Украденное будущее. Три новые российские антиутопии

Текст: Александр Москвин

Бушующая пандемия с угрозой превращения мира в «цифровой концлагерь», приход к власти в отдельно взятых странах террористов и прочие тревожащие события из далекой и близкой новостной повестки не дают жанру антиутопии утратить актуальность. В списке самых издаваемых на русском языке писателей Джордж Оруэлл прочно обосновался на втором месте, уступая лишь Стивену Кингу, да и современные отечественные авторы не прочь замахнуться если не на новый «1984», то хотя бы на «День опричника».

Посмотрим, как у них это получается.

Время вышло

М.: Альпина. Проза, 2021

Авторский состав антологии выглядит одновременно внушительно и настораживающе. Под безмятежной розовой обложкой собран цвет современной российской прозы, но не все эти знаковые имена связаны с фантастикой. Антиутопия требует особых навыков миростроительства, поэтому сразу возникают сомнения – сумеют ли авторы, работающие в реалистическом ключе, пускай и с налётом пост- или метамодернизма, создать убедительный образ будущего.

Опасения оправдываются.

Большинство авторов используют простую схему – проецируют какую-либо тенденцию современности на будущее и описывают один день из жизни персонажа. Если Эдуард Веркин («Смена») через историю музыканта, вынужденного услаждать классическими мелодиями агрессивную кошку в богатом доме, умудряется показать и чудовищное социально-экономическое расслоение, и зашкаливающую перенаселённость, то другие действуют более топорно и прямолинейно. Так, Алиса Ганиева («Министерство благополучия») экстраполирует увлечённость социальными сетями – фотографирование утреннего кофе и публикация мотивирующих постов стали обязанностью каждого, а злостных нарушителей ждёт смертельный бан.

Самое виртуозное владение приёмом экстраполяции уже без привязки к одному дню продемонстрировал Андрей Рубанов («Аз Иванов. Выход в деньги»). Раз уж общество так заинтересовано в искусственном интеллекте, биткоинах и феминизме, то ловите рассказ о новой мировой валюте, наделённой оцифрованным женским сознанием. Стилизация под научно-популярную статью позволяет уместить в довольно сжатый объём множество нетривиальных событий вроде трёхсекундной войны искусственных интеллектов.

Не всем мастерам современной словесности удаётся совместить привычную манеру с духом антиутопии. Александра Иличевского («Сосны у медвежьей реки») в тяготеющем к эссеистике рассказе воспоминания о прошлом занимают сильнее, чем потрясения грядущего. Денис Драгунский («Яхта из чистого золота») самыми чёрными мазками вырисовывает притчевую историю, как «Новая Честная Власть» свергла «Антинародный Режим» и обрекла былых нуворишей на «скромную жизнь». Ряд событий с элементами карго-культа приводит к назидательному выводу в духе дантоновского «революция пожирает своих детей»: новая власть – это следующее поколение старой, а казни и изгнания – лишь способ «расчистки рынка».

Александр Снегирёв («Человек будущего») вообще написал рассказ, который можно охарактеризовать как «антиутопия в отдельно взятой квартире»: жена запрещает мужу выпивать рюмочку на балконе, а приехавшая из США дочь (трепещите, Оруэлл и Замятин!) заставляет сортировать мусор. Жанровый прикол вышел забавный, но, если принять эту шутку всерьёз, то антиутопией можно признать практически любой текст вплоть до «Колобка» (а что? довольно мрачный мир с нищим населением и агрессивными зверями).

Кстати, помимо фантастического/реалистического амплуа авторов, ещё один примечательный водораздел проходим по линии юмор/серьёзность. В плане комизма впереди всех Александр Пелевин. Его «Планета жирных котов», где инопланетные захватчики велели землянам носить смешные шапочки и запретили быть похожими на композитора Стравинского, поначалу кажется типичной юмористической фантастикой – местами вполне в духе Дугласа Адамса. Однако чем дальше в текст, тем сильнее писатель выпускает коготки постиронии и абсурда. Менее масштабно, но похожим образом действует Алексей Сальников («Кадрили»), изображая прекрасную Россию будущего, где можно сначала отсидеть за митинг, а потом уже на него выходить, заодно получив скидку на штраф за публикацию оскорбительных комментариев.

Серьёзно и монументально сработал Вадим Панов («Реликт») – единственный среди авторов антологии с постоянной пропиской в «фантастическом гетто». В его рассказе олигархи, инвестировавшие в самые продвинутые технологии, вогнали население в «тёмные века» и провозгласили себя всемогущими богами. Самозваные демиурги, укравшие у времени годы, а у цивилизации – будущее, слишком увлеклись своими играми, позабыв, насколько непредсказуемо мироздание.

Авторы антологии «Время вышло» явно старались раздвинуть границы жанра антиутопии, уйти подальше от замятинских «нумеров» и оруэлловского «большого брата». Кому-то, как Рубанову и Пелевину, удалось прорваться на неизведанные территории. Кто-то, как Веркин и Панов, выдали качественный материал в существующих рамках, а вот большинство явно завязли в приграничной полосе.

Илья Леутин. "Попакратия"

М: Городец, 2021, «Книжная полка Вадима Левенталя»

Мы привыкли считать детей цветами жизни, которых нужно холить, лелеять и, конечно, оберегать от информации, причиняющей вред здоровью и развитию. Однако в оранжерее цветущей поры жизни встречается немало ядовитых, хищных и паразитических растений. Дети бывают жестоки, циничны, безжалостны, эгоистичны… Они способны беспощадно буллить сверстников, умело манипулировать взрослыми, слепо верить в самые нелепые небылицы. Тёмная сторона нежного возраста не раз становилась предметом художественной рефлексии в литературе.

Илья Леутин в повести «Попакратия» представил государство, созданное детьми и живущее по детским принципам. Задумка вполне злободневная – поколение миллениалов, к которому принадлежит автор, постоянно обвиняют в инфантилизме. Впрочем, Леутин явно не ставил перед собой задачу показать последствия для мира, попавшего в руки тех, кто живёт под девизом: «Я никогда не стану старше». Его текст скорее, наоборот, подчёркивает непреодолимую разницу между настоящими детьми и внутренним ребёнком даже самого инфантильного взрослого.

Поначалу «Попакратия» мимикрирует под обычную реалистическую повесть о детях. Леутин обрисовывает двор и его обитателей, а заодно поджигает бикфордов шнур будущего конфликта. Экспозиция не просто знакомит читателей с персонажами и местом действия, писатель устраивает полномасштабный антропологический экскурс в мир детства. Несколько эпизодов показывают дворовую компанию микрокосмом с особыми кодексом чести, ритуалами, социальным устройством, экономикой… Усиливая инаковость происходящего, Леутин помещает действие в некое неопределённое безвремение, где намешаны приметы девяностых, нулевых, десятых. Потерянность среди эпох дополняется языковым хаосом – уличный жаргон и детские просторечия перемешаны то с канцеляритом, то с былинным сказом.

Столь же внезапно, как Грегор Замза в страшное насекомое, повествование превращается в откровенную фантасмагорию. Вмешательство взрослых в детский конфликт приводит к провозглашению независимой от всех, явной, спортивной, достойной, справедливой, игральной, виртуальной, чуточку еврейской и кабардинской (а в целом интернациональной) Республики Малышатии. «Противоестественное» государство выступает против мира взрослых: «они растят из нас рабов, потому что из них когда-то вырастили рабов». В своём стремлении создать «благословейную землю», где никто не будет взрослеть, Малышатия устраивает публичные казни «поркапопелем», вырабатывает идеологию, переживает кризисы.

Над «Попакратией» неотлучным спутником-шпионом зависнут сравнения с «Повелителем мух». Однако с такими сопоставлениями следует быть осторожней: всё-таки Голдинг пишет о малой группе, а Леутин – о целом государстве, перед которым стоит множество масштабных и разнохарактерных задач. Аннотация также напрямую отсылает к «Незнайке на Луне» и «Празднику непослушания», но краткий курс дикого капитализма от Носова и бойкое морализаторство Михалкова всё-таки обращены к детям. Леутин же строго 18+. Переосмыслением образа детства в государственных масштабах он, скорее, ближе к «Эпохе сверхновой» Лю Цысиня – в романе китайского фантаста глобальный катаклизм постепенно уничтожил всё взрослое население. Зрелое человечество передало мир в руки подрастающему поколению, но дети не захотели поддерживать существование цивилизации по скучным взрослым правилам. Даже нечто вроде мировой войны у них происходит не из-за столкновения геополитических интересов, а из желания поиграть в настоящую «войнушку».

Герои «Попакратии» находятся в состоянии постоянной войны со взрослым миром. Однако несмотря на мощь своих гантелемётов и поркапопелей, Республика Малышатия живёт по законам игры, а, значит, постоянно находится под угрозой изменения правил или утраты интереса. Тем более, что взросление неизбежно – как и голос зовущей домой мамы.

Юлия Яковлева, Карина Добротворская. "Мужчина апреля"

М.: Эксмо, Inspiria, 2021

Каких только вымышленных эпидемий не знавала мировая фантастика, однако реальная болезнь, заставившая человечество содрогнуться, оставила (и ещё оставит) заметный отпечаток в культуре. Нельзя сказать, что ковид обогатил литературу принципиально новыми идеями – разве что авторам, работающим в реалистическом ключе, предстоит осмыслить непривычный жизненный опыт – но тема вирусов ещё долго останется в тренде.

В постэпидемийном будущем по версии Юлии Яковлевой и Карины Добротворской практически не осталось мужчин – болезнь выкосила их. Немногие уцелевшие представители уже не сильного пола тщательно оберегаются, а работать им позволяется только учителями, уборщиками, ремесленниками и конкубинами. Вместе с феминизмом в дивном женском мире восторжествовали новая этика, социальная справедливость, экологическая безопасность, искусственное оплодотворение и разумное потребление.

Многие авторы антологии «Время вышло», конструируя беспросветное будущее, ограничиваются парой-тройкой гипертрофированных тенденций, а в остальном перетаскивают настоящее в грядущее без особых изменений. Яковлева и Добротворская не просто насаждают однополые союзы да создают министерства гендерной интеграции. Произошедшие трансформации сформировали новый менталитет. Женская цивилизация, возложившая на мужчин вину за все недостатки прошлого – от домашнего насилия до загаживания планеты пластиком, стала более чуткой и эмпатичной. Свершившийся поворот ощущается на уровнях как государственного устройства, так и повседневного общения.

Не обходится и без иронии – современные российский антиутопии вообще тяготеют если не к нездоровому оптимизму, то хотя бы к саркастической усмешке. Так, последние диктаторы в разгар эпидемии упокоились, забытые всеми, в своих сверхсекретных бункерах, а вместо памятника Пушкину в Москве установлен монумент «великой сказочнице Арине Родионовне».

Несмотря на всю продуманность нового стиля жизни и образа мышления, «Мужчине апреля» слегка недостаёт убедительности. Прекрасная Россия будущего здесь выглядит либеральной и толерантной страной, практически неотличимой от любого европейского государства. Великодержавность, духовные скрепы и прочие традиционные ценности бесследно исчезли из политической и общественной жизни – было бы странно, если бы их приверженцами оказались исключительно умершие мужчины.

Тема мира без мужчин, который вроде должен лишиться агрессии, неравноправия и насилия, но всё равно остаётся токсичным и неуютным местом, довольно популярна в фантастике – вспомнить хотя бы «Избери путь её…» Джона Уиндема с женской цивилизацией, живущей по принципу пчелиного улья. Впрочем, в «Мужчине апреля» на первый план выходят не изъяны общества, где один пол преобладает с внушительным перевесом, а детективная линия. В ней явно узнаётся стиль Юлии Яковлевой – создательницы таких эффектных историй о расследованиях преступлений, как «Каннибалы», «Даль», «Укрощение красного коня». В этих книгах личностное преображение сыщика – статичной фигуры в традиционном детективе – не менее важно, чем противостояние злодею.