5 книг для холодного августа. Выбор шеф-редактора

Текст: Михаил Визель

Фотографии с сайтов издательств

Ким Стэнли Робинсон. «Нью-Йорк 2140»

Пер. с англ. А. Агеева

М.: Эксмо, Fanzon, 2019

Венеция благодаря своему уникальному положению - один из самых застывших в прошлом городов мира. Нью-Йорк благодаря своему уникальному положению - один из самых динамичных и устремленных в будущее. Тем не менее генетическая преемственность двух городов на воде очевидна всякому, кто побывал и в том и в другом. Не только Бродскому, чья любовь к этому городу стала легендарной, но и, например, о. Тихону Шевкунову, который в своем публицистически-(альтернативно-)историческом фильме «Гибель империи. Византийский урок» (2008) прямо сопоставил коварную Венецию, разрушительницу святой Византии, с коварным Нью-Йорком, строящим козни против понятно кого.

Американский фантаст Ким С. Робинсон тоже явно бывал и в Венеции, и в Нью-Йорке и тоже строит свой обширный 600-страничный роман на остроумном допущении: что в результате таяния ледниковых шапок на полюсах уровень воды в Гудзонском заливе поднялся на 15 метров и Большое Яблоко натурально превратилось в Венецию XXII века: стриты и авеню обернулись каналами, прославленные небоскребы XX века в Даунтауне и Мидтауне стали рукотворными островами-коммунами, а на севере города вознеслись новые графеновые супернебоскребы по триста этажей. Но нью-йоркеры, разумеется, остались нью-йоркерами: они так же предприимчивы и невротичны, так же платят бешеные деньги за парковку (не автомобилей, а катеров, но какая разница), так же вдохновенно спекулируют на биржах и расчетливо флиртуют в барах, ищут сокровища буквально под ногами (в данном случае - под водой) и делают деньги буквально в небесах.

Робинсона не зря называют порой «лучшим из ныне пишущих фантастов»: его фантазия о Венеции-Нью-Йорке тщательно проработана и вдохновенна. По-русски роман порой звучит странно - но это скорее не свидетельство торопливости переводчика или небрежности редактора, а отчетливый знак того, что им приходится подбирать по-русски слова для понятий, русскому языку доселе несвойственных. Причем не только в том, что относится к гипотетическому будущему. Но и, например, к любви биржевых брокеров:

— Я как птичка-колибри, — пробормотал я, цитируя своего отца. Я попытался показать это, «клюнув» ее в ухо, и она, хмыкнув, потянулась ко мне. Ее платье уже задралось до талии, и нижнее белье, как у большинства женщин, легко поддавалось стягиванию. От обильных поцелуев у меня перехватило дыхание.

— Ты входишь в длинную позицию, — промурлыкала она, оседлав меня и целуя еще и еще.

— Вхожу, — подтвердил я.

— И у меня начинается маленький кризис ликвидности, — продолжила она.

— Начинается.

Что ж, разработка нового языка - тоже одна из первейших задач фантастической литературы.

Мария Бурас. «Истина существует. Жизнь Андрея Зализняка в рассказах ее участников» М.: Individuum, 2019

Неожиданная (во всяком случае, для посторонних) и больно кольнувшая многих смерть выдающегося лингвиста, одного из немногих знаменитых академиков-гуманитариев Андрея Анатольевича Зализняка (1935—2017) сделала появление этой книги по нынешним временам практически неизбежной. Во-первых, Андрей Зализняк был действительно очень крупным ученым. Причем в области, которая притворяется гуманитарной, а на самом деле требует четкости мышления, не всякому математику доступной. Один только фундаментальный «Грамматический словарь русского языка» (легший, среди прочего, в основу поискового алгоритма «Яндекса») — уже памятник научной мысли на многие десятилетия. А еще же именно Зализняк сделал берестяные грамоты из древних артефактов, вроде древнеегипетских папирусов с их живописными ибисами и Озирисами, памятниками древнерусской письменности, и он же строго научными методами доказал, что «Слово о полку Игореве» - это тоже памятник древнерусской литературы, а не ловкая подделка XVIII века, как стало модно думать в эпоху фейк-ньюс. А главное - вся его жизнь прошла под девизом, часть которого оказалась вынесена в заголовок: истина существует!

Во-вторых, как ученый, любящий и умеющий читать публичные лекции и передавать свои знания дальше, он оставил массу свидетельств и был окружен массой учеников и последователей. И в-третьих, среди них, естественно, оказалось очень много людей пишущих - и способных, а главное, готовых потратить время и силы на то, чтобы собрать и упорядочить огромный массив информации. Эту роль взяла на себя Мария Бурас - одна из учениц и давних собеседниц Зализняка и, между прочим, жена Максима Кронгауза - а значит, мать двух приобретших известность журналисток и медиаменеджеров Анны и Екатерины Кронгауз.

Между журналистской и мемуарной литературой эта книга и балансирует. Она вобрала в себя множество устных и письменных свидетельств о достаточно долгой жизни, вобравшей в себя как типическое - пережитая ребенком война, оттепель, первые шаги молодого ученого и публичная деятельность ученого знаменитого, - так и уникальное: необычная для советского человека длительная cтажировка в Сорбонне, присуждение докторской степени (в 30 лет) при соискании кандидатской, а главное - еще более необычное для человека эпохи постмодернизма credo, которое Андрей Анатольевич отстаивал до последних дней жизни:

1. Истина существует, и целью науки является ее поиск.
2. В любом обсуждаемом вопросе профессионал в нормальном случае более прав, чем дилетант.

Евгения Некрасова. «Сестромам» М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2019

«Калечина-Малечина» Евгении Некрасовой произвела на читающую публику мало что не шоковый эффект еще и потому, что она, эта самая публика, восприняла ее как дебютный роман доселе неизвестного автора. Но в действительности небольшому роману предшествовали не только сценарные работы, но и довольно большой корпус рассказов, отчасти - поданных на премию «Лицей», где Евгения в 2017 году, первом году проведения премии, вошла в тройку лауреатов. Вышедшие теперь отдельной книгой, эти (и другие) рассказы не только позволяют проследить, «откуда есть пошла» страшная сказка про девочку и кикимору (время для ученых диссертаций по творчеству Некрасовой еще явно впереди), но, что существеннее, вводит в русскую литературу нового оригинального рассказчика, в обоих смыслах слова - мастера занимательной истории (чувствуется сценарная выучка) и мастера короткого литературного рассказа, отзывающегося традициями литературного сказа столетней давности - Ремизова, Замятина, Добычина. А название завершающей книгу фантасмагорической повести - «Несчастливая Москва» - прямо отсылает к Платонову. Хотя содержание ее обращено не к нему, а к нам - сегодняшним:

У Нины было всё, что должно быть у двадцатидевятилетнего бессемейного человека, снимающего однокомнатную квартиру в ста метрах от Третьего транспортного кольца. Смесь дальне-ближних друзей, лучшая подруга Люба — коренная москвичка, с детства перестрадавшая множеством всего, мерцающий физически-близкий человек, воплощающийся в разных людях, и, конечно же, дело жизни.

Михаил Полуэктов. «Загадки сна. От бессонницы до летаргии» М.: Альпина нон-фикшн, 2019. — Серия «Библиотека ПостНауки»

Героиня фантастической «Несчастливой Москвы» Некрасовой засыпает, чтоб наутро проснуться каждый раз немного не собой, а с каким-то новым необычным и даже пугающим свойством - то с торчащими из тела щупальцами, а то с невыносимой хотячкой; а вот автор этой вполне научной книги - врач-сомнолог, доцент кафедры нервных болезней и нейрохирургии, пытается если не ответить на вопрос, то хотя бы «разметить поле» для ответа - что это за состояние, сон? Почему оно выработалось в ходе эволюции у всех высших животных и почему конкретно у человека сопровождается яркими образами - теми самыми снами, которые объявляли то вещими предсказаниями, то результатом «непереваренной» нервной деятельности, «сбрасываемыми» остатками дневного напряжения?

Впрочем, помимо «философических» вопросов, автор рассматривает и проблемы вполне насущные. Можно ли выспаться впрок? Товарищ ли «сова» «жаворонку»? И, конечно, вопрос вопросов: правда ли, что храпеть не вредно?

Сильвен Тессон. «Лето с Гомером»

Перевод с франц. Сергея Рындина

М.: Ad Marginem Press, 2019

Погода на большей части европейской части России настоятельно рекомендует отложить все дела, собрать денег и уехать на юг. Например, в Грецию - на Кипр, Крит, Кефалонию, Скирос, Закинф… сами эти названия звучат как строки гомеровских поэм. Но даже если нет возможности отправиться туда немедленно, можно сделать это мысленно, погрузившись в небольшую книжечку, выросшую из цикла радиопередач 40-летнего французского писателя, записанных им летом 20107 года, оперативно собранных в книгу и еще более оперативно переведенных. В отличие от «Олега Ивика», создающего параллельно гомеровскому эпосу собственное повествование с женской - чтобы не сказать феминистской - позиции, Тессон не претендует на деконструкцию известной истории, а лишь на то, чтобы войти в нее поглубже и разобраться получше в гомеровской географии, в гомеровских богах и героях и даже в гомеровском хюбрисе - чувстве соразмерности и упорядоченности, свойственном бессмертным богам и все время возмущаемым смертными людьми.

«Для написания этой книги я уединился на Кикладах. Месяц жил на острове Тинос, напротив Миконоса, в бывшей венецианской голубятне, с которой было видно Эгейское море. На соседнюю скалу часто наведывалась сова. Ее крики раздирали ночь. На спускающихся к бухточке склонах паслись козы. <…> Чтобы понять вдохновение слепого художника, вскормленного светом, ветрами и пеной морской, нужно пожить на скале.

Сам дух этих мест питает людей. Я верю в капиллярное проникновение географии в наши души. «Мы — порождение наших пейзажей», — писал Лоренс Даррелл.

Книга начинается с эпиграфа - короткой фразы на пяти языках: «Τό πᾶν δι ̓αὐτήν», «Tout pour elle», «Всё для нее». Трудно ждать от французского писателя, чтобы он знал строку русского поэта - «И море, и Гомер - все движимо любовью».

Но мы-то знаем.