Текст: Ольга Лапенкова
Даже те ученики, которые исправно проводят время наедине с книгой (или учатся в классе с углубленным изучением гуманитарных дисциплин), вряд ли назовут Ломоносова или Державина своими любимыми авторами. Длиннющие предложения, куча старинных слов, да еще и постоянные упоминания греческих и римских богов… Без комментариев такую лирику не осилишь, думает школьник, — так стоит ли стараться? А главное — неужели эти «древние» поэты не могли писать понятнее?
Охваченный праведным гневом, юный читатель часто не понимает культурно-исторического контекста. Всё дело в том, что в конце далекого XVII века — грубо говоря, еще триста лет назад — русской литературы в привычном нам понимании практически не существовало. Грамотных людей было мало, в основном дворяне и священники; крестьяне же не умели ни читать, ни писать. Но даже если богатый помещик и овладевал премудростями русского языка, в его распоряжении были только церковные книги — и, если повезет, экземпляр «Домостроя». Помните Митрофанушку, который в комедии Д. И. Фонвизина «Недоросль» учился грамоте, заучивая богословские тексты?
- Кутейкин (открывает часослов. Митрофан берет указку). Начнём благословясь. [Повторяй] за мною со вниманием. «Аз же есмь червь...»
- Митрофан. «Аз же есмь червь...» <...>
- Кутейкин (учебным голосом). «А не человек».
- Митрофан (так же). «А не человек».
- Кутейкин. «Поношение человеков...»
В западных странах в том же XVII веке литературный процесс уже шел вовсю, но у нас-то «окно в Европу» еще никто не прорубил. Ситуация кардинально изменилась лишь с приходом к власти Петра I, так что в 1711 г. в Петербурге открылась первая типография, предназначенная для выпуска не только церковной, но и «светской» литературы. Но что в такой типографии было печатать? Немногочисленные литераторы писали либо духовные стихи и жизнеописания святых (наподобие «Повести о Петре и Февронии Муромских» Ермолая-Еразма), либо литературно обрабатывали старинные предания (так появилось «Сказание о Дракуле-воеводе») — вот, пожалуй, и всё. Чтобы воспитать отечественных прозаиков, поэтов и драматургов, требовались издания работ зарубежных классиков, — но где было взять подкованных переводчиков?
Тут-то и выступил на сцену Михаил Васильевич Ломоносов — первый российский автор, получивший образование за границей и заложивший фундамент, на котором выстроено, без преувеличения, всё колоссальное здание русской литературы.
«Архангельский мужик»
Историю жизни М. В. Ломоносова — или хотя бы основные ее события — знают, пожалуй, все. Он родился в Архангельской области в простой крестьянской семье; отец, державший грузовое судно, надеялся вырастить из него помощника по хозяйству, но мальчик рвался учиться. Несмотря на происхождение, он сумел выучиться русскому языку — и захотел освоить еще и латынь; родные, разумеется, «мечтателя» не поддержали. Тогда, в 1731 году, 19-летний юноша сбежал из дома и прибыл в Москву, где поступил в Славяно-греко-латинскую академию, основанную одним из немногочисленных творческих людей XVII века — поэтом Симеоном Полоцким.
Заслужив диплом и оказавшись в числе лучших учеников, Ломоносов получил возможность поступить в Академию наук и художеств в Санкт-Петербурге — и, снова отличившись, уехал продолжать образование в Германию. Михаил Васильевич стал первым русским студентом, который побывал в Европе и вернулся домой. Но он не просто вернулся, а бросил все свои силы на развитие отечественной науки. Будучи «универсальным человеком», Михаил Васильевич внес огромный вклад в развитие физики и химии, ботаники и геологии, живописи и историографии — и, конечно, поэзии. Но как и о чем писать, если вся русская литература — это, считай, белый лист?
Выбор Ломоносова оказался беспроигрышным: он принял решение «отталкиваться» от древнеримской и древнегреческой литературы. Как минимум потому, что во всей Европе эти произведения — от сборников мифов до трагедий и комедий — уже давно стали классическими, а отечественному читателю только предстояло с ними познакомиться. Именно поэтому в лирике Ломоносова так много непонятных имен и названий. Посмотрим, как это работает, на примере стихотворения «Я знак бессмертия себе воздвигнул», которое является вольным переводом оды древнеримского поэта Горация:
- Я знак бессмертия себе воздвигнул
- Превыше пирамид и крепче меди,
- Что бурный аквилон сотреть не может,
- Ни множество веков, ни едка древность.
- Не вовсе я умру; но смерть оставит
- Велику часть мою, как жизнь скончаю.
- Я буду возрастать повсюду славой,
- Пока великий Рим владеет светом.
- Где быстрыми шумит струями Авфид,
- Где Давнус царствовал в простом народе,
- Отечество мое молчать не будет,
- Что мне беззнатный род препятством не был,
- Чтоб внесть в Италию стихи эольски
- И первому звенеть Алцейской лирой.
- Взгордися праведной заслугой, муза,
- И увенчай главу дельфийским лавром.
- 1747
Вооружимся стопкой энциклопедических словарей, найдём толкование каждого непонятного слова и выясним, что:
- •аквилон — «сильный северный ветер, который древние называли так по его быстроте, подобной полету орла»;
- •Авфид — река на юге Италии;
- •Давнус — царь Апулии, страны, где родился Гораций (сегодня это, опять же, юго-восток Италии);
- •стихи эольски — стихи, названные так «по наименованию одного из греческих племен», то есть созданные в Древней Греции;
- •Алцейская лира — лира Алкея, греческого поэта, жившего в VI веке до н. э.;
- •муза — «в древнегреческой мифологии одна из богинь, покровительствовавших наукам и искусствам», некое волшебное существо, помогающее поэту или писателю;
- •дельфийский лавр — венок, которым в Древней Греции награждали победителя Пифийских игр, то есть лучшего певца или музыканта.
Итак, смысл стихотворения в следующем: лирический герой — древнеримский поэт, очевидно, сам Гораций — по праву гордится своими произведениями и понимает, что они сохранят его имя в веках лучше любого памятника. Герой уверен, что земляки всегда будут читать его стихи; основную же свою заслугу автор видит в том, что он «перенял» у древних греков приемы их классической поэзии и как бы «перенес» их в родную Италию.
Но почему же этот перевод считают авторским, то есть «собственным» произведением Михаила Васильевича? Да потому, что за фигурой Горация явственно проступает сам Ломоносов. «Мне беззнатный род препятством не был» — это не только про древнеримского поэта, который действительно не мог похвастаться «высоким» происхождением, но и про крестьянского юношу из Архангельска, который пришел в Москву, чтобы учиться.
Итак, стихи Ломоносова действительно современному читателю не очень-то понятны, — но без его трудов не было бы ни Пушкина, ни Лермонтова, ни Толстого и Достоевского, ни любого другого российского классика.
Г. Р. Державин
Продолжателем дела М. В. Ломоносова стал Гавриил Романович Державин, который родился на тридцать лет позже и «отталкивался» не только от древних греков и римлян, но и от произведений славного соотечественника. Этот автор уже пошел по пути некоторого «упрощения» русского литературного языка; он по-прежнему писал для образованных дворян, но старался творить так, чтобы его работы были понятны и начинающим читателям. Только сравните «Памятник» Ломоносова и державинское произведение на ту же тему:
- Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный,
- Металлов твёрже он и выше пирамид;
- Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный,
- И времени полёт его не сокрушит.
- Так! — весь я не умру, но часть меня большая,
- От тлена убежав, по смерти станет жить,
- И слава возрастёт моя, не увядая,
- Доколь славянов род вселенна будет чтить.
- Слух пройдет обо мне от Белых вод до Черных,
- Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льет Урал;
- Всяк будет помнить то в народах неисчётных,
- Как из безвестности я тем известен стал,
- Что первый я дерзнул в забавном русском слоге
- О добродетелях Фелицы возгласить,
- В сердечной простоте беседовать о боге
- И истину царям с улыбкой говорить.
- О муза! возгордись заслугой справедливой,
- И презрит кто тебя, сама тех презирай;
- Непринуждённою рукой неторопливой
- Чело твоё зарей бессмертия венчай.
- 1795
Здесь, конечно, тоже хватает старославянизмов (одна только строка «доколь славянов род вселенна будет чтить» чего стоит) и непонятных словечек. Например, «Рифей» — это «удалённые северные горы в греческой мифологии, которые иногда отождествляются с Уралом», а Фелица — богиня успеха и счастья в древнеримской мифологии, но здесь под этим именем «скрывается» Екатерина II. Но, согласитесь, читать Державина уже намного проще, чем Ломоносова.
Семиклассникам из всего творчества Гавриила Романовича известно в основном два стихотворения — грозная сатира «Властителям и судьям» и пессимистичное размышление «Река времён в своём стремленьи...», главная мысль которого как бы спорит с «Памятником»:
- Река времён в своём стремленьи
- Уносит все дела людей
- И топит в пропасти забвенья
- Народы, царства и царей.
- А если что и остаётся
- Чрез звуки лиры и трубы,
- То вечности жерлом пожрётся
- И общей не уйдет судьбы.
- 1816
Однако не будем забывать, что Гавриилу Романовичу не был чужд и юмор. Не пожалейте времени, чтобы прочитать ещё одно стихотворение, пусть оно и не входит в школьную программу:
ПЛАМИДЕ
- Не сожигай меня, Пламида,
- Ты тихим голубым огнем
- Очей твоих; от их я вида
- Не защищусь теперь ничем.
- Хоть был бы я царём вселенной,
- Иль самым строгим мудрецом, —
- Приятностью, красой сраженный,
- Твоим был узником, рабом.
- Всё: мудрость, скипетр и державу
- Я отдал бы любви в залог,
- Принёс тебе на жертву славу
- И у твоих бы умер ног.
- Но, слышу, просишь ты, Пламида,
- В задаток несколько рублей:
- Гнушаюсь я торговли вида,
- Погас огонь в душе моей.
- 1770
На диво остроумный и вечно актуальный сюжет: молодой человек обещает осыпать любимую всем золотом мира, чуть ли не звезду с неба достать, — но стоит ей попросить немного денег в долг, как любовь тут же проходит; всё, «погас огонь в душе моей»!
Так что, читая произведения поэтов XVIII века, не судите их слишком строго. И поразмыслите вот о чем: первобытные люди, какими их рисуют в учебниках истории — толпятся себе в пещере, на плечах шкуры, в руках дубинки, — кажутся нам, конечно, очень смешными; но где бы мы сейчас были, если бы один гений из их числа не изобрел колесо?
