Текст: Диана Алексеева/«Удмуртская правда»
Фото: Сергей Рогозин
Текст и фото предоставлены в рамках информационного партнерства «Российской газеты» с газетой «Удмуртская правда» (Ижевск)
Американский поэт, драматург, композитор, переводчик и юрист Джулиан Генри Лоуэнфельд свободно владеет русским, немецким, испанским, французским и итальянским языками и уже много лет переводит произведения классика русской литературы – Александра Сергеевича Пушкина – на английский язык.В 2009 году он перевёл и поставил «Маленькие трагедии» в Нью-Йорке. За книгу «Мой талисман: поэзия и жизнь А.С. Пушкина» в 2010 году Лоуэнфельд был удостоен петербургской литературно-художественной премии «Петрополь» и стал первым иностранцем, которому она была присуждена. За «выдающиеся литературные переводы и преданную работу по популяризации русской культуры на английском языке» в 2013 году МИД России, а также агентство «Россотрудничество» наградили его почётным знаком «За дружбу и сотрудничество».
Удмуртия для Лоуэнфельда не просто точка на карте. С родниковым краем его связывает многое, в том числе и личная жизнь: его жена Ольга Сорокина – шеф-редактор сайта ТРК «Моя Удмуртия». А недавно известный пушкинист побывал у Энвиля Касимова, главного редактора «Удмуртской правды», и Натальи Морозовой в проекте «Карлутка», где они читали стихотворения, обсудили непопулярность Пушкина среди современной молодёжи, его любовь к женщинам и теорию инсценировки смерти поэта.
Наталья МОРОЗОВА: Почему Пушкин?
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Потому что он – самый лучший, родной и великий – о чём тут говорить? Пушкин – это загадка, величественный и божественный поэт, но при этом он открытый, такой рубаха-парень. Он сочетает в себе это всё одновременно.
Энвиль КАСИМОВ: Что у вас с Пушкиным: поэма, сказка, роман или что-то другое?
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Мы с ним на дружеской ноге, скажем так.
Энвиль КАСИМОВ: Чем Пушкин американцев отличается от Пушкина русских?
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Я вам не скажу за всю Америку, скажу за себя. Каждый раз я нахожу у Пушкина что-то новое, и каждый раз чему-то удивляюсь.
Энвиль КАСИМОВ: Если не Пушкин, то кто?
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Уолт Уитмен – великий американский национальный поэт.
Энвиль КАСИМОВ: Мы, кстати, очень мало знаем американскую поэзию.
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Хотите, я вам почитаю Уитмена в своём переводе?
О я! О жизнь! Изо всех беспрерывных вопросов,
Где на всех нескончаемых поездах маловеров,
Во всех городах глупцов я терзаю себя самого.
Ведь кто меня глупее и кто маловерней?
О глазах тщетно жаждущих света,
О предметах ничтожных, о борьбе беспощадно вечной,
О скудности всех, о шаркающих пошлых трудягах,
О толпе, меня осаждающих, о пустых и бессмысленных годах,
Других привезённых мне судьбой.
Тот вопрос беспрерывно печальный: причём же тут я?
О я! О жизнь! Ответ: потому что ты здесь.
Существует жизнь и личность, всё идёт пьеса наша великая
И ты можешь внести свой стих.
Энвиль КАСИМОВ: Какой вопрос вы бы задали Александру Сергеевичу, если бы у вас была возможность с ним встретиться?
Джулиан Генри Лоуэнфельд:
Я бы, наверное, спросил его про женщин. Как их понять?
Наталья МОРОЗОВА: Вы думаете, он их понимал?
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Лучше всех.
Наталья МОРОЗОВА: То, что у него было большое количество женщин, ещё не значит, что он их понимал.
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Как он их описывал, как он их любил. Но, мне кажется, я уже слышу его ответ – понимать невозможно, нужно просто любить.
Наталья МОРОЗОВА: Вы не думаете, что он немного преувеличивал, когда описывал женщин? Может, он больше поэтизировал образ?
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Может быть, но это значит, что он их понимал.
Энвиль КАСИМОВ: У Пушкина был скверный характер?
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Судя по его письмам – нет.
Наталья МОРОЗОВА: А судя по письмам его современников – да.
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Смотря каким письмам.
Энвиль КАСИМОВ: Вы бы с ним стрелялись?
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Нет, я готов сложить оружие, чтобы спасти такого поэта.
Наталья МОРОЗОВА: Говорят, что он не стрелял на дуэлях.
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Не стрелял. Во время дуэли с Кюхельбекером Пушкин сказал секунданту: «Отойди, ты в большей опасности, чем я».
Энвиль КАСИМОВ: Почему Пушкин уходит? Он теряет популярность среди молодёжи.
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Во-первых, это не совсем так. Вот мой друг Джош Ланца (американский певец, который исполняет песни на стихи Пушкина) живое тому доказательство – он ушел из Microsoft к Пушкину.
Но частично я виню учителей, которые преподносят Пушкина не как друга, а как что-то высокопарное, недосягаемое и отталкивающее.
Наталья МОРОЗОВА: Школа убивает Пушкина, думаете вы?
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Сегодня многие школьники даже не могут понять значение слова «нерукотворный», потому что зачастую они не обладают необходимым интертекстом. А это слово из Евангелия.
Наталья МОРОЗОВА: Пушкин же за всю свою жизнь так и ни разу не был дальше Турции?
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Представляете, как несправедливо. Он всю жизнь мечтал и писал о Венеции. Он знал огромное количество языков: французский, итальянский, английский, немецкий… И его никуда не пускали.
Энвиль КАСИМОВ: У меня есть такая формула определения насколько творческий человек большой и великий – на какой период вперёд, он может предсказать проблемы и судьбу государства. Если бы Пушкина слушали правители, всё могло быть иначе.
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Но даже если бы Николай I захотел, разве бы позволили ему сразу отменить крепостное право? Сразу разрешить всё печатать? Понимаете, строй в таком огромном государстве перевернуть непросто.
Наталья МОРОЗОВА: Вы знаете о существовании теории, что Пушкин просто инсценировал свою смерть, сбежал за границу и превратился в Александра Дюма?
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Да, я знаю такую гипотезу. Я на это отвечаю так – кто главный герой романа Дюма? Дантес. Всё, конец вашей теории. Неужели Пушкин назвал бы главного героя Дантесом.
Энвиль КАСИМОВ: Почему у поэтов такая трагическая судьба?
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Не соглашусь. Гораций жил до старости, Теннисон, Уитмен…
Энвиль КАСИМОВ: Это исключения.
Наталья МОРОЗОВА: Может, у них характер был не такой взрывной?
Джулиан Генри Лоуэнфельд: И Пушкин, если бы не стрелялся в 1937 году, прожил долгую жизнь. Но, я думаю, что тогда он уже знал, что погибнет. Ему уже просто не хотелось жить.
Энвиль КАСИМОВ: Почему?
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Его не печатали, полное отчуждение от двора, от народа, от семьи, жуткое одиночество.
Наталья МОРОЗОВА: От семьи почему?
Джулиан Генри Лоуэнфельд:
Вот он читает свои стихи, а Наталья Николаевна говорит: «Продолжайте, я не слушаю». Он её очень любил, и это очень больно, когда твоя любовь тебя не понимает.
Наталья МОРОЗОВА: Вы как-то недолюбливаете Наталью?
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Но при этом люблю. Пушкин же не мог, как заметил Пастернак, жениться на русской литературе.
Энвиль КАСИМОВ: Что скажете про сказки Пушкина?
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Они сказочные. Моя любимая строчка: «Князю – прибыль, белке – честь». До сих пор ничего не изменилось.
Наталья МОРОЗОВА: На самом деле мы сейчас говорим о том, что Пушкина надо возвращать, а у нас же даже нет экранизаций Пушкина? Вот есть две версии «Барышни-крестьянки» – и всё. При этом «Анну Каренину» экранизировали уже много раз.
Энвиль КАСИМОВ: Можно запретить Пушкина, и тогда все захотят его читать.
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Все подумают, что раз запрещено, значит, это интересно.
Наталья МОРОЗОВА: Помните американскую постановку Онегина? Это же просто кошмар.
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Вы имеете в виду фильм?
Наталья МОРОЗОВА: Да.
Джулиан Генри Лоуэнфельд: На самом деле, это британский фильм.
Англичане, к сожалению, катастрофически не понимают русских.
Наталья МОРОЗОВА: Джулиан, вы Юлиан Андреевич – правда?
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Это чистая правда. Когда бабушка была беременной, чтобы успокаиваться и не доводить дедушку до безумия, читала «Войну и мир» в переводе прадедушки, кстати. И, как вы думаете, какого персонажа она больше всего любила? Естественно, Андрея Болконского, и решила назвать так сына.
Энвиль КАСИМОВ: У вас есть российский паспорт?
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Да, есть. Я получил его в 2019 году.
Энвиль КАСИМОВ: Расскажите о своей семье.
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Мама у меня кубинка. Прадедушка, Рафаэль Левенфельд, был переводчиком Толстого. Русских корней у нас нет, даже никто по-русски не говорил. Более того, папа был советником двух президентов США. Он был настоящим «холодным» воином.
Энвиль КАСИМОВ: Американские президенты писали стихи?
Джулиан Генри Лоуэнфельд: У Линкольна были такие поэтичные политические речи, что их можно назвать почти стихами.
Энвиль КАСИМОВ: Чего вы боитесь?
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Я боюсь, что не успею выложить всё то, что у меня есть в душе. Я так много чего хочу сделать.
Энвиль КАСИМОВ: Что для вас Россия?
Джулиан Генри Лоуэнфельд: Нет таких русских слов для того, чтобы описать то, что я чувствую к России. По-английски – это serendipity – «интуиция, наитие, искусство попасть в нужно место в нужное время» – это Россия для меня.
