Текст: Михаил Визель

Итальянец Торквато Тассо (1544—1595) - один из первых европейских сочинителей, сполна «отыгравших» мифологему «прóклятого поэта»: ранние успехи и милость сильных мира сего - великое творение, обессмертившее его имя (собственно «Освобожденный Иерусалим», 1575) - развившаяся душевная болезнь, приведшая его к семилетнему заточению в сумасшедшем доме - и, как финальный аккорд, назначенный римским папой триумф (в буквальном смысле: увенчание лавровым венком на Капитолийском холме), до которого вернувшийся в рассудок, но измученный болезнями поэт не дожил несколько дней… 

После чего незамедлительно началась громкая посмертная слава. И, что важнее, слава не только официальная, но и народная: Гёте, посетивший Венецию в конце XVIII века, через триста лет после смерти Тассо, с восхищением заметил, что гондольеры до сих пор ворочают своим веслом, помогая себе ровным ритмом торкватовых октав!

Если разобраться, ничего такого уж сверхъестественного тут нет: «Дубинушка» и другие песни, которые распевали русские бурлаки, тоже имели конкретных авторов. Возможно даже, современников Тассо. Обратил же внимание Пушкин в Михайловском, что разученная его няней молитва «об умилении сердца владыки и укрощении духа его свирепости» сочинена, вероятно, при царе Иване Грозном, который был современником Тассо. Но имена этих авторов до нас не дошли. Имя же Тассо дошло очень хорошо. Им восхищались все последующие поэтические поколения, а русский поэт Константин Батюшков, чувствовавший с ним явное душевное сродство (обусловленное, увы, такой же душевной неустойчивостью), посвятил ему большую элегию «Умирающий Тасс», снабдив ее обширным примечанием, начинающимся так: «Не одна история, но живопись и поэзия неоднократно изображали бедствия Тасса. Жизнь его конечно известна любителям словесности…»

Впрочем, драматическая биография способствовала этой славе, но не определила ее. А определяющим стал главный шедевр Тассо, эпическая поэма в двадцати песнях о Первом крестовом походе 1095—1099 годов, в которой кровавые и героические события пятисотлетней (для поэта) давности приобретают воистину олимпийский размах, знаменуя собой «вершину Высокого Возрождения» - так же, как «Божественная комедия» знаменует собой конец Средневековья и начало Нового времени.

На русском языке Тассо повезло меньше, чем Данте: несмотря на несколько полных и целый ряд частичных переводов в стихах и прозе (один из которых, между прочим, выполнен адмиралом Александром Семёновичем Шишковым - тем самым, который «Шишков, прости, не знаю, как перевести…»), ни одному из них не удалось стать таким же непреложным фактом русской литературы, как «Божественная комедия». Шансы на это есть у полного рифмованного перевода размером подлинника, то есть пятистопными октавами, выполненного Романом Дубровкиным, известным переводчиком и исследователем западноевропейской поэзии.

Мы благодарим переводчика за любезное разрешение напечатать несколько октав и надеемся скоро увидеть всю поэму по-русски в подобающем ей книжном виде.  

Торквато Тассо, перевод: Роман Дубровкин

Освобождённый Иерусалим

1099 год. Близится завершение Первого крестового похода. Христианская армия осадила Иерусалим (в мусульманской традиции - Солим), захваченный за несколько лет до этого жестоким Аладином (в реальности управляемый египетским комендантом Ифтикаром Ад-Даулом). Могучий черкес Аргант (персонаж вымышленный) вызывает на поединок норманнского герцога Танкреда Тарентского (1072—1112), в которого влюблена антиохийская царевна Эрминия, подруга другой выдуманной героини - «амазонки» Клоринды. Стоит ли говорить, что все дальнейшее повествование не получило никакого исторического подтверждения (Прим. переводчика).

ПЕСНЬ ШЕСТАЯ

14.

Ответил царь: «Я голову твою

Берег для подвигов иного свойства,

Но не противлюсь, если ты в бою

С храбрейшим франком выкажешь геройство!» -

Кричит Аргант герольду: «Отдаю

Тебе приказ приняться за устройство

Ристалища между защитным рвом

И лагерем на поле луговом.

15.

Но прежде объяви, что витязь некий,

Устав сидеть за каменной стеной,

Решил прославиться до самой Мекки -

Достичь пределов доблести земной.

Пусть протрубят о храбром имяреке,

Что ждет он под твердыней крепостной

Того, кто меч бестрепетно поднимет,

Кто вызов на единоборство примет!

16.

О нет! с одним сражаться мне смешно!

Второму я и третьему позволю

Принять удар с четвертым заодно:

Я свежей крови дам напиться полю!

Пусть побежденный, как заведено,

Пойдет за победителем в неволю». -

Так наказал герольду зубоскал,

И тот в плаще пурпурном ускакал.

17.

Введен в шатер великого брабантца,

За высшую благодарит он честь:

«Мой государь, надеюсь, что посланца

Ты не накажешь за худую весть?»

Спокойным взглядом смерив чужестранца,

Ответил Готфрид: «Обо всем как есть

Свободен рассказать ты без боязни,

Не опасаясь гнева или казни!»

18.

Витиевато говорил гонец

И дерзко грудь выпячивал впридачу.

Бароны зароптали наконец.

Ответил Готфрид: «В бранную удачу

Не верить грех, но знает и юнец,

Что на себя тяжелую задачу

Взвалил Аргант. Как спорить с четырьмя

Героями, себя не посрамя?

19.

Не нам решать: четыре так четыре!

Противников мы отрядим ему

И место в поле выберем пошире!

Я роль арбитра на себя возьму».

Так он сказал и с вестью о турнире

Посланец вверх умчался по холму

И, до дворцовых врат добравшись быстро,

Вбежал в покой каирского министра.

20.

«В доспехи облачись, мой господин!

Твой вызов принял супостат лукавый.

И воин знатный, и простолюдин

Согласны меряться с тобою славой.

Не струсит, не отступит ни один.

Глаза у всех горят враждой кровавой.

Сам Готфрид - боя честного гарант!»

При слове этом меч схватил Аргант.

21.

Коня пришпорил в бешеном галопе

Черкес и криком тишину взорвал.

Не франкам угрожал он - всей Европе.

Клоринду деспот знаком подозвал:

«До тысячи возьми с собою копий

И поднимись на пограничный вал.

Следи со стороны за нашим горцем,

Но драться не мешай единоборцам!»

22.

Клоринда коннице кричит: «За мной!»

И вслед воинственному исполину

По насыпи несется земляной

Ко входу в неглубокую долину,

Меж лагерем и крепостной стеной,

Такую ровную, как будто глину

Для состязаний утоптали здесь.

На зрелище собрался лагерь весь.

23.

Перед шеренгой вражьей с гордым видом

Возвысился Аргант в сиянье лат,

Так Голиаф стоял перед Давидом,

Так на полях Флегрейских Энцелад

Кичился мышцами перед Кронидом.

Однако, рост его, его булат

Не страшен франкам - ничего в черкесе

Они не разглядели, кроме спеси.

24.

К тому ж еще не выбрал никого

Вождь христиан в соперники титану.

Косилось на Танкреда большинство,

И каждый думал: «Спорить я не стану,

Средь рыцарей достойней нет его!»

Тут шум невнятный пролетел по стану

И, словно с общим мнением знаком,

Свой выбор Готфрид подтвердил кивком

25.

И рек: «Да превозможет муж крещеный

Язычника, да будет ясно всем,

Что великан, Танкредом укрощенный,

Нам более не навредит ничем!»

Высокой честью искренне польщенный,

Герой потребовал коня и шлем

И поскакал великолепной рысью

К равнине, затененной горной высью.

26.

Спешит на подвиг в истовом пылу

По плоскогорью муж необоримый

И вдруг на ближнем видит он валу

Виденье красоты неповторимой:

Шел дивно к белоснежному челу

Плащ белоснежный, отовсюду зримый.

Так на вершинах снег альпийский бел,

Танкред, поводья бросив, оробел.

27.

Аргант отпор готовит паладину,

А тот давным-давно забыл о нем:

Коня не гонит он на середину

Ристалища - не властный над конем,

Танкред снаружи превратился в льдину,

Внутри пылая гибельным огнем.

Подъехав, замирает в отрешенье

Перед красавицей на возвышенье.