Текст: Елена Нещерет (старший продавец книжного магазина «Во весь голос СПб», участник II Яснополянской школы критики)
Среди книготорговцев лет примерно десять назад ходил шуточный вопрос: “Когда Максу Фраю уже дадут Нобелевскую премию?”
Дело в том, что книги иллюзорного Макса Фрая (которого сейчас ни в коем случае нельзя путать с истинным английским джентльменом Стивеном Фраем) выходили в издательстве “Амфора”, которое издавало многих зарубежных писателей, безусловно талантливых и интересных, но не слишком, как казалось, перспективных в плане продаж. Однако вскоре то один, то другой из этих “неперспективных” получал Нобелевку – и интерес читающей публики немедленно взлетал до небес. Лев Данилкин, приводя внушительный список нобелиатов из “Амфоры”, утверждал, что “случайности не случайны” и в издательстве точно знают, когда брать авторские права, пока недороги. Сотрудники издательства отшучивались и ссылались на совпадения.
Что же касается отечественных писателей в “Амфоре”, всё интересное действительно крутилось вокруг Фрая: была белая серия проекта “ФРАМ” (Фрай плюс Амфора), объединившая внутри себя сказочников и ценителей литературной игры. Не случайно же одним из первых значимых проектов «Амфоры» стало собрание сочинений великого игрока и мистификатора Борхеса. Для ФРАМа писали Татьяна Замировская, Линор Горалик и многие другие авторы из всяческих шорт- и лонг-листов.
В этой серии впервые и опубликовали роман “Побег куманики” Лены Элтанг – произведение, очень доброжелательно принятое критикой, вошедшее в шорт-лист премии Андрея Белого… и через пару лет совершенно забытое всеми, кроме тех – увы, относительно немногих, – кто успел прочесть и оценить. Элтанг – автор какой-то совершенно подпольный (даже подспудный) в том смысле, что о ней накрепко забывают до очередного романа – и чуть ли не сразу после него. Кажется, это происходит потому, что читатели Элтанг не слишком склонны делиться сокровищами, а сама она совершенно не заинтересована в каком бы то ни было рекламном продвижении своих текстов. Давняя эмиграция, конечно, тоже иногда способствует невидимости.
Следующий после “Побега куманики” роман, “Каменные клёны”, получив премию “НОС” (и спровоцировав переиздание “Побега…” в АСТ), точно так же канул в неизвестность через полгода. Так и повелось: публикация нового романа в АСТ, Corpus, "Эксмо" – ворох номинаций и Коротких списков в престижных премиях – совершенная неизвестность не только условному “массовому читателю”, но и среднему книготорговцу. Работая как раз со времён публикации романа “Царь велел тебя повесить” в разных книжных магазинах, от букиниста и сетевого до независимого, я ни разу не держала в руках ни одной книги Элтанг и не слышала ни одного запроса на неё. Равно как и мои многочисленные коллеги. Возможно, те, кто слышал и знал, связаны неким обетом молчания. Значит, о новом романе “Радин”, вышедшем в издательстве “Альпина” в начале лета, нужно успеть как можно быстрее рассказать, пока загадочное молчание не настигло и меня.
Надо отметить, что "Альпина.Проза" сейчас демонстрирует очень интересную издательскую политику. Эта команда как будто задалась целью переиздать всё интеллектуально ценное и определяющее, что было в русской литературе последних сорока лет. Этакий джентльменский набор литкритика или искушённого читателя. И потому тот факт, что у "Альпины" в предзаказе уже вторая книга Элтанг (роман "Картахена"), интригует.
Итак, кто такой этот Радин?
Имя тургеневское (или уж поближе во времени – набоковское), род деятельности – писатель. Главный (условно) герой романа, творчески-нервическая личность, петербуржец, эмигрант. В ночном поезде, уступая натиску назойливого попутчика, получает от него абсурдное, хоть и очень лёгкое и выгодное, задание, выполняет его за полдня – и вот он уже вынужден расследовать загадочную смерть художника в маленьком португальском городишке.
Рассказчики множатся, ни одному из них нельзя верить. Здесь впору вспомнить “Расёмон” Акутагавы, но всё чаще и чаще вспоминается не случайно упомянутый Борхес. Он в тексте повсюду: от прямой цитаты из уст по-трикстерски ехидного психиатра до гораздо более тонких отсылок и соответствий.
Например, среди всех детективных метаний Радина где-то к середине романа явственно проступает загадка из рассказа “Абенхакан Эль-Бохари, погибший в своём лабиринте”. Она звучит так:
“...во-первых, этот дом – лабиринт. Во-вторых, его охраняли раб и лев. В-третьих, было похищено сокровище. В-четвёртых, убийца был мёртв в момент убийства”.
Чтобы попытаться разрешить эту загадку раньше, чем того захочет автор, можно вспомнить основную мысль из другого рассказа Борхеса – “Богословы”. Она о симметрии и о законе сохранения энергии, и она довольно сильно помогает, если правильно применить.
Герои здесь беспрестанно меняются местами не только в детективном смысле, но и в метафизическом: из семи рассказчиков и восьмого, у которого прямой речи нет, но есть цитаты и действия, раскиданные по речам остальных, вырисовывается головоломка, звёздчатая фигура, каждая вершина которой – определённое амплуа: творец – убийца – служанка – игрок – обманутый супруг – натурщица-возлюбленная – критик – друг-завистник.
Любой может занять любое место, “мы – те, кем притворяемся; поскреби любого из нас – найдёшь другого”. А давние счёты между Моцартом и Сальери сводятся ровно так, как завещал Эдгар По: “Я не только должен был наказать, но и наказать без всякой опасности для себя. Обида не отомщена и тогда, когда мститель не позаботится о том, чтобы совершивший обиду знал, кто ему мстит”.
Определённо, это чтение для людей с хорошей памятью.
Ловушка, головоломка, зеркальный лабиринт работают несколькими способами: в них можно попадаться и блуждать, можно возвыситься над ними и понять их устройство, а можно находить удовольствие в том, чтобы строить западни и заманивать жертв. Кстати, по-разному совмещать эти способы тоже можно. Смысл игры не сводится к тому, чтобы понять правила.
Если же вернуться к рассказчикам в "Радине", то все они интересны не только своей ненадёжностью, но и продуманной иконографией: герои не просто описание внешности и повадок, но система символов (со своим способом наблюдения и описания реальности, своими связками цитат и отсылок). При этом вся сложная система не рушится, если вдруг не опознаешь цитату, потому что стиль и образность текста позволяют вообще не отвлекаться на “где-то я это уже видел”. Любой кирпичик, составляющий это здание, хорош не только тем, что взят из стены древнего скриптория.
Интересно и смешно, что три русских героя в романе – совершенно архетипичные, обкатанные до клюквенной округлости: балерина, игрок и потерянный на чужой стороне писатель. Ещё более забавно, что из-под удобной для игры и перестановок формы проглядывает яркая индивидуальность. Любой элтанговский персонаж, на ходу переодевающий пригодную для очередного акта маску, не носит под маской ни зеркала, ни пустоты. Вот некрасивый и неудачливый соученик гениального художника походя, не задумываясь организует такую акцию, которая одна едва ли не ценнее всех шедевров и многолетней славы, что есть у его удачливого друга. Вот маленькая служанка, этакая верная до конца Магдалина, внезапно оказывается способна на очень тёмные вещи. Словом, эти маленькие пешечки умеют удивлять.
Если у Борхеса излюбленные символы – библиотека, зеркало и лабиринт, то у Элтанг – мост. Огромный мост самоубийц, с которого всё начинается – и бесконечные маленькие мостики из роли в роль, из состояния в состояние.
При этом ритм и мелодика текста таковы, что, даже не будь всех вышеупомянутых трансформаций и сюжетных виражей, оторваться было бы трудно. Собственно, когда я только начинала чтение, то рассчитывала всего лишь шататься вслед за Радиным по старой конкистадорской и новой, мозаичной и туманной Португалии, о которой до романа знала только, что когда-то там успел пожить Колумб. И пока находишься внутри текста, и герои, перебивая друг друга, пытаются высказаться или безуспешно смолчать, можно действительно не следить ни за чем, кроме их страстей и красивого моста, вокруг которого есть город. Может быть, второй раз захочется перечитать с блокнотом, выстроить много схем. Перечитывают же люди "Имя розы"!
"Он проснулся с позабытой фразой на языке, как будто во сне снова читал De l’intelligence. В свете встречаешь людей четырёх разрядов: влюблённых, честолюбивых, наблюдателей и дураков, самые счастливые – дураки. Некоторое время он лежал в постели, глядя в потолок и пытаясь распределить своих новых знакомых по этим полкам. Выходило так, что честолюбцев было пятеро, наблюдатель один, а все влюблённые умерли".
К счастью, Радин в этом месте романа ошибся в расчётах, что можно считать счастливым финалом.
И в целом можно считать счастливым знаком появление такой книги: утончённо-игровой, изобретательно поднимающей вечный и в то же время не вполне обязательный в нынешние горькие времена вопрос: правда ли публика – дура, а life imitates art.
Сама возможность такой игры во времена "литературы травмы", автофикшена и яркой проблематизации буквально всех явлений очень утешает. Это, безусловно, вид побега – но и способ проживания достаточно сложных состояний.
Влюблённый избегает смерти, став наблюдателем, но всегда может вернуться к исходной роли – главное, найти достаточно прочный мост.
