Текст: Денис Безносов
Обложки книг взяты с сайтов издательств
1. Don Delillo. End zone
Picador, 2011
Ранние романы классика современной литературы еще не столь примечательны, как более поздние Underworld, Names или Mao II. Однако по ним любопытно проследить, как возникал фирменный стиль Делилло - усталый цинизм, злобный и безучастный юмор, по-беккетовски отрешенная интонация, политическая сатира, превознесенная до метафизики, намеренно вывернутая композиция, прихотливый монтаж и проч. Кроме того, именно ранний Делилло повлиял на многих ключевых авторов последних 30-40 лет. (В частности, смесь футбол/военные действия в End zone стала явным прообразом Эсхатона из Infinite Jest.) Главный герой одержим ядерной катастрофой, которая становится для него неотъемлемой изнанкой бытовой жизни. Он убежден, что война - не только кошмар, но и нечто грандиозное и обязательное. Чего стоит размышление о будущих «гуманных» войнах, когда все договорятся и не будут выходить за пределы уговоренных лимитов на использование оружия.
С End zone великий Делилло начал писать свое многолетнее, полное инвектив, размышление о нелепости, уродстве и очаровании современного мира.
2. V. S. Naipaul. Half a Life
Picador, 2011
(На русском издана в переводе В. Бабкова под названием «Полужизнь»; М.: Росмэн, 2003)
Когда Кутзее рассказывает в своих квазибиографических «Сценах из провинциальной жизни» историю молодого человека, уехавшего из неспокойного Кейптауна в цивилизованный Лондон, оторваться от текста практически невозможно. Когда же за похожий постколониальный роман воспитания берется Найпол, получается какая-то пресная и чудовищно банальная демагогия. Из сколько-нибудь любопытного – происхождение главного героя: отец из браминов, мать - из неприкасаемых (откуда, кстати, и название, и сквозная тема). В остальном же
книга при сравнительно небольшом объеме страшно изматывает избитостью всего, что в нее помещено -
от сюжета и стиля повествования до размышлений и реплик персонажей. Half a Life кажется романом, написанным для преодоления кризиса, писательского ступора после куда более значительных книг (вроде глубокой In a Free State). Впрочем, в предисловии к книге автор намекает на что-то подобное. Жаль, что именно такой книгой завершился Найпол.
3. Ben Marcus. Notable American Women
Vintage, 2002
Любые звуки - будь то человеческая речь, рычание животного, шаги, скрип половицы, даже дыхание - создают вибрации, вмешивающиеся в гармонию мира. Не ровен час, как эти вибрации разрушат все вокруг нас и нас самих. Дабы предотвратить катастрофу, некая Джейн Дарк (возможно реинкарнация ее известного предка) собирает вокруг себя секту женщин-сайлентистов, которые не только молчат, но и предпринимают множество радикальных действий, чтобы все и везде погрузилось в тишину (от обшивки комнат бесшумной тканью до соблюдения строгих диет). Так уж получилось, что к секте примкнула мать Бена (протагониста романа, которого зовут также как и автора, хотя больше ничего общего между ними нет), и, поскольку отец Бена тому препятствовал, теперь его тело покоится на заднем дворе. Правда, уверенности, что в Notable American Women происходит все вышеперечисленное, решительно никакой нет. Поскольку даже сами герои Маркуса постоянно путаются в показаниях, сомневаются в собственной идентичности и опровергают сами себя.
Ясно одно - в этом жутком антиутопическом мире, напоминающем и Кафку, и, например, «Мертвого отца» Бартелми, определенно что-то не так, что-то слетело с катушек.
Либо персонажи попросту сами сошли с ума и несут бессмысленную чушь, что, впрочем, тоже вполне вероятно.
4. Adam Thorpe. Flight
Jonathan Cape, 2012
После гениального и до сих пор не переведенного на русский романа Ulverton (четырехвековой истории небольшого британского города, написанной в разных стилях) Торп пустился во все тяжкие. То он пишет о французском мальчике, который растет в Париже на фоне бурного 1968-го (No Telling), то - о музейщиках, спасавших картины из лондонской галереи во время бомбежки (The Rules of Perspective), то - о композиторе, утратившем вдохновение и обретшем его в объятьях эстонской официантки (Between Each Breath) и т.д. Посреди всей этой сентиментальной чепухи выделяется разве что Hodd (альтернативная, будто бы правдивая история Робина Гуда, который «на самом деле» был Роберт Ходд) с его изящной архаикой и историческими головоломками. Что же касается романа Flight - полуавантюрной истории о пилоте, который возил всякое на грузовых самолетах, работал на принца в Эмиратах, отказался кое-что везти, после чего был вынужден бежать ото всех на остров - это, конечно, жалкая попытка написать нечто увлекательное и, надо полагать, хорошо продаваемое, но попытка неудавшаяся. Вот и получается, что
Торп - прежде всего автор романа Ulverton, потом – Hodd, а остальное лучше не читать никогда.
5. Joshua Ferris. To Rise Again at a Decent Hour
Little, Brown and Company, 2014
История о ньюйоркском дантисте, фанате бейсбола и атеисте, чью личность «позаимствовали» для продвижения в сети некоей древней еврейской религии, сама по себе достаточно любопытна и несколько напоминает современный парафраз «Двойника» Достоевского (а когда начинается описание культа, вспоминается «Маятник Фуко», «Тлён, Укбар, Орбис Терциус» и проч.). Но книга так и не выходит за рамки любопытного сюжета, следить за которым вскоре становится неинтересно, поскольку он толком никуда не развивается.
Надо полагать, Феррис либо устал писать на 50-й странице, либо попросту не сумел выдумать подходящее развитие для повествования,
проработать финал, сделать персонажей хоть в какой-то степени живыми, наделить их реплики нужными интонациями. Поэтому роман неизбежно рассыпается на отдельные удачные и неудачные сцены, склеенные между собой разве что все тем же сюжетом, который, в сущности, обрывается на полуслове.
6. A. S. Byatt. Possession
Chatto & Windus, 1990
(На русском издана в переводе В. Лачникова и Д. Псурцева под названием «Обладать»; М.: Гелеос, 2004)
Главный герой романа Гэддиса The Recognitions, безупречно овладев мастерством имитации, не просто подделывает полотна великих художников, он создает в чужом стиле новые, прежде не существовавшие картины. Байетт делает нечто подобное в Possession - стихи, дневники и письма викторианских поэтов Рэндольфа Эша и Кристабель ЛаМот (романтическую связь которых исследуют современные филологи Роланд Митчелл и Мод Бейли) написаны действительно так, как их написал бы Теннисон и его современники. Стилистически книга исполнена идеально - при всем желании не придерешься. Но в отличие от гэддисовского героя, для которого имитация чужого становится неотвратимым наказанием,
Байетт настолько наслаждается и в итоге заигрывается в XIX век, что никакое содержание ее как будто не волнует.
Собственно, этого содержания и нет, есть только сплошное упражнение в стиле, но столь многостраничное, однообразное и оттого утомительное, что ближе к середине можно безо всяких неудобств пропустить пару-другую глав. Правда, несмотря на смысловую скудность, в книге есть набор дежурных тем (вроде роли женщины в обществе) и десяток-другой британских штампов. В конце концов задумываешься - а ведь если б к велеречивым украшениям прилагалась какая-то идея, из Possession могла бы получиться вполне любопытная вещь.
7. Ishmael Reed. Japanese by Spring
Alison & Busby, 1994
Афроамериканская литература почти всегда в той или иной степени затрагивает тему расизма, межкультурного взаимонепонимания и социально-политического притеснения нацменьшинств. Причем как бы ни был ироничен автор, в тексте как правило сквозит гражданская тема и осуждение вопиющей не- либо недотолерантности. С этой же темой работает Ишмаэль Рид, но в несколько ином ключе -
его жизнерадостной сатире подвергается не только современное «притесняющее» общество, но и сами «притесняемые».
И те, и другие карикатурны, мелочны, неуклюжи в своих убеждениях, а потому надо всеми можно посмеяться. Но сатира Рида лишена желчи, она всегда дружелюбна по отношению к каждому. В Japanese by Spring даже самый что ни на есть отрицательный персонаж (сынок бывшего владельца колледжа и, разумеется, расист) в финале берется за голову, немного раскаивается. И пускай сюжет чересчур незамысловат, а вся книга напоминает авторскую комедию, снятую независимым режиссером для премьеры на фестивале Sundance, читать Рида всегда приятно, потому что пишет он в основном для удовольствия. Недаром, именно за Jes Grew - олицетворением свободы и жизнелюбия - гоняются всевозможные подпольные организации в знаменитом ридовском Mumbo Jumbo.
8. Angela Carter. The Infernal Desire Machines of Doctor Hoffman
Pinguin Group, 2010
(На русском издана в переводе В. Лапицкого под названием «Адские машины желания доктора Хоффмана»; СПб.: Амфора, 2000)
Анжела Картер – это если перемешать между собой романтическую сказку в духе Гофмана, плутовской роман, маркиза де Сада, магический реализм, а также черт знает что еще, и подвергнуть все это постмодернистской деконструкции. Причем в конечном итоге текст не превращается в разработку одного-двух художественных приемов и не строится исключительно вокруг пастиша и игры в жанры. Картер намеренно пишет слоями, которые, будучи положены внахлест, одновременно смешат, пугают и зачаровывают герметичными смыслами, скрывающимися за паутиной (вроде бы) алогичных событий. Художественный метод Картер, конечно, примыкает к некоторой традиции и перекликается с Робертом Кувером (например, Pinocchio in Venice), с Джоном Бартом (The Sot-Weed Factor) и рядом других авторов второй половины XX века.
Но именно Анжеле Картер по-настоящему удается действовать на грани фола,
выстраивать свои сюрреалистические ритуалы и аллегории так, что даже самый искушенный читатель иной раз путается в дискурсах, не понимает, куда его заведет очередная глава, и отдает свое сознание на растерзание автору.
9. Орхан Памук. Снег
СПб.: Амфора, 2006
Перевод А. Аврутина
Памуковская «Волшебная гора» с периодическими интонациями в духе Роба-Грийе получилась бы еще лучше, не будь в ней излишне эмоциональной, даже какой-то невротической любовной линии. Сама по себе атмосфера книги (впавший в анабиоз из-за снегопада турецкий городок, который - метонимия Турции), персонажи и особенно прямая речь, полная очень театральных (в хорошем смысле) моно- и диалогов - всего этого более чем достаточно для задуманного романа, и любая прилагающаяся мелодрама кажется каким-то кривляньем. (Впрочем, чувство меры уже не раз изменяло Памуку - взять хотя бы пресловутый «Музей невинности».)
И наличие плохо проработанной любовной линии особенно печалит, когда речь о действительно хорошем писателе и действительно хорошей книге.
Все-таки ситуация, описанная в памуковском романе, - со всеми ее религиозными и политическими радикалами, народными беспорядками, спорами Востока с Западом и наоборот - крайне актуальна и едва ли в ближайшее время утратит актуальность.
10. Лоран Бине. Седьмая функция языка
Издательство Ивана Лимбаха, 2019
Перевод А. Захаревич
В 1960-м в своей работе «Лингвистика и поэтика» Роман Якобсон выделил шесть базовых функций языка, которые кто-то оспорил (Лотман), а кто-то поддержал (Бодрийяр).
Но мало кто знает, что есть еще одна - магическая - седьмая функция языка, обретший которую получит невероятную и ни с чем не сравнимую власть над собеседником.
Изложение этой функции лежит в кармане Ролана Барта, которого ни с того ни с сего сбивает грузовик 25 февраля примечательного 1980 года, когда на выборах победит Франсуа Миттеран, Мишель Фуко станет оказывать знаки внимания плакатам с Миком Джаггером, Луи Альтюссер задушит свою жену Элен, а экстремисты взорвут болонский вокзал. Через месяц в больнице Сальпетриер Барта не станет, а доблестная парочка наподобие Холмс-Ватсон - сыщик Байяр и филолог Херцог - примутся разыскивать пропавший документ. Реальность у Бине не то чтобы перемешана с вымыслом и не то чтобы переходит в разряд альтернативной, она как будто постепенно трансформируется в вымысел.
Оргия в бане, тайный клуб риторов, Деррида, умирающий в американской Итаке в попытке спасти кассету с заветной седьмой функцией, инфантильный Соллерс, призрак старого Сартра, «болгарский след», загадочная медсестра Анастасья, японские ниндзя, «красные бригады» и многое другое - часть сюжета, сконструированного настолько филигранно, что любой сатирический гротеск хоть и заставляет смеяться, но в то же время кажется вполне логичным и необходимым элементом происходящего. Анализируя нарративную структуру своей жизни, Херцог периодически задумывается: «Похоже, я застрял в каком-то гребаном романе» (подобно героям Флэна О’Брайена или Гилберта Соррентино). Отчасти так и есть - квазиисторический текст Бине не столько играет с фактами, сколько превращает их нагромождение в роман.
Кроме того,
«Седьмая функция языка» - изумительный, полный закавыченных и незакавыченных цитат, по-настоящему смешной триллер-капустник о филологах и для филологов, оторваться от которого буквально невозможно, да и переведена книга блестяще.
https://godliteratury.ru/public-post/denis-beznosov-dnevnik-chitatelya-may-2019
