Классика в мейнстриме

Текст: Наталья Лебедева/РГ

На фото: Ирина Мурзак

Доводилось ли вам в разговоре делать вид, что вы читали какое-нибудь культовое произведение? Тем более что под рукой всегда есть смартфон и заветная фраза: «О’кей, Гугл, краткое содержание». И при этом мы постоянно сетуем на то, что дети читают мало и не то. А имеем ли мы право требовать от них, чтобы они читали, если из детских авторов в лучшем случае можем вспомнить только Корнея Чуковского и Агнию Барто. Почему, окончив школу и сдав все экзамены, мы так неохотно достаем с полки Пушкина, Толстого или Салтыкова-Щедрина? Зачем нам вообще нужна русская классическая литература, когда полки книжных магазинов манят яркими обложками и именами модных современных авторов? Об этом наш разговор с автором курса лекций «Перечитывая классику. Что нам дает знание русской литературы?», доцентом кафедры русской литературы МГПУ, кандидатом филологических наук Ириной Мурзак.

Возвращаться к прочитанному, перечитывать — это же вроде хорошо. Отчего же тогда у серьезных писателей и ученых выражение «перечитывать классику» нередко вызывает ироничную улыбку?

Ирина Мурзак: Выражение «перечитывая классику» принадлежит социологу, поэту и переводчику Борису Дубину. Он заметил, что некоторые люди, причисляющие себя к образованному сословию, действуют по принципу: не читал, но скажу. И если в XIX веке Никитин в чеховском «Учителе словесности» горевал о том, что никогда не читал «Гамбургской драматургии», то современные филологи тоже в большинстве своем ее не читали, но уже не сильно по этому поводу переживают. Просто мы со школы приучены судить о произведениях, не читая текста, а цитируя учебник, даже часто и не учебник, а Марию Ивановну, чтобы получить ее благосклонную оценку. Признаваться в том, что не читал, стыдно, тогда-то на выручку и пришло слово «перечитывать».

Школьный курс по литературе и правда у многих неразрывно связан с образом учителя. Кому-то повезет с такими педагогами, как Дмитрий Быков или Сергей Волков, но таких, к сожалению, немного…

Ирина Мурзак: Как сделать так, чтобы дети читали… Я много лет занимаюсь этим вопросом и пришла к простому выводу: ребенок должен взрослеть вместе с книжным шкафом.

Недавно провела эксперимент — спрашивала у разных людей, что они читали в детстве. Если возникает пауза или следует ответ вроде «да мы много чего читали», это значит, что читали на самом деле мало.

Те, кто реально приучен к чтению с детства, сразу же называют имена писателей. Вот показатель отношения к чтению.

Есть еще один важный момент. Если внимательно приглядеться ко всем учебникам по методике преподавания литературы, выяснится, что мы изучаем не литературу, а историю литературы. Авторы стремятся дать общее представление о времени и людях, поэтому рассказ о писателе строится по принципу: родился, крестился, женился, написал то-то и то-то. А сами произведения вроде уже и необязательны. Жуковский, когда продумывал систему гуманитарного образования в Царскосельском лицее, мыслил другими категориями, поэтому Пушкин, Салтыков-Щедрин изучали риторику и словесность. А словесность, как вы знаете, это не то же самое, что литература в нашем современном понимании. Словесность — это постижение текста, погружение в его художественную ткань.

Получается, дети — заложники сложившейся системы. Кому-то родители вовремя подсунут нужную книгу, а что же остальные?

Ирина Мурзак: Многие педагоги пытаются бороться, что-то изменить. Но пока, увы, остается уповать только на ответственных родителей, которые вовремя подсунут ребенку книгу.

А тем, кто, несмотря ни на что, не утратил интереса к литературе, я советую почитать «Лекции по русской литературе» Владимира Набокова, «Родную Речь, Уроки Изящной Словесности» Петра Вайля и Александра Гениса, «Силуэты русских писателей» Юлия Айхенвальда, Марусю Климову с ее антилитературой, наконец. Я называю это «другими берегами русской классики», продолжая метафору Набокова.

У каждого из этих писателей свое понимание литературного процесса и того, как создавалась национальная культура.

Владимир Набоков, например, пишет свой курс с позиции занимательности и лекции свои читал как актер.

Кстати, до Набокова никто, начиная с Аристотеля, не мыслил категориями занимательности и увлекательности в литературе. Казалось бы, интерес — вот главный импульс к чтению, но лишь недавно современная филология взглянула на литературный процесс с этой точки зрения.

Айхенвальд делает акцент не на биографии автора, а на том, какой образ рисуется в сознании, когда мы читаем тексты. Например, Гончаров написал три романа о любви, а его «Обрыв» — вообще энциклопедия любовного чувства. Почему же мы ничего не знаем о его возлюбленной? Поверить в то, что он никого не любил, невозможно.

Маруся Климова привлекает своей антиисторией русской литературы. Кто-то очень метко сказал про ее книгу: «Искусство литературы сродни картежному мастерству. Так вот Маруся умеет играть во все игры от дурака до преферанса». Точная метафора: наши учебники написаны для «дураков», а преферанс — карточная игра для интеллектуалов, которые действительно читали, а не пользуются общими представлениями, пересказанными Марией Ивановной на уроках литературы.

Но, может, лучше краткое изложение, чем вообще ничего?

Ирина Мурзак: Недавно один папа, считающий себя образованным и культурным человеком, рассказывал мне, что заставил своего сына-девятиклассника читать «Братьев Карамазовых». Ну ладно, подумала я, может, ученик такой талантливый, что дорос уже до понимания философии Достоевского. Но тут папаша говорит, что проверяет сына, заставляя его пересказывать текст. Ничего себе, сюжет пересказывать — кто кого убил, кто с кем переспал… Но самое ужасное, что папа сам-то роман не читал и проверяет сына по краткому содержанию из интернета. Вот вам и приобщение к чтению!

Неудивительно, что после этого дети не читают…

Ирина Мурзак: В этом-то и проблема. Поэтому лично я считаю, что лучше хорошую экранизацию посмотреть, чем краткое содержание прочитать. Благодаря работе талантливого режиссера фильм работает на чувственную сферу, а не просто дает информацию, кто с кем и зачем. Важно, чтобы в сознании ученика, в данном случае зрителя, рождался образ.

Изменить существующую систему преподавания не получится. Тогда давайте попробуем сформулировать, зачем нужно читать классическую литературу? Может, сможем кого-то убедить взять с полки Достоевского.

Ирина Мурзак: Начну с понятного всем прагматического подхода. Например, сегодня все говорят о выставке Айвазовского. Кроме того, что он маринист и написал «Девятый вал», многие больше ничего и не знают. Но хочется же показать себя образованным человеком. И тут на помощь приходит литература. Можно вспомнить, например, что Айвазовский дружил с Гоголем, или поговорить о «Парусе». Только из воспоминаний писателей мы узнаем, что Айвазовский рисовал даже этикетки для бутылок шампанского, которые подавали у него дома в большие праздники.

Но не стоит при этом сыпать цитатами — это считается дурным тоном. Зато отдельная цитата может стать весомым аргументом. Фрейд, как известно, работал в основном с женской публикой, разгадывал сны и разбирал комплексы богатых дам. И лишь после того, как он открыл для себя «Братьев Карамазовых» Достоевского, смог совершить гениальное открытие и описать все то, что говорили ему клиентки, через Эдипов комплекс, комплекс отца и сына…. Кстати, когда в Вене заходишь в музей Фрейда, там нет ни слова о Достоевском. Я попыталась выяснить, почему так, а экскурсовод то ли шутя, то ли всерьез сказала:

«Если мы начнем говорить о Достоевском, то придется перейти к его произведениям и забыть Фрейда».

И так с любой темой. Русская литература, особенно XIX века, — это же энциклопедия жизни. Вот вам еще одна причина, зачем читать классику — в литературе можно найти ответы на любые вопросы, понять, кто я и зачем живу на этом свете. Раньше смеялись, когда говорили: «Вот читаешь книжку, а там все как в жизни». Но ведь это замечательно. У Дмитрия Быкова есть лекция «Чехов как антидепрессант». В ней он говорит, что мы часто страдаем, когда вроде бы все хорошо, но нам чего-то все неймется. Так вот открывайте Чехова, почитайте, и сразу все станет понятно и легко.

А современная классика? Многие родители, например, жалуются, что в школьной программе не хватает современных авторов.

Ирина Мурзак: Критерий высокой литературы — степень цитатности. Если мы читаем Сорокина, Пелевина, Дину Рубину, авторов, которых причисляем к мейнстриму, то находим в их произведениях огромное количество отсылок к русской и мировой литературе. Если человек необразован, он никогда в полной мере не постигнет текст, не поймет образы. Опять же к вопросу, зачем нужна классическая литература.

А что касается списков литературы, то в их основе лежит именно этот принцип цитатности. Целая команда специалистов — филологов, историков, психологов — подвергают каждое произведение серьезному разбору, решая, должно ли оно войти в список или нет. Но все чаще слышится аргумент, что нельзя оставлять, например, Державина в программе 8-го класса, потому что у него слишком много слов, непонятных современному читателю. Смысл слов утрачен, восприятие текста меняется, а часов на комментирование нет. Школа не учит такому важному навыку, как медленное чтение.

Когда ребенок читает Пушкина и у него возникают вопросы, не спешите сразу давать ответ, пусть сам ищет непонятное слово в словаре или интернете.

Только так формируется привычка обращать внимание на то, что мы не знаем. Мы же привыкли идентифицировать слова по первым буквам, но в результате не прочитываем до конца не только слово, но и целые фразы и даже эпизоды. Слова незнакомы, понятия незнакомы, цитаты незнакомы, из текста помню только, что родился, крестился, женился — вот и все чтение. Но мы же знаем, что это не так.

Свой авторский курс лекций «Перечитываю классику» Ирина Мурзак читает в лектории Института журналистики и литературного творчества (ИЖЛТ).

Анонсы предстоящих лекций:

7 сентября в 19:30. «Сирин или Набоков: кого больше любят читатели?»

10 сентября. «Русская литература на "запасном пути". Эмиграция как прием»

Если стало интересно, записаться на лекции можно здесь.

Ссылки по теме:

«Дети читают. Но другую литературу»

Поколение П(резентации)

ЕГЭ по литературе. Заменит ли Улицкая Толстого?