Как это работает. Что такое элегия

Текст: Ольга Лапенкова

И всё-таки «базовые» человеческие мысли, чувства и устремления остаются неизменными. Как и древние греки, современные авторы не отказываются уколоть противника и сочинить про него издевательский стишок (эпиграмму) — или, напротив, увековечить в стихах нежные чувства к друзьям и второй половине, написав послание.

Однако сегодня мы изучаем настоящую окаменелость, удивительный феномен: жанр, который за три тысячи лет практически не изменился. Это элегия — неторопливое, грустное рассуждение о смысле бытия, о непостоянстве счастья, о жизни и смерти.

Давным-давно...

Термин «элегия» произошёл от древнегреческого слова «плач»; существует версия, что первоначально элегиями называли похоронные песни. Впрочем, древнейшие элегии, дошедшие до наших дней, не посвящены какому-либо конкретному человеку (иначе это были бы эпитафии). Вот произведение Симонида Кеосского, жившего в VI–V вв. до н. э.:

КРАТКОТЕЧНОСТЬ ЖИЗНИ

• [Нет у людей ничего долговечного. Истину эту]
• Выразил лучше всего славный хиосец, сказав:
• «Так же, как листья деревьев, сменяются роды людские».
• Редко, однако же, кто, слушая эти слова,
• Воспринимает их сердцем своим — потому что надежда
• В каждом живёт, с юных лет укореняясь в груди.
• …Каждый, пока не увял ещё цвет его юности милой,
• Много несбыточных дум носит в наивном уме;
• Мысли о старости, смерти грозящей его не тревожат,
• Нет до болезней ему дела, пока он здоров.
• Жалок тот неразумный, кто даже подумать не хочет,
• Что ненадолго даны смертному юность и жизнь!
• Ты же, постигнувший это, ищи до самой кончины
• Благ, от которых душе было б отрадно твоей.

Главная мысль лежит на поверхности: всех нас ждёт смерть, но «нет до болезней нам дела, пока мы здоровы». Иными словами, о смысле бытия многие начинают задумываться, мягко говоря, поздновато. Но лирический герой не просто констатирует факт. Он спрашивает: что нам, собственно, делать? Как нужно жить, чтобы в старости не было мучительно стыдно?

Самый простой ответ напрашивается сам собой: вообще ни о чём не задумываться. Но этот вариант лирического героя не устраивает: «Жалок тот неразумный, кто даже подумать не хочет, / Что ненадолго даны смертному юность и жизнь!» Итак, задавать себе сложные вопросы необходимо, но как на них отвечать? Очевидно, универсального «рецепта» не существует, иначе автор обязательно бы им поделился. В том-то и дело, что единственный способ стать счастливым — найти собственный смысл жизни: «Ты же, постигнувший это, ищи до самой кончины / Благ, от которых душе было б отрадно твоей». Более того: счастья можно и не достигнуть. Но даже если человек не совершил чего-либо выдающегося, однако долгие годы искал себя, боролся и не сдавался, значит, его жизнь прожита не зря.

С выводами Симонида Кеосского можно соглашаться или спорить; к какому мнению придёт читатель, для автора элегии не принципиально. Важнее всего — «оторвать» читателя от земли, дать пищу для размышлений. И, конечно, напомнить, что все мы — лишь гости на нашей голубой планете.

Иногда в античных элегиях звучала и тема любви. Но, опять же, такие произведения не были посвящены конкретным девушкам (иначе это были бы послания). Работая над подобными элегиями, авторы размышляли о самой сути любви — и о том, что она дарит не только счастье, но и страдания. Так что, если бы человек мог подчинять свои чувства логике, он бы, пожалуй, предпочёл не влюбляться. Но так устроена наша природа, что в борьбе с высокой страстью мы чаще всего проигрываем. Об этом, в частности, рассуждал Овидий (I в. до н. э. — I в. н. э.):

• Я не пойму, отчего и постель мне кажется жёсткой,
• И одеяло моё на пол с кровати скользит?
• И почему во всю долгую ночь я сном не забылся?
• И отчего изнемог, кости болят почему? <...>
• Да, несомненно: впились мне в сердце точёные стрелы
• И в покорённой груди правит жестокий Амур.
• Сдаться ему иль борьбой разжигать нежданное пламя?..
• Сдамся: поклажа легка, если не давит плечо. <...>
• Чаще стегают быков молодых, ярму не покорных,
• Нежели тех, что бразду в поле охотно ведут. <...>
• Я признаюсь, я новой твоей оказался добычей,
• Я побеждён, я к тебе руки простёр, Купидон.
• Незачем нам враждовать, я мира прошу и прошенья, —
• Честь ли с оружьем твоим взять безоружного в плен? <...>

Решив оказать сопротивление самой любви, лирический герой понял, что это ему не по силам, и предпочёл рискнуть. С другой стороны, мог ли он поступить иначе? Вряд ли. Но значит ли это, что перед лицом любви мы беспомощны? или существуют люди, которые способны «борьбой разжигать нежданное пламя»? а если существуют, стоит ли оно того?

В каких ситуациях мы имеем право — и даже обязанность — поддаться чувствам, а в каких желательно смирить себя? Ведь мы ничего не знаем про обстоятельства жизни лирического героя. Может, существуют объективные причины, по которым он не может быть вместе с возлюбленной? Может, она вообще замужем? И если так, что делать?

Так много вопросов, так мало ответов… С элегиями это частенько.

Элегии отечественных авторов

Родившись в Древней Греции, жанр элегии за два тысячелетия перекочевал в Западную Европу, а затем, конечно, и в Россию. Первоначально элегии российских поэтов были вольными переводами зарубежных классиков. Невероятной популярностью в начале XIX веке пользовалось «Сельское кладбище» В. А. Жуковского (1802), работа, вдохновлённая одноимённым стихотворением Томаса Грея (1742):

СЕЛЬСКОЕ КЛАДБИЩЕ (элегия)

• Уже бледнеет день, скрываясь за горою;
• Шумящие стада толпятся над рекой;
• Усталый селянин медлительной стопою
• Идёт, задумавшись, в шалаш спокойный свой,
• 
  
• В туманном сумраке окрестность исчезает...
• Повсюду тишина; повсюду мёртвый сон;
• Лишь изредка, жужжа, вечерний жук мелькает,
• Лишь слышится вдали рогов унылый звон. <...>
• 
  
• Под кровом чёрных сосн и вязов наклоненных,
• Которые окрест, развесившись, стоят,
• Здесь праотцы села, в гробах уединенных
• Навеки затворясь, сном непробудным спят. <...>
• 
  
• Как часто их серпы златую ниву жали
• И плуг их побеждал упорные поля!
• Как часто их секир дубравы трепетали
• И потом их лица кропилася земля! <...>
• 
  
• А вы, наперсники фортуны ослепленны,
• Напрасно спящих здесь спешите презирать
• За то, что гробы их непышны и забвенны,
• Что лесть им алтарей не мыслит воздвигать. <...>
• 
  
• Ужель смягчится смерть сплетаемой хвалою
• И невозвратную добычу возвратит?
• Не слаще мёртвых сон под мраморной доскою;
• Надменный мавзолей лишь персть их бременит.
• 
  
• Ах! может быть, под сей могилою таится
• Прах сердца нежного, умевшего любить,
• И гробожитель-червь в сухой главе гнездится,
• Рождённой быть в венце иль мыслями парить! <...>

В элегии, переведённой В. А. Жуковским, помимо вечных размышлений о скоротечности жизни, затрагиваются две острые темы: социального неравенства (на сельском кладбище, отнюдь не под «мраморною доскою», похоронены простые трудяги — которые, увы, даже после собственной смерти становятся объектами насмешек) и несправедливости мироустройства. Иначе почему одна из могил — могила юноши, которому так и не довелось «быть в венце или мыслями парить»? Другими словами, правда ли, что смерть забирает лучших? Впрочем, XIX в. — это вам не античность: лирический герой Жуковского, сокрушаясь из-за гибели человека молодого и чистого сердцем, всё-таки верит, что покойный вознёсся в лучший мир, и не ропщет на высшие силы.

В творчестве отечественных авторов прослеживается и другое направление мысли: да, порой наш мир покидают чистые, светлые души — а те, кто остаётся, неизбежно «вязнут» в рутине. С каждым годом им приходится прикладывать всё больше усилий, чтобы не забывать о чём-то более важном, чем повседневные заботы. Об этом рассуждает А. С. Пушкин в стихотворении, название которого говорит само за себя, — но заканчивается оно всё-таки на оптимистичной ноте:

ЭЛЕГИЯ

• Безумных лет угасшее веселье
• Мне тяжело, как смутное похмелье.
• Но, как вино — печаль минувших дней
• В моей душе чем старе, тем сильней.
• Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе
• Грядущего волнуемое море.
• 
  
• Но не хочу, о други, умирать;
• Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;
• И ведаю, мне будут наслажденья
• Меж горестей, забот и треволненья:
• Порой опять гармонией упьюсь,
• Над вымыслом слезами обольюсь,
• И может быть — на мой закат печальный
• Блеснёт любовь улыбкою прощальной.
• 1830

Казалось бы, тема закрыта: надейся на лучшее, делай что должно, и небеса тебя вознаградят. Но даже если ты не будешь так счастлив, как другие, не стоит забывать, что жизнь сама по себе — бесценный дар.

Однако М. Ю. Лермонтов не соглашается с великим современником — и спустя десять лет пишет убийственно мрачную элегию. Его лирический герой (подозрительно похожий на автора) утверждает, что некоторые люди не способны смотреть в будущее с надеждой. Для «природных» меланхоликов нет утешения ни в искусстве, ни в дружбе, ни в любви:

• И скучно и грустно, и некому руку подать
• В минуту душевной невзгоды…
• Желанья!.. Что пользы напрасно и вечно желать?..
• А годы проходят — все лучшие годы!
• 
  
• Любить… Но кого же?.. На время — не стоит труда,
• А вечно любить невозможно.
• В себя ли заглянешь? — там прошлого нет и следа:
• И радость, и муки, и всё там ничтожно…
• 
  
• Что страсти? — ведь рано иль поздно их сладкий недуг
• Исчезнет при слове рассудка;
• И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, —
• Такая пустая и глупая шутка…
• 1840

На чью сторону встать, читатель опять же решает сам.

Вместо заключения

Начиная со второй половины ХХ в., «чистой» элегии, как эталонной эпитафии или оды, мы не увидим: традиции и жанры переплелись так, что разделить их уже невозможно. Однако скорбные размышления о месте человека во вселенной, о несбывшихся мечтах, утраченной чистоте чувств, неизбежной смерти никогда не потеряют значимости, ведь они близки каждому. И не может не радовать то, что многие отечественные классики наследуют именно пушкинской традиции: вере в любовь и свет, даже когда вокруг — беспроглядная серость, которая, пожалуй, страшнее тьмы. Об этом — стихотворение нобелевского лауреата И. А. Бродского:

ПОЧТИ ЭЛЕГИЯ

• В былые дни и я пережидал
• холодный дождь под колоннадой Биржи.
• И полагал, что это — божий дар.
• И, может быть, не ошибался. Был же
• и я когда-то счастлив. Жил в плену
• у ангелов. Ходил на вурдалаков.
• Сбегавшую по лестнице одну
• красавицу в парадном, как Иаков,
• подстерегал.
• Куда-то навсегда
• ушло всё это. Спряталось. Однако,
• смотрю в окно и, написав «куда»,
• не ставлю вопросительного знака.
• Теперь сентябрь. Передо мною — сад.
• Далёкий гром закладывает уши. <...>
• И только ливень в дремлющий мой ум,
• как в кухню дальних родственников — скаред,
• мой слух об эту пору пропускает:
• не музыку ещё, уже не шум.
• 1968