Текст: Таисия Овская, Сергей Петровский
Узкий, но плотный культ вокруг барда Михаила Щербакова сложился так давно, что он кажется современником Окуджавы или по меньшей мере ровесником Юлия Кима. Каковому ощущению способствует и визуальный образ Щербакова — круглолицый коротко стриженный и гладко выбритый мужчина в больших очках и с огромным лбом, обычно — в простой клетчатой рубашке. На вид — типичный умник-шестидесятник, Байрон из НИИ.
Но Михаилу Щербакову 27 марта исполняется всего 55. Он годится по возрасту в сыновья Киму и Городницкому, в племянники Гребенщикову и Митяеву, ровесник, плюс-минус один год, Цоя и Егора Летова и вообще одногодка Леонида Фёдорова.
И при этом, что еще удивительнее, — среди исповедующих его культ есть молодые люди, которым вроде как положено слушать даже не Цоя, а Басту и Оксимирона. Но они слушают Щербакова. И не просто слушают, а воспринимают его как поэта. Мы попросили двух таких молодых людей, студентов Литературного института, объяснить — почему?
«Здравствуйте, вот и я, мол. Только что, мол, с луны» ©
Но вместо того, от обиды кривясь, поведу под уздцы
бемоля и ямба гибриды, добро хоть не льва и овцы.
Михаил Щербаков
«Русалка, цыганка, цикада…»
Про поэзию второй половины XX века мы, юные и беспечные, привыкли думать с долей теплого романтического флера. Светлый и грустный Евтушенко, наблюдательный Бродский, меткий Берестов, ироничный Шпаликов — десятки их, разнообразнейших словотворцев, звучащих во всяком доме легально или запретно. Эпоха принесла нам множество имен, и среди них не последним весомым станет имя Михаила Щербакова. В этом году известный бард отмечает юбилей, и это вовсе не единственный повод говорить о его многолетних творческих трудах.
«А какое, собственно, отношение бардовские песни имеют к современной литературе?» — увы, некоторая доля литературно ориентированной интеллигенции по-прежнему отказывает как песне в целом, так и авторской песне в частности в праве причислять себя к поэзии. Спорить тут можно бесконечно: вспомнить, что само слово «лирика» происходит от древнегреческой лиры, то есть лирика без аккомпанемента невозможна; о том, что средневековый поэт — трувер, трубадур, миннезингер и тем более мейстерзингер — без условной лютни уже не поэт; о том, в конце концов, что в хрестоматийных пособиях по русской литературе XX века неизбывно присутствуют Окуджава, Галич и Высоцкий.
Сегодня, «в 2к18», когда поэзия может принять форму блэкаута, настенной каллиграммы или рэпа, начитанного под бит, когда ее рисуют, вяжут, строят из кубиков, вешают над Третьяковским проездом и синтезируют из дешевых духов, даже странно отказывать ей в праве синтеза с искусством музыкальным. Однако спор все еще не закончен: национальная премия «Поэт» присуждается Юлию Киму — Рейн и Кушнер выходят из судейского состава в знак протеста; несколько лет подряд в топ-пять Нобелевки входит Боб Дилан — и когда пятое место превращается в первое, литературная общественность разражается яростной многомесячной полемикой. Позиции «поэта с гитарой» остаются шаткими.
Современным бардовским сообществом Щербаков тоже зачастую отвергается или, по крайней мере, дистанцируется. Как формулирует Юлий Ким, называя его «стопроцентным небардом», «…это больше чем поэтическая потребность писать стихи и песни. Это понятие своего дела как некоторой миссии, с очень высокой ответственностью и с очень высоким требованием к качеству этого дела. Вот что, мне кажется, отличает Мишу от общего этого братства бардов».
Сомнения в принадлежности Щербакова течению авторской песни выказывал и Булат Окуджава, особо подчеркнувший, что это «уже несколько другой жанр». Разумеется, такого рода отторжение носит характер исключительно умозрительный, ибо в какой еще ряд может быть встроен человек, поющий свои сочинения под гитару? На регулярном участии в Грушинском фестивале или на выступлениях в бардовском «Гнезде глухаря» оно никак не скажется.
И при этом Дмитрий Быков — еще один давний поклонник Щербакова - вдруг может заявить во всеуслышание:
«Щербаков сегодня (в 2006 году. — Ред.) едва ли не в одиночестве двигает русскую поэзию вперед,
находя принципиально новые возможности для ее развития и новые формы ее существования».
Как одно сочетается с другим?
Песни Щербакова отличает сложная, но скупая музыкальная палитра. Мелодическая линия голоса, у иных авторов первостепенная, отходит у него на второй план, и основная роль, которая ей отводится, — подчеркивание ритмических аспектов поэтического текста. Особенность примечательная, если учесть, какую огромную роль ритмика и фоника играют в поэзии вообще, вне зависимости от степени понимания читателем или слушателем самого смысла.
Как это работает?
Например:
Мы вИдим, как из стеклЯнных врАт
на пОле, где самолЕты в рЯд
выхОдит нЕкто, на пЕрвый взглЯд
весьмА невзрАчного свОйства.
И пОльзуясь темнотОй, тайкОм,
шагАет по полосЕ, причЕм
в рукЕ несЕт чемодАн, а в нЕм
взрывАтельное устрОйство»
Произнесенный вслух, такой текст (как ни парадоксально) производит впечатление в большей степени ритмизированной и рифмованной прозы, чем собственно поэзии. Но стоит сложить его с аккомпанементом, как станет очевидным, что каждая сильная доля такта совпадает с ударениями, которые мы выделили выше, всего в двух местах — во втором и седьмом слогах каждой строчки: «мы вИдим, как из стеклЯнных врат», «весьмА невзрачного свОйства». Картина ритмического рисунка меняется, обретает более точные очертания, и на выходе мы имеем целостное произведение, написанное в едином размере (двустопном втором пентоне с усеченной второй стопой, говоря стиховедчески).
Разве не удивительно, как тонко и точно
Щербаков работает на обрамление текста мелодией, назначая ей роль не самоцельную, но непосредственно обрабатывающую стихотворение в восприятии читателя?
Тем не менее музыкальное сопровождение не является неотъемлемой частью произведения: в отличие от текстов Шевчука, Летова, Вени Д’ркина, тем более — Высоцкого, также нередко относимых к категории «поэтов с гитарой», вещи Щербакова без музыки потеряют часть интонации, но ни крошки смысла и эмоционального посыла.
И вот - почувствовав эту связь,
он вздрогнул, и подался, кренясь,
и вся структура его взвилась
и радостно загудела —
стоит только присмотреться, как становится очевидным, что плотное наполнение согласных, идущее от глухих к звонким, не просто имитирует звук самолетного двигателя, но делает это динамически. Сначала «ст-св», затем «вздр», «кр», «стрктр», «взв» — и затем ассонансное, ровное «и ра-дост-но загудела». Двигатель как бы «прочихался», «откашлялся» и начал работать так, как задумано, со свободным моторным дыханием. При таком уровне работы с текстом оттенки смысла передаются звучанием самого слова: ему не обязательно пользоваться вспомогательной мелодической линией, чтобы передать в подробностях создаваемую картину — оно пользуется музыкой лишь затем, чтобы облегчить процесс восприятия произведения для слушателя.
Так устроено подавляющее большинство песен Щербакова: неповторимые в концертном исполнении, они в то же время свободно трансформируются в стихи, публикуются сборниками, читаются вслух со сцены и ничего существенного от этого не теряют.
Подобная «шиловская»
позиция чужого среди своих делает Щербакова особенным явлением в своей сфере — и дает основание принять ее за точку отсчета чего-то другого.
Чего-то, чему до сих пор нет общепринятого определения. Исследовать это «что-то» и таким образом обозначить влияние поэта (ли?) на литературу (ли?) еще только предстоит.
________________
В заголовке использована строчка из песни МКЩ «Петербург», в тексте анализируются отрывки из песни «Аэродром»
