Текст: Ольга Лапенкова
С рядом оговорок к числу таких авторов можно отнести и Ф. И. Тютчева, который, родившись в 1803 году, получил известность лишь в 1850-м — и всё благодаря Н. А. Некрасову, который назвал его «русским первостепенным поэтом» и поспособствовал изданию его первого сборника. Но, справедливости ради, Тютчев и не стремился прославиться как стихотворец: все душевные силы он отдавал дипломатии.
А сколько в России было авторов, которых при жизни считали гениями, а после смерти забыли? Нынешний школьник вряд ли знает поэтов пушкинской поры: Баратынского и Батюшкова, Веневитинова и Дельвига, Плетнёва и Рылеева. Конечно, совсем «заброшенными» назвать их нельзя — ценителям русской литературы эти имена знакомы и дороги, да и на любом филфаке их проходят, — но настолько известными, как Пушкин и Лермонтов, они не стали и уже не станут.
Толстому в этом отношении, казалось бы, повезло как никому. Первые же публикации — повесть «Детство» и сборник «Севастопольские рассказы» — сделали из него писателя номер один, так что Лев Николаевич купался в лучах славы всю оставшуюся жизнь. А сколько его произведений вошло в школьную программу?
Но и в биографии Толстого есть досадные оказии. Например, рассказ «После бала» — довольно важный для Льва Николаевича, хотя бы потому, что прототипом главного героя стал брат писателя Сергей — увидел свет через год после смерти автора, в 1911 году. Но в этой ситуации цензоры были ни при чём: Лев Николаевич просто не успел «пристроить» текст в какой-то журнал, потому что постоянно был недоволен тем, что получается.
История создания
Черновая версия рассказа была написана ещё в 1903 году — и, если сравнить её с тем текстом, который публикуется в учебниках литературы, можно найти два небольших, но значительных отличия.
Во-первых, Л. Н. Толстой планировал озаглавить текст «Отец и дочь» либо «А вы говорили» — но, судя по всему, решил, что первое название введёт читателя в заблуждение (всё-таки речь идёт не о «делах семейных», а о жестокости и разочаровании), а второе будет совсем уж непонятным. И действительно, вариант «После бала» оказался самым удачным: это именно тот случай, когда двух слов достаточно, чтобы заинтриговать. Дело в том, что бал в императорской России был праздником, куда съезжались сливки общества — самые известные и обеспеченные люди, притом обладающие безупречной репутацией; приглашать «абы кого» не позволял этикет. Это правило соблюдали даже в провинции, где на много вёрст вокруг были одни только деревни (вспомните балы, описанные в романе «Евгений Онегин» или пьесе «Вишнёвый сад»), — что уж говорить о Казани, где и происходит действие рассказа! Так что читателю становилось интересно: что же такого могло произойти в благородном обществе? Может, кто-то вызвал давнего недруга на дуэль; или проиграл в карты целое состояние; или понял, что любимая девушка отдала сердце другому; или?..
Во-вторых, финал у рассказа предполагался совсем иной:
- ...Я реже стал видеться с ней. И любовь моя так и кончилась ничем, а я поступил, как хотел, в военную службу и старался выработать в себе такое сознание своего долга, — я так называл это, — как у полковника, и отчасти достигал этого. И только к старости теперь понял весь ужас того, что я видел и что сам делал.
Но, оставь Л. Н. Толстой эту концовку, было бы непонятно, почему главный герой перестал видеться с возлюбленной. Если молодой человек в глубине души оказался таким же, как отец Вареньки, то почему же «любовь кончилась ничем»?
Возможно, Лев Николаевич имел в виду следующее: столкнувшись с жестокостью Варенькиного отца, Иван действительно был потрясён — и этого оказалось достаточно, чтобы любовь к самой Вареньке угасла. Но впоследствии, поступив на военную службу, главный герой сам не заметил, как растерял всё человеческое: милосердие, сочувствие… Но тогда это происходило бы медленно, почти незаметно для самого героя — и вряд ли юноша мог бы говорить о том, что «старался выработать в себе … сознание своего долга».
Наконец, если бы рассказ закончился именно так, Иван оказался негодяем совершенно неожиданно для читателя, а такие резкие «скачки́» для любого писателя — запрещённый приём. Влюблённый юноша вызывает у читателя неподдельное сочувствие; мы видим, что это благородный, безукоризненно воспитанный, умный, тонко чувствующий человек — и нам хочется быть похожим на него: так же радоваться жизни и мечтать, так же верить в добро и справедливость… И каково было бы узнать, что Иван оказался ничем не лучше главного «злодея»?
Итак, центральный персонаж рассказа «После бала» негодяем не стал — но идеальным героем его тоже не назовёшь. Не доверяя собственным чувствам, молодой человек попытался как-то оправдать Варенькиного отца — и заодно всю карательную систему Российской империи:
- ...вы думаете, что я тогда решил, что то, что я видел, было — дурное дело? Ничуть. «Если это делалось с такой уверенностью и признавалось всеми необходимым, то, стало быть, они знали что-то такое, чего я не знал», — думал я и старался узнать это. Но сколько ни старался — и потом не мог узнать этого. А не узнав, не мог поступить в военную службу, как хотел прежде, и не только не служил в военной, но нигде не служил...
Так что, работая над рассказом, Лев Николаевич испытывал настоящие муки творчества. Только представьте, что было, когда он трудился над «Войной и миром»! А каково пришлось его супруге Софье Андреевне, которая работала с черновиками? Говорят, ей пришлось переписать «Войну и мир» от руки восемь раз!
История телесных наказаний
Сцена, которую наблюдает главный герой во второй части рассказа, кажется современному читателю немыслимой; кому-то даже может показаться, что Лев Николаевич всё выдумал. Но, к сожалению, телесные наказания до начала ХХ века были вполне законными: в России их запретили лишь в 1917 году. Более того: саму идею, что бить человека за какую-либо провинность аморально, стали обсуждать лишь в XVIII веке!
На Руси телесные наказания широко применялись с XIII века, а отдельные прецеденты возникали и раньше. Например, в «Русской правде» — собрании законов, принятых Ярославом Мудрым в 1016 году — упоминаются «испытание железом» и «испытание водой», которые, строго говоря, были не расплатой за содеянное, а способами проверить, виновен ли обвиняемый:
- Если ищут свидетеля и не найдут, а истец обвиняет в убийстве, то рассудить их испытанием железом.
- Так же и во всех судебных делах, о воровстве и о клевете, если не будет поличного, а иск не менее полугривны золота, то тогда принудительно привести ответчика к испытанию железом; если же менее значительный иск, то к испытанию водой; если до двух гривен или менее, то идти ему на судебную клятву в отношение своих кун.
Испытание железом состояло в том, что человек, которого обвиняют в преступлении, должен был поклясться в невиновности, стоя на куске раскалённого металла (причём судьи смотрели не только на то, смог человек в такой ситуации хоть что-то сказать или нет, а ещё — какой «рисунок» образовал полученный ожог). Более «милосердное» испытание водой проходило так: обвиняемого связывали и бросали в реку, озеро или какую-нибудь большую ёмкость — в общем, что под руку попадалось. Если человек начинал тонуть, его вытаскивали, приводили в чувство и признавали невиновным. Но если бедолага каким-то образом держался на поверхности воды, это значило одно: он заодно с нечистой силой.
И всё-таки настоящие пытки распространились на Руси уже после нашествия татаро-монголов: преступников били батогами (толстыми деревянными палками) и кнутами, клеймили, обливали ледяной водой и кипятком. Но наибольшее распространение телесные наказания получили при Иване Грозном (1530—1584) — самом жестоком и «изобретательном» правителе из рода Рюриковичей. О том, как монарх расправлялся с неугодными, можно узнать из материала С. Алумова «Пытки и казни при Иване Грозном» (но предупреждаем — чтение эмоционально тяжёлое, перед сном лучше статью не открывать). Ну а почему Грозный стал тираном и какие, выражаясь современным языком, психотравмы он получил в детстве, мы недавно разбирали в статье, посвящённой трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов».
Иван Грозный умер, но постыдная традиция истязать преступников — или даже тех, кого только подозревают в каком-то правонарушении, — осталась. Новых дров в огонь подбросил Пётр I, который, прорубив окно в Европу, привёз оттуда не только культурные и технические новшества, но и новые способы мучить людей. В их числе были и шпицрутены — тонкие прутья, которыми в рассказе «После бала» бьют несчастного татарина. И за что? Он никого не убил, не покалечил и не ограбил!
- Солдаты в черных мундирах стояли двумя рядами друг против друга, держа ружья к ноге, и не двигались. Позади их стояли барабанщик и флейтщик и не переставая повторяли всё ту же неприятную, визгливую мелодию.
- — Что это они делают? — спросил я у кузнеца, остановившегося рядом со мною.
- — Татарина гоняют за побег, — сердито сказал кузнец, взглядывая в дальний конец рядов.
«Побег» в данном случае — это самовольное оставление воинской части. Татарина, которого били шпицрутенами, забрали в солдаты, но он не выдержал армейской дисциплины и решил удрать. Однако его поймали — и, выставив остальных солдат в строй, велели каждому ударить беглецу по спине, да посильнее...
И кстати, заметьте: всё это происходило не в военное время! Одно дело — если солдат сбегает с поля боя (то есть дезертирует), оставляя сослуживцев в опасности, и совсем другое — если над головой мирное небо… Не случайно Иван поначалу решает, что перед ним учения: раз солдаты выстроились в два ряда, то, наверное, полковник сейчас проведёт перекличку и даст им какое-нибудь поручение. Но, увы, всё оказалось намного хуже…
Впрочем, Л. Н. Толстой критиковал не только жестокость отдельных военных (и в том числе — императора Николая I, который отменил смертную казнь, зато ввёл более суровые телесные наказания, чем прежде), но и армию вообще. Лев Николаевич считал, что война — это «противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие», «несправедливое и дурное дело».
