшие в комиссии, понимали, что общество к радикальным переменам не готово.

Правописание менялось постепенно. Так, фита и ижица и без официальных указов исчезали из употребления. Их использовали в словах греческого происхождения, да и то не во всех, а в самых-пресамых греческих. Например, мѵро (церковное благовоние), сѵнод, ѳеатр. Петр Великий в реформаторском порыве хотел оставить в алфавите только фиту, уничтожив хорошо известную нам букву «ф» («ферт»). Но эта задумка императора не прошла. Уже к середине XIX века ферт побеждал за явным преимуществом. И ижицу, и фиту всё чаще игнорировали и в прессе, и в издательствах. Наибольший консерватизм, как всегда, проявляла церковь. Но на кардинальную реформу государство не решалось. В свое время даже Петру Великому пришлось отступить перед консерваторами и вернуть в письменный обиход отмененную было ижицу… А Николай II и вовсе не собирался менять орфографическую реальность. К проекту академиков он отнёсся скептически.

Какую роль сыграли в реформе революционеры?

Керенский и реформа русского языка

Их не слишком интересовали вопросы правописания. Но в пропаганде они толк знали. Привычная орфография стала символом старого мира — архаичного, нежизнеспособного, крепко связанного с церковной традицией. Это понимали лидеры Февральской революции, выпустившие официальное «Постановление совещания по вопросу об упрощении русского правописания». Но Временное правительство оказалось верным себе: провозгласив реформу, Керенский со товарищи не смогли сдвинуть с места типографскую машину. Они даже собственные указы продолжали печатать с ятями и обилием твердых знаков. А у большевиков слово с делом не расходилось. Декрет Луначарского от 5 января 1918-го предписывал всем

Луначарский реформа русского языка

изданиям «печататься согласно новому правописанию». Это уже был не «протокол о намерениях», а руководство к действию. В октябре Совнарком подкрепил реформу вторым декретом — «О введении новой орфографии». В условиях «мирового пожара» менять орфографию легче, нежели в спокойном 1904-м или 1913-м. Хватило бы политической воли.

Помогла и  цензура. Без неё не удалось бы за два-три года выкорчевать из типографий, школ и газет приметы старой орфографии. Литеры с «опальными» буквами изымались из типографских помещений как крамола. Изымались и «твердые знаки». В результате и разделительный твёрдый знак пришлось заменять апострофом. Естественно, книги, отпечатанные до реформы, никто не запрещал. Они долго оставались основой публичных и личных библиотек. И только к 1960-м стали библиографической редкостью.

Какие буквы пропали?

Те самые, на которые замахнулись академики еще в 1904 году. Из алфавита исключались буквы «ять» (Ѣ), «фита» (Ѳ), «и десятеричное» (І). Многострадальный «ер» (Ъ) на конце слов и частей сложных слов тоже канул в Лету. Эту букву сохранили только в качестве разделительного знака. Исчезла необходимость заучивания длинного списка слов, в которых употреблялся ять, и вышла из употребления известная гимназическая потешка, в которой можно было с помощью нехитрой рифмовки заучить слова, где надо писать эту букву:

Бѣлый, блѣдный, бѣдный бѣсъ

Убѣжалъ голодный въ лѣсъ… — и так далее. Утомительное было занятие зубрить эти списки.

Исчезновение нескольких букв, разумеется, повлияло и на оттенки смысла слов. Появилось много новых омонимов. Так, пропало различие между словами «мiръ» в значении «вселенная» или «община» и «миръ» в значении «отсутствие войны». На восприятие толстовского романа это не повлияло: его только однажды, то ли по ошибке, то ли ради эксперимента, напечатали со словом «мiръ» в заглавии. А вот поэма Маяковского утратила отличие от толстовского заголовка (у поэта было «Война и мiръ»). Правда, Владимир Владимирович не протестовал. Сложнее обстоит дело с пушкинским:

И мощная рука к нему с дарами мира

Не простирается из-за пределов мира...

Реформа превратила эту рифму в тавтологическую.

Что еще изменила реформа?

Упразднением букв реформаторы не ограничились. Списывали в архив многие формы, казавшиеся устаревшими или алогичными.

Вместо высокопарной формы местоимения «ея» новые правила велели писать «её».

Прошлись и по окончаниям. Вместо «новыя» стали писать «новые», вместо «светлаго» — «светлого». И так далее. Но спорили, главным образом, о приставках. С ними обошлись строго.

Приставки, оканчивающиеся на «з», перед любой буквой, обозначающей глухой согласный, теперь должны были писаться с буквой «с» на конце (вместо «разступиться» — «расступиться»). При этом приставка «без-» обернулась «бесом». Противники советской власти, любившие по любому поводу вворачивать религиозные материи, взяли на вооружение этот довод: «Большевики запустили в русскую письменную речь беса!» (Мало кого интересовало, почему же тогда веками никто не шарахался от слова «беседа»?)

Главное — стало трудно редактировать переиздания старых книг, особенно поэтических. Адаптация под новые правила нередко оборачивалась грубым вмешательством в замысел поэта. Разве можно заменить, например, пушкинское: «И жало мудрыя змеи»? Классику старались не переиначивать, но, конечно, без шероховатостей не обошлось. Зато у филологов появилась новая работа — сверять издания на старой и новой орфографии.

Как откликались на реформу?

Учиться стало легче. Хотя педагогам на первых порах стало труднее: пришлось отказаться от привычных наработок. Зато утонченная интеллигенция (за исключением лингвистов и Анатолия Луначарского!) негодовала.

Любимые книги, стихи, слова поменяли облик. Такое насилие трудно стерпеть.

Вячнеслав Иванов реформа русского языка

Вячеслав Иванов возмущался велеречиво: «Что до эстетики, элементарное музыкальное чувство предписывает, например, сохранение твердого знака для ознаменования иррационального полугласного звучания, подобного обертону или кратчайшей паузе, в словах нашего языка, ищущих лапидарной замкнутости, перенагруженных согласными звуками, часто даже кончающихся целыми гнездами согласных и потому нуждающихся в опоре немой полугласной буквы, коей несомненно принадлежит и некая фонетическая значимость».

Александр Блок и реформа русского языка

Не принял реформу и Александр Блок: «Я поднимаю вопрос об орфографии. Главное мое возражение - что она относится к технике творчества, в которую государство не должно вмешиваться. Старых писателей, которые пользовались ятями, как одним из средств для выражения своего творчества, надо издавать со старой орфографией». Для поэта и хлеб, и лес, написанные через «е», теряли запах.

Письменная речь влияет на устную. Валериан Чудновский опасался, что «Вместо языка, на коем говорил Пушкин, раздастся дикий говор футуристов».

Георгий Иванов и реформа русского языка

Что уж говорить о яростных противниках революции! Иван Ильин окрестил новые правила «кривописанием». На проклятия новой орфографии не скупились Иван Бунин, Георгий Иванов, Константин Бальмонт… Эти оценки трудно отделить от политических мотивов. Шла война умов.

Но к сороковым годам мало кто мог разделить возмущения консерваторов. К новым правилам привыкли. И даже эмигрантская пресса переходила на «большевистскую» орфографию.

Зато следующая попытка реформы провалилась: в 1960-е новые предложения лингвистов не прошли. Реформаторам не хватило революционной ситуации. И мы до сих пор пишем слово «заяц» не через «е».

Ссылки по теме:

Тест. Исконно русское слово или заимствование

О и Ё напряженно чокались

Язык доведет. Научпоп о лингвистике